За чужую свободу
Шрифт:
– Я, – сказал Бахтеев.
– Зарницын…
– Неизвестно где, – сказал оправившийся Новиков, – а третий – Новиков – это я, – добавил он. – Позвольте пожать вашу руку. Так вы и есть тот самый брат Фриц из Гейдельберга?
Курт засмеялся и крепко пожал протянутую руку.
– Мое поручение еще не выполнено, – сказал он, обращаясь к Новикову. – Должно быть, вы оставили по себе особо приятное воспоминание, потому что Герта просила передать вам… вот… сейчас.
Курт полез в карман, вытащил клеенчатый бумажник, порылся в нем и подал Новикову маленькую веточку не распустившейся еще сирени.
– Благодарю, – коротко сказал Новиков, беря веточку.
– Но расскажите же нам, – сказал князь, – что вы
– Гардер направлялся в Лейпциг, – ответил Курт, – ему тяжело стало оставаться в Бунцлау после бегства Герты, да и средств к жизни нет. А в Лейпциге у него есть друзья, которые помогут ему найти уроки. Он плохо себя чувствует, но гордится Гертой. К сожалению, я ничем не мог помочь ему.
– Но где же Герта? – спросил Новиков.
– Гардер подозревает, что она записалась в дружину мести, которую организует Лютцов, – ответил Курт. – Гардер удивляется, где она достала костюм и как решилась на это? Кажется, ей помог местный парикмахер, так как он исчез в один день с Гертой и закрыл свою лавочку. Я помню его. Прекомичное создание. Рыжий, весь в веснушках, с вздернутым носом и напомаженной головой. Глуп невероятно, но добрый малый. Он обожал Герту и всегда вздыхал, когда она проходила мимо, его лавочки. Если это так, то я очень рад, – серьезно добавил Курт. – Ганс сильный и преданный малый. Он скорее умрет, чем позволит обидеть Герту. Да, у нее есть еще друг, – это ее Рыцарь.
Новиков молча жадно слушал слова Курта. Бахтеев тоже молчал, низко опустив голову. Он смеялся над собою в душе, но за такую же веточку сирени, полученную от Ирины, он отдал бы полжизни…
Бледнели звезды, розовел край неба.
Теперь при свете друзья могли рассмотреть лицо своего ночного гостя. Это был очень красивый юноша с открытым смелым лицом, с большими карими глазами и черными кудрями до плеч. На широком поясе висели сабля и два пистолета в чехлах.
– Пора, – сказал Курт. – Вы укажете дорогу к какому-нибудь штабу?
– Могу указать вам путь в штаб арьергарда, – ответил Бахтеев.
Курт разбудил своих товарищей и через несколько минут, получив от князя пропуск и сердечно пожав руку друзьям, выехал со своим отрядом по указанному направлению.
XX
Князя Никиту Арсеньевича серьезно беспокоило здоровье Ирины. Она сильно похудела, увеличившиеся глаза блестели лихорадочным блеском, бледное лицо часто вспыхивало нервным румянцем, какая-то порывистость, беспокойство проглядывали во всем ее существе. Со старым князем и с отцом она была неизменно ласкова, стараясь быть оживленной и веселой, но все это было заметно искусственно и не обманывало князя. Он приписывал это отчасти нервному потрясению, испытанному Ириной, и тоскливому однообразию жизни.
Жизнь в том кругу, к которому они принадлежали в Петербурге, совсем затихла. Многие уезжали за границу вслед за главной квартирой, Волконская, Пронская, графиня Остерман и другие, рассчитывая провести весну и лето в Карлсбаде, куда собиралась и великая княгиня Екатерина Павловна. Ни о каких вечерах и балах не было и помину. Все притихли в ожидании вестей из армии. Ирина приняла деятельное участие во многих благотворительных кружках и делила свое время между ними и посещением церквей, и все чаще и чаще посещала католические службы в Пажеском корпусе. Но это было в моде, и князь не обращал на это никакого внимания. Тем более что там служил аббат Дегранж, пользовавшийся репутацией красноречивого проповедника, и весь Петербург стекался слушать его. К тому же в последнее время аббат Дегранж стал частым гостем в доме Бахтеевых. Это случилось как-то само собой, незаметно. Всегда светски – изящный, остроумный, он напоминал собой тех принцев церкви, которые играли такую роль при дворе французских королей. При этом
Князь привык к его посещениям и, когда на его обычный вопрос: «Кто у княгини?» – он получал обычный ответ: «Господин аббат», – он равнодушно произносил: «А!» – и шел к себе, если у него не было желания немножко поболтать или посплетничать, на что милый аббат тоже был мастер.
А в маленькой угловой гостиной, в лиловых сумерках угасающего весеннего дня, аббат Дегранж своим глубоким, проникновенным голосом говорил притихшей, бледной Ирине:
– Что значат горе или радость маленького эгоистичного сердца человека, заключенного в самом себе? Любовь, – но она мимолетна и недолговечна, как сама красота. И разве красота создана для того, чтобы, насытив жадные инстинкты, увянуть без пользы для себя и других, как увядают цветы, поднесенные влюбленным танцовщице? Разве все сокровища молодого чистого сердца даны для того, чтобы оплатить ими минуты эгоистического наслаждения, после которого, останется опустошенное сердце и пустынная жизнь?
– Но, господин аббат, – тихо ответила Ирина, – и красота и любящее сердце даны для счастья, а не для горя.
– Вы думаете, княгиня? – медленно произнес аббат, глядя на Ирину своими большими черными глазами. – А если эта красота заставит забыть слабого человека свой долг? А если это желанное счастье нанесет смертельный удар третьему человеку? Разве тогда эта красота – не проклятье, и это счастье не преступление?
Ирина побледнела еще больше и крепко сжала руки, лежащие на коленях.
– Нет, – продолжал аббат, – это химера, это заблуждение души, и, значит, счастье надо искать в другом месте.
– Но где же, где же? – страстно вырвалось у Ирины. – Или вы скажете, что счастье в молитве, в глухих стенах монастыря, в отречении, да? Вы должны говорить так, ведь это… ваше ремесло!
Дегранж слегка побледнел, но спокойно ответил:
– Вы заблуждаетесь, княгиня, это была бы бесплодная жертва, противная законам природы и неугодная Богу.
– Тогда я не понимаю вас, – произнесла княгиня.
– Если воин, хорошо вооруженный, – продолжал Дегранж, постепенно одушевляясь, – вступает в бой, то должен ли он бросить свое оружие и сложить руки? Когда в жизнь вступает создание, одаренное Богом могучей властью красоты и чистоты, – то должно ли оно отказаться от этой власти, быть может, предназначенной вести мир по новому пути? Подумайте, княгиня, об этом. Мы еще не раз вернемся к этой теме, и вы согласитесь со мной, что истинное счастье в том, чтобы угадать волю Бога и свое предназначение. Тогда от победы к победе Бог приведет своего избранника к величайшему торжеству. Если бы вы были дочерью нашей церкви, то в святой исповедальне ваша душа раскрылась бы во всей полноте и познала бы себя.