За чужую свободу
Шрифт:
– От императора экстренное письмо, – произнес он, подавая графу пакет.
Он с удивлением заметил, что рука Меттерниха дрожала, когда он принял письмо.
– Вы можете идти, Кунст.
Кунст вышел.
Нетерпеливо, не по привычке аккуратно, Меттерних вскрыл конверт, и то, что прочел он, чуть не свалило его с ног.
Император Наполеон соглашается на все условия, предложенные ему венским кабинетом, и настаивает на удержании за собой лишь ганзеатических городов и Голландии и то в виде залога, только до заключения
Меттерних несколько раз перечел письмо, стараясь глубже вникнуть в его содержание. Но содержание было ясно, как день:
– Мир!
Мир! Это значит разорение и ничтожество! Мир – это торжество Наполеона! Мир – это ряд новых унижений. Нет, больше! Мир – это окончательное падение, потому что после всего, что было, Наполеон не потерпит больше его влияния на политику. Бешенство овладело Меттернихом. Он одурачен. Он дурак и кукла в глазах своего государя и сделается посмешищем всех дипломатов, знавших его игру!
Он долго сидел, обхватив голову руками. Наконец встал, злая улыбка появилась на его губах.
– Нет, мой милый скрипач, вы на этот раз не сыграете дуэта с Наполеоном. Вы будете играть то, что хочу я, потому что дирижер все же я.
Он аккуратно вновь запечатал конверт и позвал Кунста.
– Я еду на заседание конгресса, – сказал он. – Вот письмо. Возьмите его. В двенадцать часов и пять минут вы подадите его мне на заседание. Вы скажете, что оно только что пришло. Ровно в двенадцать часов пять минут. Ни минутой раньше, ни минутой позже.
Кунст взял письмо и молча поклонился, не выражая никакого удивления.
– Да, – добавил Меттерних, – немедленно, от имени императора, отправьте нарочных с приказом на сторожевые вышки зажечь на горах сигнальные маяки и костры, – часа в два пополуночи.
Кунст поклонился еще раз.
Меттерних уехал на заседание конгресса. Все представители были уже на своих местах. Лицо Анштетта было сумрачно, Гумбольт сиял, граф Нарбонн смотрел с затаенной насмешкой, герцог Виченцкий приветствовал его радостным возгласом.
– Мир, дорогой граф, мир!
– В чем дело? – притворяясь изумленным, спросил Меттерних.
– Вот читайте! Император согласен на все ваши условия, – торжествующе произнес Коленкур, протягивая ему бумагу.
Меттерних сделал радостное лицо и весело ответил:
– Тогда – мир! Давно пора!
Он взял бумагу и погрузился в чтение. Коленкур с довольной улыбкой смотрел на неге. Но вдруг он заметил, что лицо Меттерниха омрачилось. Потом граф покачал головой и, возвращая Коленкуру бумагу, с грустным вздохом произнес:
– К сожалению, дорогой герцог, здесь есть но… Мои полномочия не простираются на изменения условий, а здесь новые условия относительно ганзеатических городов и Голландии.
– Но ведь это временная мера! – воскликнул Коленкур. – И притом здесь указано, что его величество император австрийский одобряет эти условия и вы будете извещены.
– Тогда подождем, – со спокойной улыбкой проговорил Меттерних.
– Конечно, вопрос можно решить и завтра – это одна формальность, раз уже имеется согласие, – успокоившись, согласился Коленкур.
– Разумеется, – подтвердил Нарбонн.
Меттерних поддерживал незначительный разговор. Наконец часы пробили двенадцать. Меттерних словно с облегчением перевел дух. Ровно через пять минут вошел секретарь конгресса:
– Письмо его сиятельству графу Меттерниху от императора австрийского.
– Ну, вот! Это оно! – воскликнул Коленкур.
Меттерних медленно распечатал письмо и пробежал.
Лицо его словно застыло.
– Вы правы, – сказал он, – император согласен.
– Так, значит, мир, – весело перебил его Коленкур.
– Но, – спокойным тоном продолжал Меттерних, – к сожалению, уже поздно…
– Как поздно! – воскликнул изумленный Коленкур.
– Согласие пришло в двенадцать часов пять минут. До двенадцати часов французское правительство не изъявило безусловного согласия на условия союзников, – ровным металлическим голосом продолжал Меттерних. – С двенадцати часов ночи вступает в силу союзный договор между Австрией и коалицией. Австрия уже не посредник более, а воюющая сторона.
Ошеломленный Коленкур молчал.
– Но разве же не от вас зависит принять это? – спросил он наконец Меттерниха.
– Спросите их, – указал граф на Анштетта и Гумбольдта, – согласны ли они?
– Я протестую от имени русского императора. Переговоры кончены, – резко сказал Анштетт.
Гумбольдт, хотя и был не согласен с Анштеттом, но не смел раскрыть рта.
– Итак, конгресс кончен, – начал Меттерних. – Именем его величества императора австрийского объявляю вам, господин посол, что с двенадцати часов ночи десятого августа тысяча восемьсот тринадцатого года Австрия находится в состоянии войны с Францией.
– Но вы возьмете это завтра назад! – воскликнул возмущенный Коленкур. – Это неслыханно!
– Невозможно, – покачал головой Меттерних, – через два часа мы начинаем военные действия.
Несколько мгновений Коленкур, сильно побледневший, молча смотрел на Меттерниха, и в его глазах было презрение и бешенство. Наконец он овладел собою.
– Хорошо, – сказал он, – вы хотите войны! Вам будет война. До свидания в Вене!
Он слегка кивнул головой и, круто повернувшись, вышел.