За чужую свободу

Зарин-Несвицкий Федор Ефимович

Едва окончился завтрак, Левон поднялся прощаться. Он ушел с тяжелым чувством. При выходе из сада он столкнулся с высокой, стройной фигурой в сутане. Это был аббат Дегранж. Они молча обменялись поклонами.

– Не отсюда ли эта трогательная святость? – с горькой усмешкой подумал Левон.

XXXIV

Новиков поправлялся. Доктор Ковров оказался очень сведущим и искусным. Кроме того, не было во всем Карлсбаде сколько-нибудь известного врача, которого он не привлек бы к консультации. Бахтеев не знал, как и благодарить его. Ко всему, доктор был не корыстолюбив. Он упорно отказывался от гонорара, но князь, узнав, что у него в России большая необеспеченная семья, настоял

на своем и вручил ему крупную сумму.

Новиков ничего не скрыл от друга. С мрачно горящими глазами он рассказал о предательстве баварского офицера.

– О, если бы мне только встретить, только встретить его! – с бешенством говорил он.

Иногда он впадал в отчаяние и целыми часами лежал неподвижно, повернувшись лицом к стене. И Левон не находил слов утешения. Да и что он мог сказать?

Белоусов, успокоившись за Новикова, целые дни пропадал из дому. Он нашел уже и родственников, и свойственников, завел новые знакомства и чувствовал себя отлично. Он приносил домой вместе с молодым оживлением всевозможные толки, сплетни, наблюдения и новости. Раза два ему удавалось встретиться и с княгиней Ириной, от которой он был в восторге, и, желая доставить Левону удовольствие, рассказывал об успехах его тетушки, передавал слухи о внимании к ней государя, о ревности дам из-за Пронского; говорил, что будто государь приезжает в Карлсбад довольно часто, и тогда великая княгиня приглашает к себе княгиню Бахтееву. Левон, бледнея, слушал эти рассказы, но не прерывал их, а даже поощрял. Сам он решил никуда не ходить, но чувствовал, как его влечет туда, где бывает Ирина, где говорят о ней, где он сам собственными глазами может проверить эти слухи.

Мрачное одиночество друзей было радостно нарушено неожиданным приездом Зарницына. Он тоже участвовал в Будисинском сражении в конно – гренадерском полку и был ранен в руку. Она и теперь на перевязи. Гаврила Семеныч принес с собой обычную жизнерадостность и, узнав, что дом друзей довольно просторен, решил переехать к ним, чему они были чрезвычайно рады. Своей непобедимой жизнерадостностью и непоколебимой уверенностью в благополучной развязке всяких житейских обстоятельств он сумел подействовать успокоительно даже на Новикова. С Белоусовым он сразу дружески сошелся. Но, несмотря на свою видимую беспечность, он глубоко сочувствовал Новикову и наедине с Бахтеевым часто среди разговора грустно повторял:

– Герта, бедная маленькая Герта!

Старый князь сдержал слово и навестил Данилу Ивановича. Не зная сердечной печали Новикова, старик был поражен не столько болезненным, сколько страдальческим выражением его лица и мрачным отчаянием, иногда невольно прорывавшимся в его словах. Желая развлечь его, Никита Арсеньевич рассказал ему о бегстве Соберсе. Новиков действительно оживился.

– Так и надо, – сказал он. – Но как обожают Наполеона! Мудрено ли с такими людьми покорить мир!

Левон тоже выразил удовольствие, что Соберсе вырвался на волю. Уходя, старый князь сказал Левону:

– Мне кажется, что Новиков больше страдает от какого-то личного горя, чем от своих ран. Это опаснее.

Левон подивился чуткости старика.

На карлсбадском горизонте взошла новая звезда. Из Петерсвальде после свидания с государем приехал граф Меттерних. Собираясь на Пражский конгресс, он решил отдохнуть в Карлсбаде. Граф Меттерних, европейская знаменитость, ближайший советник австрийского императора! Меттерних, на которого теперь устремлено внимание всего мира, так как у него в кармане окончательное решение Австрии! Меттерних, еще молодой, красивый, обаятельный собеседник и страстный поклонник женщин, столь же известный своими любовными похождениями, как и дипломатическими успехами при дворах Вены и Парижа!..

Боже мой! Любовь и политика! Это совсем в стиле Louis XIV или XV.

Среди дам царило преподнятое настроение. А приезд очаровательного дипломата как раз совпал

с уже созревшим решением местного общества дать вечер в честь великой княгини Екатерины Павловны, оказывавшей такое радушное гостеприимство представителям этого общества. Присутствие Меттерниха придаст новый интерес этому блестящему балу. Наконец-то нашлось живое, настоящее дело! Костюмы, выбор приглашенных – все это требовало усиленных забот и размышлений. А вдруг будет и сам император?! Статс – дама великой княгини Екатерины Павловны княгиня Буракина составляла список приглашенных, и дамы были в тревоге, чтобы как-нибудь не быть пропущенными. Много разговоров вызвал выбор места для предстоящего бала. Но наконец остановились на предложении княгини Бахтеевой – дать бал у нее. Все знали ее близость к великой княгине, внимание к ней государя. Кроме того, вдруг вспомнили, что старый князь был обер – камергер, а главное, что он несметно богат, и хотя и были разговоры о подписке на этот бал, даваемый не одним лицом, а всем обществом, но все были уверены, что Бахтеев будет просить, чтобы ему оказали честь быть в полном смысле представителем общества. Так и случилось, и никто упорно не возражал, хотя и делали это для виду. Естественно, Левон сейчас же получил об этом сообщение от дяди, с просьбой принять участие в обсуждении деталей праздника. Первой мыслью его было отказаться, но у него не хватило решимости. А раз решившись принять приглашение, он счел необходимым сделать предварительно несколько визитов, чтобы не показаться на балу выходцем и сразу отделаться от неизбежных все одних и тех же вопросов.

Он посвятил визитам целый день и вернулся мрачнее тучи. Целый день его словно поджаривали на медленном огне намеками, улыбками, недосказанными словами, вопросами о здоровье дяди, произнесенными тоном, к которому нельзя придраться, но от которого в нем закипало бешенство. А он должен был не понимать и мило улыбаться. На другой день он побывал у дяди.

– Ну, что ж, Левон, тряхнем стариной, – самодовольно встретил его князь, – я сам буду наблюдать за всем. Ты поможешь?

– С удовольствием, дядя, – ответил Левон, – но если позволите, я вам порекомендую еще двух моих приятелей. Они лучше меня помогут.

– Кого? – спросил князь.

Левон назвал Белоусова и Зарницына.

– Раз они твои друзья, – они здесь дома, я очень буду рад их помощи, – серьезно и важно ответил старый князь.

Левон был уверен, что доставит этим приятелям удовольствие.

– У них бездна вкуса, – заметил он на всякий случай.

Уходя, он встретил в зале Ирину и молча поклонился ей. Она равнодушно протянула ему руку.

– Вы одна? – спросил он.

– Пока одна, – спокойно ответила она.

Несколько мгновений он ждал, что она предложит ему остаться. Но тем же тоном она добавила:

– Сейчас должен бы прийти Пронский, но его нет.

– Я не мешаю, – холодно произнес Левон, закусив губы, и, снова поклонившись, быстро вышел…

В тот же день вечером у княгини Пронской очень оживленно обсуждали сенсационное известие. Граф Меттерних, после великих княгинь, первый визит нанес княгине Бахтеевой. Так и говорили: «княгине Бахтеевой», а не князю Бахтееву, или Бахтеевым. О, конечно, хитрый дипломат сделал это не случайно и не зря потом, при всех остальных визитах, восторгался красотой и умом молодой княгини.

XXXV

Никита Арсеньевич действительно тряхнул стариной, припомнив сказочные пиры, какие он давал в былые дни в честь императрицы и своего незабвенного друга великолепного князя Тавриды.

Перед домом толпились зеваки, любуясь на убранный русскими, прусскими и австрийскими флагами ярко освещенный фасад и на пылающего над подъездом большого двуглавого орла под императорской короной.

Густой сад осветился цветными лампионами, и меланхоличные звуки менуэта доносились на улицу. Длинной вереницей стояли кареты и коляски.