За чужую свободу

Зарин-Несвицкий Федор Ефимович

Молча поклонившись, граф Нарбонн последовал за ним…

XXXIX

Левон и ненавидел, и презирал себя, но не мог победить себя…

Третью ночь в полубреду, в лихорадочном состоянии он стоял на страже у заросшей тропинки, ведущей из павильона к калитке.

«Я узнаю, я узнаю», – говорил он себе. Безумные, нелепые чувства овладели им. Откуда вдруг появилось у него убеждение, что княгиня изменяет мужу? Почему он с уверенностью ждал на этой тропинке своего соперника? Он весь быль охвачен безумием. «Но если я увижу, узнаю… Что тогда?«Здесь останавливалось его воображение…

Луна изредка выглядывала из-за туч. Ночь была темная.

Прижавшись к стволу толстого дерева, почти слившись с ним, стоял Левон. Было темно, но он дрожал, и его зубы стучали. Он завернулся в шинель, крепко сжимая эфес сабли.

Время шло. Левон чувствовал себя, как в кошмаре. Он ли это? Он ли, гордый князь Бахтеев, крадется, как шпион или сыщик, ночью в чужой сад, чтобы украсть чужую тайну, выследить женщину, притом носящую то же гордое имя. Последняя степень позора! Все это чувствовал Левон и в полубреду упрямо твердил:

– Пусть, пусть я презренный человек! Но я хочу знать! Сомнения ужаснее правды! Нет пытки мучительнее пытки неизвестности.

А, наконец-то! Он весь напрягся, как струна. Дверь павильона хлопнула, послышались шаги. Левон совсем прижался к дереву, едва высунул голову, боясь дышать, изо всех сил сжимая зубы, судорожно стучащие.

Закутанная в плащ высокая темная фигура все ближе. Вот почти поравнялась. Луч луны, пробившейся из-за туч, упал на незнакомца и озарил его. Ногти Левона со страшной силой впились в кору дерева. Он до крови прикусил губу, чтобы не застонать.

Он узнал эту высокую, слегка сутуловатую фигуру, эту голову, слегка склоненную на бок, это бледное, наполовину закрытое лицо…

Наступила минута, когда мрак окутал сознание Левона. Быть может, он лишился чувств. Когда он немного опомнился, он все так же судорожно обнимал дерево. В ушах шумело, дрожали ноги.

Нетвердыми шагами дошел он до калитки. Она оказалась открытой. Он вышел на улицу. Глубокая тишина и тьма царили вокруг. Но вот на небе появилось зарево… Высоко на горизонте запылали гигантские смоляные факелы… Они разгорались все сильнее… Ветер нес к небу сверкающие искры. Один за другим вспыхивали еще и еще факелы, теряясь вдали… Это были сигналы, возвестившие о прекращении перемирия…

Сигналы бедствия, зарево грозного пожара войны, вновь охватившей Европу!..

Часть третья

I

Меттерних торжествовал. Он нашел полную поддержку со стороны Александра и при его помощи легко убедил своего государя в неизбежности и выгодности происшедшего. Александр весь горел желанием поскорее начать решительные действия, восторженно настроенный, счастливый и уверенный в близкой победе. Окруженный австрийскими и прусскими генералами и личными врагами Наполеона, он, казалось, не замечал, а если и замечал, то не обращал внимания, хмурых недовольных лиц высших русских генералов, сразу отодвинутых на второй план.

С королевскими почестями, возмутившими даже добродушного Александра Семеновича Шишкова, был принят в Праге вызванный Александром из Америки, с берегов Делавара, генерал Моро, соперник военной славы Наполеона. Этот прославленный вождь, в свое время кумир республиканской Франции и ее герой, движимый личной ненавистью к Наполеону, явился в стан врагов Франции, чтобы принять участие в растерзании своей родины, которую он так мужественно и славно защищал против них же. Еще не прошло пятнадцати лет с того памятного дня, когда при Гогенлиндене он разбил наголову австрийскую армию и открыл путь на Вену. Долгое пребывание вдали от Европы и ненависть к Наполеону, торжествовавшему сопернику, изгнавшему его из Франции, лишили его ясного понимания людей и обстоятельств. Он серьезно предлагал нелепый план – сформировать

из находящихся в России пленных французов сорокатысячную армию и поставить его во главе нее. По его словам, появление его с этой армией на берегах Рейна поднимет всю Францию против Наполеона, и заставит Наполеона отречься от престола. Он был убежден, что вся Франция разделяет его ненависть к Наполеону.

Александр до такой степени был очарован Моро, что, несмотря ни на что, хотел вручить ему главное командование всеми союзными армиями. Но пока, не получив еще никакого назначения, Моро щеголял в круглой шляпе, в сером штатском сюртуке и сапогах со шпорами.

Почти одновременно с Моро в Прагу прибыл и другой дорогой гость – начальник штаба маршала Нея генерал Жомини. Чтобы изменить своим знаменам, он нашел основательный повод. Начальником штаба императора, маршалом Бертье, принцем Невшательским, он был обойден производством в дивизионные генералы. Здесь его тотчас утешили, сделав генерал – лейтенантом русской армии. Впрочем, Жомини оправдывал себя тем, что родился швейцарским гражданином, и умалчивал о своих заслугах в армии Наполеона в борьбе против своих сегодняшних друзей при Иене, Ульме, Эйлау, на Березине и недавно при Бауцене.

Его тоже считали гениальным стратегом.

К ним же причисляли и наследного принца шведского Бернадотта, прибывшего с тридцатитысячным шведским войском на помощь союзникам против своего благодетеля и своей родины. Этот счастливый авантюрист, бывший маршал империи, принц Понте – Корво и теперь наследный принц шведский, всей своей чудесной карьерой был обязан своей жене Евгении Дезире, урожденной Клари, на которой двадцать лет тому назад мечтал жениться влюбленный в нее генерал Бонапарт. Благодаря навсегда сохранившимся нежным воспоминаниям, а также свойству, так как Дезире была родной сестрой жены брата Наполеона Иосифа, Наполеон сделал Бернадотта маршалом, принцем и, наконец, наследником престола Швеции, не говоря уже о том, что обогатил его. Пользуясь через жену всеми благодеяниями всемогущего императора, Бернадотт никогда не переставал интриговать против него, но ему все прощалось. Когда же Наполеон довершил свои благодеяния и Бернадотт почувствовал самостоятельность, он поспешил стать на сторону врагов императора и своей родины. Он никогда не совершил ни одного выдающегося воинского подвига, как Ней, Даву, Лефебр и другие, заработавшие себе маршальские жезлы. Его дарования воинские Наполеон охарактеризовал одной фразой: «Ce qui s'agit de celui-ci, il ne fera que piaffer!»

Но все же он был маршалом императора, и луч славы великого полководца упал на него. Этого было вполне достаточно, чтобы в него верили.

Кроме этих лиц, как бы руководителей армии, ближайшими к Александру лицами были – Анштетт, русский представитель на пражском конгрессе, и на днях произведенный в генерал – майоры Поццо – ди – Борго. Первый – француз, по мнению Наполеона, не лишенному основания, изменник, подлежащий расстрелу, второй – личный враг Наполеона, корсиканец, злобный, мстительный, ненавидящий своего соотечественника родовой ненавистью, посвятивший всю свою жизнь борьбе всеми мерами против ненавистного семейства Бонапартов.

Эти люди тесным кольцом окружили русского императора, поддерживая в нем его мистическую и личную ненависть к Наполеону, отстраняя от него всех, кто хотел и мог бы показать императору истинное настроение русской армии и русского общества.

Государь оказался изолированным от своей армии.

Вся русская армия была оскорблена, когда стало известно, что ни один из любимых русских вождей не был поставлен во главе самостоятельной армии.

Вся масса союзных войск была разделена на три армии: Богемскую, или Главную, Силезскую и Северную.