Южное седло
Шрифт:
Никто не подозревал, что в лагере VII может кто-нибудь быть. Чарлз Уайли должен был спуститься с двумя шерпами. Мысли уже вертелись вокруг вопроса; сколько времени потребуется для приготовления питья или мы пойдем дальше без него? Может быть, так и надо. Вдруг мы увидели фигуру, прогуливающуюся между палатками: без всякого сомнения, Чарлз собственной персоной. Последний утомительный путь через плоский участок — и мы наконец на месте. Чарлз, позаботившийся о том, чтобы все было в порядке, появился словно божество с большими кружками лимонада! Моим первым движением было спрятаться в тень палатки, которую я оставил, как бы это ни казалось невероятным, накануне утром. Мы пили и пили, сидя на снегу. Чарлз, широко улыбаясь, слушал рассказ и горячо поздравил Эда и Тенсинга. Как хорошо, что он остался в лагере!
Группа Эда стремилась поскорее уйти, чтобы избавить Джона от всех тревог и снова насладиться
Эд, Джордж и Тенсинг запихали свою нижнюю одежду в рюкзак, снова связались, повернули кружки дном и исчезли за поворотом. Мы начали осматривать палатки. Они стояли здесь уже примерно две недели. Каждый день снег таял под солнцем, потом замерзал, таял и замерзал, пока не заковал намертво колышки во льду и не собрал в складки полы палаток, образуя осевшие впадины. Каждый колышек пришлось с помощью Пазанг Футара и Фу Дорьи вырубать ледорубом, в то время как в пирамиде Анг Дорьи лежал в оцепенении после переутомления предшествующего дня.
Работа была длительная. Никогда я не подозревал, что у палатки столько колышков. Каждый рывок за парусину сводился на нет другим рывком, и работа начиналась сначала. Наконец палатки были сняты и образовали на земле длинные жесткие свертки. Из них сделали тюки, а мелкие вещи были размещены по рюкзакам. Последний взгляд кругом. Вскоре это место будет таким же чистым и холодным, как и раньше. Наши палатки на Седле сравняются со швейцарскими. Эверест нас не забудет. Теперь мы были готовы к выходу. Была середина дня, и солнце на безоблачном небе ослепляло своим сиянием, хотя снизу, из колдовского котла нижнего Цирка, уже поднимался туман. Наконец мы собрались, занимаясь мелкой подгонкой рюкзаков и оттягивая время надевания кошек. И тут стало ясно, что Анг Дорьи придется тяжело. На его лице, обычно приветливом, как у всех шерпов, лежала печать равнодушия, какое я видел уже у Анг Тембы. Он неуверенно ощупывал тесьму кошек. Я сказал, что могу взять его в свою связку, а Чарлз пусть свяжется с двумя другими шерпами. Мы двинулись. Через несколько шагов обе кошки Анг Дорьи почти одновременно отвязались. Я наклонился, чтобы их поправить. Однако оказать такую услугу другому человеку почти так же трудно, как завязать его галстук. Я закрепился получше и выбрал слабину у верёвки. Затем пропустил группу Чарлза, сказав, чтобы они шли не торопясь. Анг Дорьи шёл словно лунатик. Часто его нога за что-то цеплялась, и он спотыкался, всем своим видом показывая, что он собирается ковылять до самого Цирка. Однажды он на некоторое время остановился, сам не понимая зачем. Он хотел напиться из маленькой лужи на краю трещины, но все же он шёл, повинуясь инстинкту, который заставлял его перестанавливать ноги.
Чарлз весьма предусмотрительно ожидал нас на пустом уступе лагеря VI. Здесь мы немного отдохнули, наблюдая, как туман клубится, поднимаясь и простирая призрачные пальцы между нами и солнцем. Последующие склоны с навешенными верёвками проходились легко вплоть до последнего крутого участка, примерно 75 метров ниже ниже VI. Не было ещё 3 часов, когда мы прошли, проваливаясь на каждом шагу, через нижние участки, покрытые снегом. Теперь мы были около площадки, посматривая на три торжественно лежащих в снегу черных баллона. Я был рад, что сумел обойтись без них. Здесь мы сняли кошки и приготовились нести их в руках, но шерпы хотели отдохнуть. Теперь мы могли пойти вперед, а они попозже. Мы отвязались и оставили им верёвку, так как никакие опасности им уже не угрожали; двое сильных ребят, если нужно, помогут Анг Дорьи, тем более что он выглядел сейчас гораздо лучше.
Я никогда не забуду возвращения в лагерь IV. Послеобеденный туман бился о ближние уступы Нупцзе. Он вклинивался между нами и жгучим солнцем дымкой колец, которая сгущалась, светлела, снова сгущалась. Солнце тем не менее пекло жестоко. Мы шли в теннисках, с кошками в руках, с грузом на спине. Шли вниз по тропе, истоптанной теперь множеством
Наконец над складкой местности показалось пятно палаток. Мы медленно спускались к ним, но, казалось, здесь никого нет. Только две фигуры двигались вниз, к лагерю III. Может быть, здесь также поселились призраки? Но нет. Сам Джон вышел из палатки и шёл нам навстречу. Даже под белым слоем глетчерной мази, под белой фуражкой и очками-консервами было видно, что он очень растроган. Тепло рукопожатий — и усталость исчезла.
Глава 14. Вниз, к Тхъянгбочу
30 мая — 6 июня. «Эверест побежден»
Я всегда задавался вопросом: на что может быть похоже возвращение с Эвереста, если вершина будет взята? Я думаю, что Чарлз Эванс до нашего выхода в обратный путь оценивал наши шансы на успех как один к тридцати, ссылаясь на «неизвестность» погоды и спортивной формы команды.
Таким образом, мы уже давно были готовы к неудаче и закалены против разочарования. Теперь ориентация должна измениться: Эверест побежден, мечты длительностью в год превратились в действительность. Я был почти в таком же замешательстве, как и веселая компания, которая 30 мая занималась чаепитием в большой палатке. Но я знал, что сильнейшим чувством всех было облегчение — облегчение, что мы целы и невредимы, что мы можем теперь идти вниз, будучи ещё в хорошей форме и даже с возрастающим аппетитом.
Восхождение в одном отношении похоже на гребные соревнования. Выигрывающая команда может позволить себе что-то поберечь. Она на вершине. Нам теперь не надо было уставать, выбиваясь из сил, идти наверх. Нам осталось только пройти безаварийно вниз через ледопад. После чая Джон держал краткую речь; он говорил с большим волнением об успехе и о мужестве, с которым каждый содействовал победе над вершиной. Затем, чувствуя себя очень плохо, он удалился в свою маленькую палатку. Реакция в этот момент была столь же тяжелой для нервной системы, как и напряжение. Начиная с октября все его способности были направлены к одной этой цели. С марта он также пребывал в физическом напряжении, и, кроме того, на его плечи легла полная ответственность за нашу безопасность. Джон дважды проходил ледопад через два дня после болезни, вел первую группу в Цирк; отказался остаться в Лобуе, а вместо этого сопровождал группу разведки в нижней части стены Лхоцзе; поднял 14 килограммов груза до верхнего склада над Южным Седлом и находился там до тех пор, пока обстоятельства не заставили его пойти вниз. Многие считали, что Джон, вероятно, не сможет выдержать свой темп, но он выдержал его. Никто не был удивлен, когда после ночи с кислородом Джон вновь появился свежий, как всегда, и готовый идти вниз...
Мы продолжали нескончаемую беседу. Я впервые услышал о слегка вероломном маневре Стобарта, предпринятом им для получения снимка «встречи». Том встретил группу выше лагеря V, просил их ничего не говорить об успехе до последнего момента и затем снял сцену объятий и поцелуев, отнюдь не типичную для британцев. «Мы настолько забылись, что обменялись рукопожатием»,— говорил Тилман о восхождении на вершину Нанда Деви. Здесь было куда хуже. Я узнал также, что две уходящие вниз фигуры были Майкл Уэстмекотт и Джеймс Моррис. Джеймсу крупно повезло: он выбрал из всех дней именно этот, чтобы пойти наверх и узнать, нет ли каких-либо новостей. Сейчас он мчался вниз, чтобы передать сенсацию. Мы говорили о восхождении, о различных сторонах восхождения, о вершине, снова о восхождении, об обратном пути, о встрече. Я вышел из палатки и увидел свет звезд, сияющих над Нупцзе так же, как и месяц назад. Так же будет через тысячи лет, когда ничего не останется от нашего возбуждения.