Южный крест

Шахов Максим Анатольевич

Прикинув все за и против, Серов понял, что подобраться к штабу незамеченными им не удастся. Странные крадущиеся люди, одетые не по форме, могут привлечь внимание при пересечении открытых пространств. Хорошенько обдумав и скорректировав диспозицию, он решил одеться в офицерскую форму, а Рокеру отвести роль солдата. Разумеется, для проникновения в военный городок они прорезали проход в колючей проволоке и большую часть пути до штаба проделали хоть и не ползком и перебежками, но держась в тени и избегая людных мест. Подойдя к хорошо освещенному грунтовому плацу перед зданием штаба, они остановились и тщательно осмотрелись. Оба приметили стоявшие в ряд машины, среди которых было несколько открытых штабных джипов, и, поняв друг друга без слов, непринужденно пересекли площадь в направлении парковки. Поравнявшись с грузовиком, в фургоне которого, судя по складной антенне, находилась радиостанция, они синхронно нырнули в тень и тут же оказались лежащими на земле под кузовом автомобиля. Отсюда они прекрасно видели часть плаца и вход в штаб, при этом сами оставались совершенно невидимы со стороны из-за того, что яркий свет прожекторов на столбах был почти слепящим, и поэтому тень под грузовиком виделась стороннему наблюдателю непроницаемым черным монолитом. Серов помнил, как в свое время ему трудно давалась наука маскировки, зная которую можно оставаться невидимым даже при свете дня и на короткой дистанции. Для этого нужно не просто хорошо знать физиологическую и психологическую подоплеку маскировки, но и проверить свои знания на личном опыте. Для себя Алексей называл это «правилом открытого окна». Самый простой способ маскировки состоит в использовании свойства человеческого зрачка, который автоматически меняет размер, а значит, и поток света, проникающий в глаз. Человек, находящийся в комнате в двух метрах от открытого окна, прекрасно видит освещенную улицу, но его с улицы не видно. Это просто, но нужно заставить себя понять это на подсознательном уровне. Наука эта въелась под кожу, и Серов славился среди коллег как эксперт в области дерзкой на грани абсурда маскировки. И именно эта дерзость придавала его операциям филигранность и блеск, а участникам таких операций ни много ни мало сохраняла жизнь.

Терпение является не самым последним из качеств, необходимых спецназовцу. Больше часа Серов и Рокер пролежали совершенно неподвижно, гипнотизируя караульного у дверей штаба. Но их терпение наконец было вознаграждено. Из дверей здания вышел офицер лет сорока пяти, и судя по тому, как вытянулся караульный и как резво отдавали честь шедшие ему навстречу военные, он был если не генералом, то уж как минимум полковником. Из курилки в стороне от главного входа метнулся в направлении парковки испуганный сержант и, вскочив в джип, завел мотор. Серову повезло, что плац перед штабом был грунтовым, а полковник не любил глотать пыль. Поэтому водитель не подогнал машину к дверям штаба, чтобы не поднять пыль и не разгневать своего шефа, а дисциплинированно ждал, когда тот сам подойдет к машине. Но в машину сел не один полковник, а еще какой-то неизвестный капитан с солдатом. Это было последнее, что видел водитель. Молниеносный удар в шею отключил его мгновенно, и сильные руки тут же перебросили обмякшее тело за заднее сиденье и накрыли брезентом. Полковник открыл было рот, чтобы возмутиться, но упершийся ему в бок глушитель пистолета Серова убедил его в том, что с криками придется подождать. Рокер сел за руль, Алексей с полковником устроились на заднем сиденье.

Машина тронулась с места и медленно поехала к выезду из лагеря.

– Внимание всем! Прикройте нас на главных воротах, – скомандовал Серов по рации, а потом повернулся к побледневшему офицеру и сказал по-испански: – Не беспокойтесь, господин полковник, вам ничто не угрожает, если вы будете благоразумны.

Серов сразу решил попытать счастья и проехать через главные ворота. Ему никак не хотелось, чтобы машину и мертвого сержанта нашли на территории лагеря. Вернее, он вообще предпочитал, чтобы все – и машина, и люди – бесследно исчезли. Алексей давно привык к тому, что интересы дела диктовали необходимость совершать циничные и необоснованно жестокие с общечеловеческой точки зрения поступки. Только раньше он получал приказы, которые принимал как нечто объективное и естественное, как, например, природные явления. Теперь же он впервые должен был в каждом отдельном случае сам становиться верховным судьей и слепым провидением для тех, кому выпала несчастливая доля встретиться с его группой в этой негостеприимной сельве. Разумеется, было просто принимать необходимые решения, которые сами вытекали из сложившейся ситуации. Например, сейчас на воротах он и его люди при малейшем подозрении со стороны караула начнут стрелять без предупреждения, и это можно будет списать на вынужденную оборону. В случае с языками ему, и только ему, Алексею Серову, придется отдать роковой приказ.

Все эти не совсем уместные мысли разом исчезли из его сознания, словно сухие листья с дерева, сорванные резким порывом ветра. Джип неумолимо приближался к ярко освещенным главным воротам. Серов для острастки ткнул в бок полковника дулом пистолета и, наклонившись к его уху, прошептал:

– Ведите себя естественно, полковник, и не делайте глупостей.

Скучавший в караульном застекленном кубе офицер вскочил по стойке «смирно», солдаты, следуя примеру командира, тоже враз окаменели, а между тем шлагбаум оставался закрытым. Серов еще сильнее ткнул полковника под ребра, так что тот аж подпрыгнул и непроизвольно поднял руку в нетерпеливом жесте. Офицер что-то крикнул, и балка шлагбаума тут же поползла вверх, похожая на огромную секундную стрелку, отсчитывающую мгновения жизни.

Они отвели пленников поглубже в лес, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств не всполошить лагерь. Языкам скрутили сзади руки пластиковыми хомутами, глаза завязали грязными тряпками, найденными в грузовике, а рты заклеили пластырем – обычный набор первичного психологического давления на пленного перед допросом. Малейшее лишнее движение или проявление минимального неповиновения тут же вознаграждались не сильными, но очень болезненными тычками, моментально приводившими человека в нужную кондицию.

Времени совершенно не оставалось, поэтому получить все необходимые сведения о полковнике Фонтекавада и генерале Ордоньесе следовало максимально быстро. Пришлось применить шоковую терапию, тем более что претендент на роль первой жертвы уже наметился. Интендант в чине капитана, взятый Пистоном и Хуком возле офицерского бара, сразу начал проявлять первые признаки нервного расстройства, а по дороге в глубь леса вообще съехал с катушек. В то время как майора и полковника привязывали к деревьям по краям небольшой прогалины, капитан катался в истерике по земле. С пленников сняли повязки, но кляпы из пластыря оставили на месте. Потом Пистон приподнял за шиворот барахтавшегося капитана и отодрал пластырь, закрывавший рот. Капитан тут же набрал в легкие побольше воздуха и изрыгнул на окружающих хаотичный набор из ругательств и проклятий. Это были его последние слова. Одной рукой все так же держа пленника на весу, Пистон неуловимым движением другой руки будто провел по подбородку капитана, и его голова, дернувшись в сторону, безжизненно свесилась вниз на неестественно вытянутой шее.

Первым допрашивали майора. Прежде чем снять с него пластырный кляп, Серов сказал ему в качестве напутствия несколько заранее обдуманных фраз, а потом приступил к допросу. Майор отвечал нарочито охотно, но не заискивая. Видно было, что он человек тертый и неписаные военные законы хорошо знает. Он прекрасно понимал, что нет никаких препятствий для того, чтобы получить сведения от любого, даже самого крепкого морально и физически человека. Он говорил спокойно, отвечал на вопросы четко и исчерпывающе, не вдаваясь в лирические подробности. Первое, что удалось выяснить, касалось завтрашнего путча. Он подробно рассказал о полученном приказе непосредственно от привязанного рядом полковника Гастамбиде привести экипажи его танкового батальона в боевую готовность и арестовать несколько офицеров согласно секретному списку, заменив их нижестоящими командирами. Сегодня после ужина все офицеры были арестованы и отправлены на гарнизонную гауптвахту. О полковнике Фонтекавада он знал мало, как и о штаб-квартире Ордоньеса, находившейся в пятнадцати километрах от лагеря в усадьбе одного крупного землевладельца. Майор также подчеркнул, что все эти сведения можно получить от присутствующего полковника Гастамбиде, лично руководившего арестами и являвшегося правой рукой Ордоньеса в подготовке путча.

– Хорошо, майор, вы можете идти. Рекомендую вам ничего не рассказывать своему начальству о нашей задушевной беседе. Для гарантии вашей скромности я записал все ваши откровения. – Алексей сам отвязал пленника и провел на край прогалины. – Если даже путч удастся, то вам не простят вашего предательства. Вам туда.

Фигура майора скрылась среди черных стволов, и за ней призраком промелькнула чья-то тень. Полковник проводил взглядом майора и вопросительно посмотрел на подошедшего Серова. Тот подал знак, чтобы пленника отвязали, и жестом пригласил его сесть на траву. Присев напротив, Серов направил фонарик в лицо полковника и стал внимательно изучать его.

– Вы что, отпустили майора Ибарра? – спросил вдруг полковник, неуверенно приподняв руку, чтобы прикрыться от слепящего света. – Вы не боитесь, что он поднимет тревогу?

– Не боюсь, – равнодушно ответил Серов. – Давайте лучше поговорим о вас, полковник. Судя по словам вашего подчиненного, вы для нас просто находка. Это очень повышает ценность вашей жизни. Постарайтесь оправдать мои надежды, и я вам гарантирую жизнь.

– Мне этого мало.

– Нет, торговаться не будем. Вы уже поняли, что нас ничто не остановит. Или вы заговорите по своей воле, или под пытками, или под воздействием специальных препаратов. Вы, пожалуй, сами не раз это делали. Разве нет?

– Кто вы и что вам нужно?

– Мы работаем в интересах законного правительства этой страны. В данный момент мы разыскиваем полковника Фонтекавада. Совет министров назначил его главнокомандующим и приказал штурмовать столицу. Я ответил на ваши вопросы? Теперь отвечайте вы – четко, ясно, быстро.

– Нет, только не Фонтекавада! Отдать власть этому чистоплюю! Ни за что! Я ничего не скажу.

Серов хорошо помнил урок, преподанный Виктором в деле с Арчилом, и заранее обговорил с ребятами линию поведения во время допроса. Сейчас было важно вывернуть полковника наизнанку, чтобы узнать все до мельчайших деталей о замыслах и планах путчистов. Он внимательно наблюдал за полковником, ожидая, как подействуют на него физическая боль и моральное унижение и на что стоит надавить сильнее. Страшный удар сбоку, и полковник без стона отлетел к соседнему дереву и там застыл без движения. Его тут же подняли, встряхнули и снова посадили перед Серовым.

– Как вы себя чувствуете, полковник? Вы не сильно ушиблись?

Чья-то рука, высунувшаяся из темноты, вложила в руку офицеру марлевый тампон, и тот плотно прижал его к обильно кровоточащему носу.

– Какую часть тела вам меньше жалко? – спросил Серов, пытаясь придать своей улыбке сатанинский оттенок. – Ухо или палец?

– К чему вы это? – Голос полковника приобрел гнусавый тембр из-за разбитого носа.

– Просто я собираюсь отрезать у вас что-нибудь, но так, чтобы было меньше крови и больше взаимопонимания. И когда вы одумаетесь, у вас, по крайней мере, будет оправдание, что вы все-таки терпели до последнего. Итак. Где Фонтекавада?

Гастамбиде («Что за имена у них!» – подумал Алексей) несколько мгновений пристально смотрел на Серова и, рассмотрев что-то, заговорил торопливо, с просящими нотками в голосе.

– Всех арестованных, в том числе Фонтекавада, сегодня ночью должны вывезти из лагеря и расстрелять в карьере, неподалеку отсюда. Ордоньес приказал лично по телефону.

– Когда? В котором часу? – рявкнул Серов страшным голосом неожиданно даже для себя самого. – Говори!

– В два часа ночи. – Полковник посмотрел на часы и добавил виновато: – Через сорок минут.

Досадный промах

Варвара несколько раз проваливалась то одной, то другой ногой в щели между валунами, где при неудачном падении можно было вывихнуть или сломать ногу. Она заметила плоскую площадку, возвышающуюся над бескрайними каменными навалами, достаточно обширную, чтобы на нее мог приземлиться вертолет или по крайней мере, можно было устойчиво стоять, когда с вертолета спустят раскачивающуюся лестницу. Добираясь до этого скального нароста, она окончательно выбилась из сил, разбила в кровь коленки и локти и почти растеряла уверенность в себе, которая всего лишь несколько часов назад выливалась через край, как взболтанное на жаре шампанское. Поднявшись кое-как на скалу, она стерла рукавом пот, чуть ли не струйками стекавший по ее лицу, и внимательно осмотрела сельву, будто клубившуюся зеленью на краю Рио-де-Пьедра – Каменной Реки. Особенно пристально она вглядывалась в зияющую чернотой прогалину, откуда час назад вышла она сама. Но все было спокойно. Тем не менее она прекрасно знала, что спецназовцы вряд ли побеспокоили бы окружающий лес – они умели так осторожно перемещаться, что даже птицы не взлетали с криками тревоги при их приближении. Ее отчасти успокаивало то, что она не увидит своего убийцу и не почувствует смерти, летящей в ее грудь на кончике пули. «Стрелять они тоже умеют, так что мучиться не придется», – подумала она с обреченностью висельника, рассматривающего конструкцию эшафота. Варвара без сил упала на горячий камень, распластавшись на нем в позе витрувианского человека, глядя в набухшее тяжелыми вечерними облаками небо.

– Поживу пока, – прошептала она, облизывая потрескавшиеся от жажды губы.

Сейчас эта растрепанная женщина в рваном, заскорузлом от высохшего пота сафари меньше всего напоминала ту блестящую голубоглазую блондинку, очаровывавшую мужчин на званых обедах, на охоте с ружьем в руках или с изогнутым под весом двухметрового марлина спиннингом, пристегнутым к поясу. И тем не менее, если бы кто-то смог заглянуть в этот момент в ее глаза, то сейчас как никогда смог бы увидеть тот беснующийся под напором страстей огонь, сжигавший ее изнутри.

Она почему-то вспомнила геолога, пришедшего к ней домой через несколько дней после гибели мужа и потребовавшего немедленно расплатиться за те сведения, которые он принес по заказу Альберто Фонсека. Бедняга не знал, что его заказчик уже мертв, и уж тем более не мог знать, что стало причиной его смерти. За предложенным Варварой стаканом хереса ученый начал рассказывать ей о русских и о том, что они, несомненно, нашли уран. От него же она узнала о секретном чемодане, в котором, без сомнения, были заключены все сведения об изысканиях. После второго стакана сеньор Аррате (так звали геолога) по секрету сказал Варваре, что он уже разработал план, как выкрасть этот заветный чемоданчик с электронным кодовым замком. В этот момент новоиспеченную вдову тряхнуло, будто ударило током, внутренним побуждающим импульсом, которому она не могла, да и не хотела противиться. Она открыла ящик комода, стоя спиной к гостю, достала свой короткоствольный револьвер и, повернувшись, всадила болтуну три пули в грудь, лицо и горло. Потом она налила себе виски, позвонила Октавио, потребовав прислать людей для «уборки», и села у телевизора, ожидая прибытия опричников из подразделения Дугласа, давно занимавшихся под его руководством делами, далекими от защиты отечества.

Убрав несдержанного мужа и болтливого пьяницу-геолога, Варвара сама решила активно включиться в дела, напрямую касавшиеся геологической экспедиции и всего, что так или иначе крутилось вокруг нее. Так она оказалась в российском посольстве с предложением своих услуг в качестве переводчика и вообще полезного человека со связями. Окрутить посла не стоило труда. Она пожаловалась на свое вдовство, рассказала о своем муже, налегая на то, что он тоже был человеком немолодым и что именно такие мужчины ее больше всего привлекали. Первые же несколько дел, которые ей поручили, она выполнила с блеском и вскоре стала не только любовницей посла, но и единственным человеком, способным справиться с закосневшей бюрократией Эссекибо, а также решить многие вопросы, касавшиеся снабжения посольства и подконтрольных ему фирм и организаций всем необходимым. В круг ее обязанностей попало и снабжение геологической партии продовольствием и расходными материалами, чего, собственно, она и добивалась.

Но Варвара не могла успокоиться и активно вмешивалась в дела Дугласа и его папаши. Именно она вместо банального мятежа предложила план раскачивания политической ситуации в стране с помощью целевых провокаций против индейцев, антильских негров и стравливания их с кастой креолов-землевладельцев, давно проталкивавших свою партию на верхушку политического олимпа. Отец и сын по уши влюбились в «златовласую Барби», правда, каждый по-своему. Октавио нужно было обладание ее телом, и он получал свое, каждый раз все глубже увязая в психологической зависимости от своей возлюбленной. Генералу нужны были ее общество, ее голос, ее нестандартный взгляд на вещи, которые, как он говорил, вдохновляли его умственную активность. На самом деле Варвара своим сладким голоском напевала ему на ухо песенки собственного сочинения, в которых, вместе с неприкрытой лестью и восхвалением его талантов в качестве смазки, в голову старика вводились подсказки решений для всех проблем. Собственно говоря, без нее мозг старика просто не мог произвести что-нибудь путное, а ее ангельский облик и манера держаться полностью обезоруживали его параноидальную подозрительность, из-за которой он не доверял никому, а значит, и не слышал конструктивные предложения других своих сторонников.