За что?
Шрифт:
— А меня ты любишь хоть немного?
Я смутилась на минуту, потом быстро подняла свои глаза на ее некрасивое, серое лицо, на котором только чудесные острые глаза лучисто сияли, как звезды, и сказала, твердо выдерживая их взгляд:
— Нет. Я не успела, может быть, еще полюбить вас. Я вас мало знаю…
— А я уже люблю тебя! — проговорила она, — я люблю тебя уже за одно то, что ты говоришь всегда правду. Это великая вещь говорить всегда правду, дитя мое, одну голую правду, понимаешь?
И
— Ступай и постарайся последовать моему совету.
Я сделала реверанс и тихо вышла из комнаты.
9 сентября
Завтра уже неделя, как я здесь. Боже мой, как бежит время! Если оно не уменьшит своего хода, то и не успеешь оглянуться, как сделаешься старухой, такой же старой и злой, как наша новая инспектриса, m-lle Ефросьева, которая заменила покойную Ролинг, умершую этим летом, где-то в санатории, на юге Франции.
Ах, что это за несноснейшая особа — эта новая инспектриса! Она поспевает всюду. Про нее среди институток сложилось мнение, что она обладает удивительным нюхом охотничьей собаки и по чутью узнает, где творится нечто противозаконное.
Сегодня Фрося (так прозвали Ефросьеву) уже поймала Додошку и Стрекозу, побежавших в буфетную за черным хлебом. Она втащила их в класс за обе руки, точно они были трехлетние маленькие девочки, и, сдавая их m-lle Эллис, шипела своим нудным, противным голосом:
— Вот вам ваши барышни… Отличаются! Только второгодницы способны на нечто подобное!
15 сентября
Сегодня произошло событие в нашем классе. Немец Галленбек был не в духе. Он вызвал Додошку в первую голову и заставил продекламировать Лорелею Гейне.
Додошка, как и следовало ожидать, не знала Лорелеи, как не знала и многого другого. За Додошкой была вызвана старшая Пантарова. И та ни в зуб ногой. За Катей вызвали Марусю Верг. Та стихотворение знала, но заикнулась внезапно на предпоследней строчке. Обозленный уже заранее дурными ответами остальных, немец влепил Марусе единицу.
Девочки глухо зароптали.
— Верг знала урок. Единица не заслужена ею. Верг нельзя ставить единицу. Это несправедливо! Несправедливо! — слышалось из разных углов класса.
Галленбека взорвало.
— Молчать! — бегая от скамейки к скамейке, надрывался он, крича на всех.
Но девочки расходились:
— Безобразие! — все громче и громче роптали они. — С нами как с детьми обращаются. Мы не дети. Стыдно ставить единицу незаслуженно. Нечестно! Верг знала урок! Если будут ставить единицу знающим, то мы отвечать не будем, никто, никто!
Сима Эльская живо соскочила со своего места и закричала:
— Месдамочки! Кого бы ни вызвали — молчать!
— Что это значит, Эльская? — уже окончательно рассвирепел немец, — извольте сейчас же отвечать мне Лорелею!
— И не думаю! — пожимая плечами, произнесла Эльская, усаживаясь на свое место.
— Что-о-о? — нахмурив свои седые, нависшие брови, вскричал учитель и застучал линейкой по столу.
— Я отвечать не буду! — произнесла Сима.
— И я! И я тоже! — послышалось снова из разных углов класса.
— Ага! — прошипел Галленбек, — вы не знаете Лорелеи! Хорошо… Fraulein Дебицкая, Старжевская, Бутузина и Воронская, пожалуйте сюда к кафедре и отвечайте мне сейчас же!
Три названные парфетки — будущие медалистки, и я с ними, вышли на средину класса. Все трое — Валя, Старжевская и Бутузина, не торопясь ответили Лорелею, слово за слово, плавно и красиво, как и подобает отвечать на уроке лучшим ученицам класса.
Галленбек во все время их ответа милостиво улыбался, и по лицу его скользила довольная улыбка.
— Очень хорошо! Очень хорошо! — произнес он и поставил каждой из девочек по жирному и крупному 12.
— Ну, Fraulain Воронская, очередь за вами. Скорее. Но вместо того, чтобы отвечать поэтичную, как природа Рейна, знаменитую легенду в стихах любимого моего поэта, я тупо опустила глаза в землю, закусила до боли губы и упорно молчала, смотря в пол.
— Fraulain Воронская! Вы не хотите ответить?
— Не хочу! — произнесли мои губы, в то время как глаза стойко выдерживали свирепо устремленный на меня взгляд учителя.
— Значит, вы не знаете Лорелеи?
— Нет, я ее знаю!
— Но вы не отвечаете…
— Я не отвечу до тех пор, пока вы не зачеркнете Марусе Верг ее единицу. Она не заслужила ее!
— Это что такое! — так и подпрыгнул на своем месте немец, — в четвертом классе барышни ведут себя, как кадеты! Fraulain Эллис, не обратите ли вы внимание на это! — все так же свирепо обратился Галленбек к восседавшей за столом у окна с работой классной даме.
Она подняла на меня тоскующий взгляд и с видом мученицы проговорила:
— Воронская, отвечайте же.
Я молчала.
Немец еще решительнее ударил линейкой по столу кафедры и проговорил:
— Или вы ответите мне сейчас Лорелею, или… я отправлюсь тотчас же с жалобой к начальнице.
И он обвел весь класс торжествующими глазами и остановил их снова на мне. И так как я продолжала молчать, глядя на него исподлобья злым, вызывающим взглядом, он быстро сбежал с кафедры и скрылся за дверью. В ту же минуту чьи-то горячие руки обвились вокруг моей шеи, чьи-то горячие губы прильнули к моим губам.