За чертой
Шрифт:
— Да за каким же бесноватым хреном?
— Вы не могли бы выключить тарахтелку?
— Ага, потом ее попробуй заведи!
— Ну тогда не могли бы вы подъехать вон туда, там поймать моего коня и привести сюда? Эту-то я бы привязал, да она вся в проволоке замотается.
— Что бы я сделал с удовольствием, так это попытался бы вразумить тебя, чтобы ты своей зверюге на зуб не попал, — сказал старик. — Зачем тебе тащить ее домой?
— Бога ради, это долгий разговор.
— Но я бы все-таки послушал.
Мальчик посмотрел на дорогу — туда, где стоял и щипал траву конь. Перевел взгляд на старика.
—
— Ты всегда был такой сумасшедший?
— Не знаю. У меня пока не было случая провериться.
— Тебе сколько?
— Шестнадцать.
— Шестнадцать…
— Да, сэр.
— Так вот, ума у тебя — как у гуся, даже меньше. Ты знаешь это?
— Что ж, может быть, вы и правы.
— Как ты собираешься заставить коня смириться с таким соседством?
— Если мне удастся его поймать, вряд ли я позволю ему высказывать возражения.
— Собираешься вести ее за конем на привязи?
— Да, сэр.
— Как ты ее хотя бы идти заставишь?
— Так ведь выбора у нее особо-то и не будет…
Старик промолчал, сидит смотрит. Потом вылез, хлопнул дверцей, поправил шляпу и, обойдя машину кругом, встал на обочине лицом к канаве. Он был в брезентовых штанах и брезентовой же, подбитой пледом куртке с вельветовым воротником; на ногах сапоги с подковами, на голове дорогая широкополая касторовая шляпа, из тех, что называютсяобычно именем Джона Б. Стетсона.
— А ближе можно подойти?
— Да хоть вплотную.
Он перелез через канаву, подошел, стал. Смотрит на волчицу. Перевел взгляд на мальчика, опять на волчицу:
— А ведь она щениться собирается.
— Да, сэр.
— Это просто здорово, что ты поймал ее!
— Да, сэр.
— Потрогать можно?
— Да, сэр. Можете потрогать.
Сев на корточки, старик положил ладонь волчице на холку. Она судорожно рванулась — он отдернул руку. Потом опять потрогал. Глянул на мальчика.
— Ты смотри-ка! — сказал он. — И впрямь волчица.
— Да, сэр.
— Что собираешься с ней делать?
— Пока не знаю.
— Наверное, обратишься за премией. Продашь шкуру.
— Да, сэр.
— А ей не очень нравится, когда ее трогают, ты заметил?
— Да, сэр, не очень.
— Знаешь, мы тут когда-то гоняли скот из Сьенега-Спрингз наверх. И для первой ночевки обычно разбивали лагерь в Гавенмент-Дро. Ой, как они тут выли — по всей долине! Представь: первые теплые ночи, а? Здесь, в этой части долины, их было столько! Надо же, а ведь который год не слышу вовсе.
— Она пришлая. Из Мексики.
— Вот это наверняка. Тут ежели они и есть, так все из Мексики.
Он встал и посмотрел вдоль канавы — туда, где пасся конь.
— Вот тебе мой совет, если уж на то пошло, — сказал он. — Не мучься дурью, а давай-ка я принесу тебе винтарь, который, я вижу, торчит у тебя из голенища за седлом, и стрельни-ка ты эту зверюгу между глаз, да и дело с концом.
— Мне бы вот коня только поймать, а там я разберусь, — сказал мальчик.
— Что ж. Делай как знаешь.
—
Старик покачал головой.
— Ладно, жди здесь, — сказал он. — Пойду приведу его.
— Жду, жду… — отозвался мальчик. — Я никуда не тороплюсь покудова.
А старик залез опять в свой грузовик и поехал туда, где пасся конь. Увидев, что к нему едет машина, конь перебрался через канаву и встал вплотную к изгороди, а старик вышел из машины и пошел за конем вдоль проволок. В конце концов ему удалось схватить волочащийся повод и вернуть коня к дороге.
Мальчик сидит, держит волчицу. Вокруг тишина. Единственный звук — с дороги: тихое сухое щелканье конских копыт по щебенке да постоянное бухтенье грузовика, оставленного стариком у обочины на холостых оборотах.
Когда мальчик вытащил волчицу на дорогу, конь попятился и стал, неотрывно на нее глядя.
— Может, коня-то… лучше привязать? — спросил старик.
— Просто подержите его еще минутку, и я справлюсь.
— Я, конечно, не знаю, но, может, мне лучше волка подержать?
Мальчик задвоил часть веревки лассо, дав достаточно слабины, чтобы волчица могла уйти за канаву, но не столько, чтобы она добралась до изгороди. Ходовой конец слегка примотал к рожку седла и отпустил волчицу, которая резво поскакала на трех ногах к канаве, в конце веревки дернулась, упала, тут же вскочила и, спрятавшись в канаве,залегла. Мальчик повернулся, взял у старика поводья и коснулся поля шляпы костяшкой указательного пальца.
— Премного обязан, — сказал он.
— Не стоит благодарности. Зато день какой был интересный!
— Да, сэр. Мой, правда, еще не кончился.
— Эт-точно. Смотри, чтобы она пасть не развязала, слышь меня? А то выкусит в тебе такую дырку, что потом шляпой не заткнешь.
— Да, сэр.
Поставив ногу в стремя, он вскочил верхом, потрогал веревку на рожке седла и, сдвинув шляпу на затылок, кивнул старику.
— Премного обязан, — опять сказал он.
Когда конь двинулся по дороге вперед, волчица вышла из канавы, поднимая раненую ногу к груди и волочась за лошадью на конце веревки с лапами врастопырку, вся деревянная, будто чучело. Он остановил коня и оглянулся. Старик стоял на дороге, наблюдал за ними.
— Послушайте, сэр! — позвал он.
— Да?
— Может, лучше пройдете вперед и сядете в машину? Чтобы потом вам не пришлось объезжать нас.
— А что, пожалуй, правильная мысль.
Пройдя мимо них, он сел в кабину и обернулся. Мальчик поднял руку. Старик смотрел с таким видом, будто хочет что-то крикнуть, но не крикнул, а тоже поднял руку, отвернулся и затарахтел по дороге на Кловердейл.
А Билли двинулся дальше. Порывы ветра поднимали с дороги пыль и песок. Когда он обернулся на волчицу, она, опустив голову и прищурив глаз, обращенный к ветру, ковыляла на веревке за конем. Он остановился, а она, для ослабления веревки пройдя чуть еще, свернула и опять спустилась в канаву. Он уже готов был снова пуститься в путь, когда она в канаве вдруг присела и пустила струйку. Закончила; обернувшись, понюхала лужицу, потом, подняв нос, проверила направление ветра, после чего поднялась на дорогу и, держа хвост между скакательных суставов, встала на ветру, который ерошил ее шерсть, делая на ней бороздки.