За бесконечность времени
Шрифт:
– Вот такие дела Андрюха, – выдохнул мужичок, – а ты сидишь с ними, как и раньше. Только они не видят тебя теперь. Смотрят на твою фотографию, а ты рядом стоишь. Цветочков воткнут, водки в стопку нальют, сигаретку там, если курящий, да конфетку положат. Всё чин чинарем.
– Моя вон, дура, всё время сигарету прикурит и воткнет фильтром в могилу, хрен потом покуришь – истлеет вся, если не погаснет. Благо иногда забывает, дак и хорошо. А Витёк, друг мой, никогда не прикуривает, так кладет. Знает, как будто, что так правильней
– Поревут и опять на месяц или вон на несколько лет пропадут, – чуть позже продолжил мужчина, махнув рукой куда-то в сторону.
– Как у Маринки. Третий год уж никто к ней не ходит. А двое детей остались, муж. Не знаю, заняты так что ли, что времени нет? Первый год часто бывали, не знаю, чего перестали ходить. Но она баба сильная, всё ждёт. Каждый день ждёт.
Мужчина посмотрел на меня.
– Ну, а нам деваться некуда щас, только ждать и остаётся. В этом наверное и заключается смысл жизни. Чтобы сейчас увидеть и понять, кто нас по-настоящему любил, – улыбнувшись, закончил он.
На улице уже стемнело. Хмурое осеннее небо вновь брызнуло дождем.
Мы какое-то время сидели молча.
– Ладно, Андрюха, – докурив вторую сигарету, мужичок поднялся со скамейки, – пойду я. Давай, до завтра. Ложись тоже в свой склеп, не мокни.
Он посмотрел на небо.
– Осень сей год дождливая какая-то очень, зима наверно теплая будет.
И посмотрел на меня.
– Я тоже пойду, Ларку чмокну и спать. Вот уж не знаю, что буду делать, если вдруг замуж снова выйдет. Свалю берёзу к чертям! – засмеялся он.
– Ладно, давай. Завтра зайду, покажу окрестности, побродим. Не унывай. Жизнь хоть и закончилась для нас людская, но взамен хотя б такая осталась.
Мужчина тяжело вздохнул.
– Сын вот только у меня хернёй маяться начал, – грустно добавил мужчина.
– Ладно, разберутся, я думаю, – махнул рукой, – их жизнь, – и с этими словами мужичок вышел и направился к своему «дому».
На кладбище было тихо. Лишь только дождь молотил по осенней листве. Я сидел и мок под его каплями один на лавке.
Теперь и мне остаётся только ждать. Как и всем находящимся здесь.
Ждать каждый день, бесконечно «своих», в гости – в этом новом, но увы, мертвом мире.
С трепетом ждать.
И бояться.
Бояться того, что вдруг однажды и ко мне никто не придет…
Глава вторая
В склепе было слегка сыро. Дождевая вода просачивалась сквозь щели досок.
Я проворочался в нем всю ночь так и не сумев заснуть.
На утро я опять принялся сидеть на лавке.
Моросил дождь, небо было затянуто непроглядными серыми тучами.
Ветер, как и вчера трепал деревья, сбрасывая с них последние листья на остывающую землю.
Из живых на кладбище не было никого. Как и вчера на нем суетились только души умерших.
Наводили порядок в своих домиках перед приходом гостей. И так каждый день, в надежде, что именно сегодня к ним придут.
Только я не делал ничего, как и весь вчерашний день.
– Проснулся уже? – мужичок по соседству уже с утра опять копошился у своей могилки.
– Я не спал всю ночь. Сыро, – негромко ответил я.
– Дааа, осень она такая, – протянул он, – у тебя-то хоть ещё гроб новый, у меня-то там вообще беда.
Мужичок поправлял крест. Чуть выправив его, он подошел ко мне.
– Тут попривыкнуть надо, – закурив сигарету, мужчина присел рядом, – со временем освоишься.
– Ждешь сегодня кого? – чуть позже спросил он, отдышавшись.
Я пожал плечами.
– Жду.
Я опять смотрел на свою могилу, на фотографию, на крест. Я до сих пор никак не мог привыкнуть к тому, что меня уже нет среди живых.
– Да не загоняйся ты уже, – заметив это, сказал мужичок, потом поднялся, втоптал окурок ногой в землю и положил мне руку на плечо.
– Пойдем, прогуляемся лучше.
Мы бродили с ним по безлюдному кладбищу.
Всюду были души умерших, такие же, как и мы с ним. Они не обращали на нас никакого внимания, занимаясь своими «житейскими» делами. Мужичок изредка здоровался с кем-то, махая в их сторону рукой.
Я узнал, что похоронен не далеко от лесной дороги, которая делила кладбище пополам.
Должно быть мама с папой специально выбрали это место, чтобы не потерять меня среди стремительно разрастающихся могил.
Почему стремительно?
Потому что, побродив где-то с час по кладбищу, мы наткнулись на две свежих могилы, на его окраине.
Это были две сестры погодки – десяти и одиннадцати лет. Даша и Маша.
Цветы и венки на их могилках пестрили яркими цветами. Черные ленты гласили о скорби, памяти и о любви к умершим. Их игрушки: плюшевые мишки, Микки Маусы, куклы – грустно мокли под дождем, облепленные осенней листвой. Словно одеялом, укрыла их природа от холода.
– Сюда чуть ли не каждые пару часов кого-нибудь да привозят, – негромко сказал мужичок, – дня не бывает, чтобы не привезли. А их, наверное, вчера вечером…
Он вздохнул.
– Жалко, малышки совсем. Болели что ли чем, или чего страшнее произошло? – спрашивал он себя, смотря на их улыбающиеся детские счастливые лица.
– Самое печальное, когда детей, особенно таких вот малышек, приходится хоронить.
Он поднял чуть потрёпанной жёлтого мишку за лапу.
– Игрушки – это хорошо, будет чем им здесь играть. Родители у них молодцы. Жалко их очень.