За чужую свободу
Шрифт:
– Да разве это наши требования? – живо возразил Меттерних, – это даже не требования союзников. Это их мечты. Это высший предел их желаний. Мы только посредники. Передавая их желания, мы вместе с тем стараемся умерить их. Мой император ясно выразился, что уже первое сражение умерило многие увлечения и рассеяло многие несбыточные мечты. Но мы также находим, что было бы справедливо со стороны императора Наполеона великодушно пойти на некоторые уступки во имя всеобщего мира, который достойно увенчал бы его славное царствование.
– Однако, – прервал его Нарбонн, –
– О да, – с едва уловимой усмешкой произнес Меттерних. – Une mission au quartier general russe partagerait le monde en deux.
Нарбонн бросил на него быстрый взгляд. Эти фразы были упомянуты в инструкции, полученной им сегодня утром от герцога Виченцского, но он не знал, что эта же фраза приведена и в донесении графа Бубна Меттерниху.
– Вы правы, – спокойно возразил он, – это может случиться. Переписка здешнего русского, посла графа Штакельберга с графом Нессельроде, между прочим, теперь лучшим дипломатом в России, исключая, конечно, самого императора, дает для этого достаточно оснований.
Несмотря на всю свою выдержку, Меттерних не мог скрыть невольного движения беспокойства. Конечно, эта переписка в достаточной мере компрометирует его политику.
– По определению императора, – равнодушным тоном заметил Нарбонн, – интрига – не политика, так как политика ведет всегда к определенной цели, а интрига вовлекает в противоречащие действия, не имеющие постоянной цели.
– Какое глубокое определение! – воскликнул Меттерних. – Вот именно поэтому мы и не можем вмешиваться в интриги, какие, как вы говорите, связывают Штакельберга с Нессельроде. Они действуют на свой риск и страх. Да мы и не интересуемся их поступками. И потом, каких еще доказательств нашего доброжелательства требует его величество император Наполеон? – продолжал Меттерних. – Разве, даже в нарушение нашего нейтралитета, мы не согласились пропустить через наши владения целый корпус Понятовского на соединение с французской армией? Разве мы не выражали открыто нашего отрицательного отношения к выступлению Пруссии?
Легкая усмешка пробежала по губам Нарбонна.
– Поменьше нейтралитета, милый граф, – сказал он, – и побольше содействия нам, вот чего хотел бы, ради взаимной выгоды, император Наполеон. А еще, – добавил он, вставая, и в его голосе послышалась скрытая угроза, – уверяю вас, что время очень дорого, момент легко может быть упущен, а император Наполеон нетерпелив. Когда я могу написать его величеству определенные, положительные условия, на которых Австрия заключает союз с Францией против коалиции? – закончил Нарбонн, глядя в лицо Меттерниха блестящими глазами.
Меттерних встал и, хотя чувствовал себя оскорбленным тоном Нарбонна, был по – прежнему холодно – спокоен.
«Надо терпеть пока», – пронеслось в его мыслях…
Этот тон был уже хорошо знаком ему. Таким тоном много лет говорили французские послы с австрийскими дипломатами. Много лет… начиная с Кампо – Формийского мира, когда Наполеон был еще просто генералом Бонапарте… Весь кипя от сознания своего унижения, Меттерних ровным голосом ответил:
– Когда соблаговолит выслушать меня его величество, кто один только может решить такой вопрос.
– Только помните, господин граф, – уже с улыбкой сказал Нарбонн, – замечательную латинскую поговорку;«Tardentibus – ossa».
– О, не беспокойтесь, господин посол, – тем же тоном ответил Меттерних, – если мы опоздали к Люцену, то теперь поторопимся в Париж.
Они взглянули друг на друга, как два авгура. Они поняли друг друга, и поняли также то, что никакие их переговоры не изменят того неведомого будущего, которое надвигалось на них – неизбежная, темная Мойра.
XIX
В лесу у Гервердской дороги расположился кавалерийский отряд. Ночь была темная, хотя звездная. У составленных ружей солдаты разводили костры и готовили свой незатейливый ужин. Слышалось ржание лошадей и оживленный солдатский гомон. Отряд состоял из двух эскадронов пятого драгунского полка. Полк находился в составе арьергарда генерала Милорадовича, прикрывавшего отступление союзной армии после поражения при Гросс – Гершене или Люцене. Макдональд следовал по пятам отступающей армии, и только благодаря доблести русского арьергарда, принимавшего на себя тяжелые удары, союзная армия могла отступить в порядке на сильные позиции у города Бауцена. Драгунский полк был, если так можно выразиться, арьергардом арьергарда. Это была первая спокойная ночь после почти двухнедельных ежедневных схваток и сражений. Но теперь царила тишина. Упорный враг отстал, или утомленный, или обдумывая новый удар. Ни один выстрел не прерывал молчания этой теплой весенней ночи. Драгунским отрядом командовал князь Бахтеев. С ним был Новиков.
Разгорались костры. Солдаты вешали над огнем свои котелки, вбив в землю толстые суки и положив на них третий. Образовывались оживленные группы. Солдаты были веселы и бодры, несмотря на усталость, как всегда бывает после боев, когда со всею силою пробуждается инстинкт жизни, когда одно сознание, что ты жив, уже действует возбуждающе.
– Дядя, а дядя, – обратился молодой лупоглазый солдат к угрюмому седоусому драгуну, важно сосавшему трубку, лежа на шинели, – кто они будут, хрестьяне али нет?
– Ты это про кого? – спросил» дядя», сплюнув в сторону.
– Да про эстых немцев, дядя Митрий, – ответил молодой солдат.
– Да про каких эстых? – вмешался другой молодой солдат, – те ли, что супротив нас, те ли, что с нами?
Дядя Митрий угрюмо взглянул на говорившего и важно заметил:
– Теи, кто супротив нас, хранцузы, хоть бы и есть вместе с ними немцы, баварцы, понял? А с нами сущие истинные немцы, так-то…
– Все едино немцы, – не унимался молодой, – заодно в Россеи храмы грабили.