За день до послезавтра
Шрифт:
Николай разорвал соединение с Сетью и откинулся на спинку стула. Размышлял он так напряженно, что лишь с большим трудом заметил, как тихонько приоткрылась, а затем вновь закрылась дверь за спиной: мать проверила, что он делает. Итак, британский сайт полнее, но зато американские выложили информацию о случившемся на ЛАЭС заметно, на многие часы, раньше. Что это может означать? К минуте, когда в Атланте ночной редактор ленты новостей выпустил первое сообщение об «инциденте на ядерной электростанции в России», прошло около получаса с момента собственно атаки. В теленовостях сказали, что началась она в 8.10 утра. К скольки она «закончилась», если можно употребить это слово? Прищурившись, Николай поглядел в окно, а затем и вообще закрыл один глаз, чтобы думать было еще легче. Хорошо, что этого не видит никто, кто считает его достаточно умным…
Судя по картинкам из телерепортажа, бой велся на минимальных дистанциях: в пределах 10–15 метров. Оружие было разное, но с явным преобладанием автоматического. Сколько человек участвовало во всем этом — предположить сложно. С одной стороны, были «тяжелые потери убитыми и ранеными», с другой — «все нападавшие уничтожены». Предположим — около десятка с каждой стороны в потери, плюс сколько-то уцелевших, собственно и выигравших бой — с нашей. Тогда бой мог длиться минуты, больше явно никак. На минимальной дистанции работают длинными, почти непрерывными очередями. Стандартный магазин «калашникова» — 30 патронов, это 4 секунды. У охраны — точно они, у тех, кто на станцию напал? — скорее всего тоже. Штурм домика охраны подразумевал использование длинноствольных типов оружия, способных придать пуле высокую начальную скорость. То есть ни УЗИ, ни какой-нибудь Хеклер-Кох здесь не играют. Более того, когда гарантированная надежность важнее меткости (а та на такой дистанции вообще никакого значения не имеет), ни один реалист не станет брать М-16 или остальные разрекламированные модели. Только старый «калашников», только так. Значит, 4 секунды или около этого — на первый магазин. Те, кто сумели дожить до необходимости его сменить — считают следующие секунды. К этому моменту целей становится в разы меньше, и израсходовать второй магазин займет, соответственно, в 3–4 раза больше времени. Но в любом случае в пределах одной минуты кончено будет уже все. Учитывая то, что было видно в сумбурном видеосюжете, все нападавшие легли на площадке перед домом, перед проходной — вероятно, внутренней. Перед той избитой машиной, или за ней, или внутри, — это уже неважно, никакой защиты она не предоставляет. Потом уцелевшие бойцы охраны потратили еще какие-то десятки секунд на то, чтобы прошить короткой очередью каждое из столь живописно валяющихся перед ними тел, после этого аккуратно выбрались… Можно было представить, как это было страшно. Еще раз по пуле в каждое тело — с максимальной для тесной асфальтовой площадки дистанции. Никому явно не хотелось рисковать получить прощальный привет храброго воина Аллаха в виде пули или прикрытой им от взгляда гяура гранаты. Потом… Потом они подходят ближе и начинают пинать тела. Тревога поднята уже давно, и к этому времени к проходной с разных сторон подлетают машины с тревожными группами — еще человек десять с оружием. Но все уже закончилось, и теперь впервые звучит облегченное «отбились»… Так было?
Николай поднялся, бросил последний взгляд на застывшую на экране картинку с желтыми кленами и отвел руку назад, не выключая машину. Пока пусть так…
— Ну, что тут? — спросил он, снова войдя в комнату к родителям. Те о чем-то оживленно переговаривались между собой, когда он вошел. О чем именно — разобрать не удалось, да он и не пытался особо.
— Пока ничего. Выступил еще какой-то человек, в голосе — сплошное облегчение. Типа, «всем налить» и по ордену.
— Очень может быть. — Николай с удовлетворением кивнул. Ордена себе эти ребята заработали честно. Сейчас начнут трепать язык, что все это давно и тщательно спецспланированная спецоперация спецорганов, но это уже будет бред. Было бы спланировано — положили бы их между заборами из пулеметов, после предложения сдаться. А так… Все явно было экспромтом, встречный бой, со всеми его радостями. Отсюда и «тяжелые потери»…
Он зябко поежился, стараясь дистанцироваться от того жуткого ощущения почти нарколептической нереальности, которое каждый раз поднималось в нем при произнесении вслух или тем более про себя словосочетания «встречный бой».
— Что-нибудь умное сказали? — спросил он вслух, не собираясь доводить до родителей никаких подробностей своих бесполезных рассуждений.
— Нет.
— Ну и ладно. Может, к вечеру какие детали…
— Ты к скольки сегодня? — поинтересовалась мама.
— Как обычно. К шести. В 4.40 выйду, доберусь не спеша.
Впрочем, к середине дня Николай совершенно точно определил для себя, что выйдет не позже половины четвертого. На дежурство ему было именно к шести, но недопонятые, недодуманные обрывки мыслей метались в голове настолько суматошно, что ему требовалось привести их в порядок. Ничего лучше, чем бег или ходьба по знакомому маршруту, для этого не имелось, поэтому он решил пройти от Василеостровской до Гавани пешком. Погода этому явно способствовала, ветер так и не поднялся, и легкий морозец в сочетании с негусто завалившим дороги свежим снегом сделал прогулку однозначно приятной. Спешащие по своим воскресным делам ленинградские девушки выглядели совершенно шикарно — румяные, с блестящими глазами, большинство простоволосые, и каждая десятая в шубе хотя бы «из козлика» и длиной хотя бы «по то самое». Растет, как говорится, благосостояние трудящихся.
«Что бы это все значило? — спрашивал Николай сам себя, шагая. — Что?» Перед самым выходом он посмотрел очередные новости и еще раз проверил те же самые веб-сайты. В новостях не было ничего кардинально меняющего представление о произошедшем. Единственное — наконец-то прозвучали слова «Кавказ» и «Чечня», и так-то ясные с самого начала. Тон выступлений был едва ли не эйфоричным, генералы разных родов войск делали мужественное выражение лица, изо всех сил стараясь скрыть желание подпрыгнуть на месте. Полуденное выступление президента Николай упустил, но отец рассказал, что и в нем ничего выдающегося не прозвучало: просто связный набор подходящих к случаю фраз. С другой стороны, на сайте CNN он отметил детальку, которая ему не понравилась. Старые сообщения никуда не делись, новых прибавилось штук двадцать пять — как и положено, когда новость настолько «горяча». Но при этом несколько изменился как тон сообщений, так и их формат. Во-первых, через два раза на третий в комментариях начали проскакивать фразы вроде «Как всем известно, охрана ядерных объектов в России находится в неприемлемом состоянии. Таким образом, представляется чудом, что они сумели…» Во-вторых, неожиданно исчезла маркировка ушедших с первой страницы сайта в архив сообщений по времени. Дата осталась, а вот часы и минуты пропали, будто их и не было. Для проверки удивившийся Николай набил в поисковую строку словосочетание «Билл Клинтон». Выскочивший десяток страниц, набитых заглавными абзацами давно ушедших в прошлое новостей и комментариев, был теперь таким же — только даты. Похоже, веб-дизайнер CNN действительно выбрал этот воскресный день, чтобы если не сменить, то хотя бы чуть модифицировать формат их интернет-страницы. Это было странно. Учитывая, какая у них сейчас должна быть нагрузка на сервер, любые манипуляции с форматом могут окончиться плохо. В компьютерах доктор Ляхин понимал не слишком, но замеченная перемена шла совсем уж вразрез с тем, что он знал.
Ладно, черт с ним, со временем, — сам он помнил минуты выхода первого невнятного сообщения об «инциденте» точно. Это было через полчаса после начала боя, или через примерно 25 минут после того, как он закончился. Конечно, если опять же считать верной логику рассуждений о его ходе. За это время информация дошла до Атланты, в которой была ночь с субботы на воскресенье, успела «перевариться» в головах дежурной смены, наверняка соображавших: выпустить ли им новость первыми из всех, рискуя опозориться, если это окажется уткой типа прошлогодней зимней серии. Тогда компьютерные вирусы, вложенные в электронные сообщения с заголовками типа «Русской ракетой сбит американский самолет!» и «Китайцы сбили искусственный спутник!», за пару суток обошли весь мир, вызвав короткую панику в новостных агентствах. В итоге выпускающий редактор рискнул, и CNN стали первыми — но это было слишком уж рано… Скрипя сапогами по снегу и уже почти равнодушно проскальзывая взглядом по лицам идущих навстречу красавиц, Николай пытался вытащить из головы что-то мешающее, какую-то глупую ассоциацию с детством. Чернобыль? Возмущенная критика в советских газетах: дескать, вся западная пресса хором сообщила, что при аварии погибло две тысячи человек, хотя погибло всего шесть пожарных, героически боровшихся с огнем… Или еще что-то в этом роде?
Как всегда бывает, когда хочешь вспомнить что-то и никак не можешь, Николай начал злиться. Как с такой проблемой (удачно называемой на английском «блок в мозгах») справиться, он знал не хуже других. Нужно начать думать о чем-нибудь другом, тогда мысль всплывет сама — обычно во время засыпания, когда мозг упорядочивает, сортирует и отправляет на долговременное хранение воспринятую за день информацию. Но как обычно, хотелось вспомнить сейчас.
— Вечер добрый!
Курящий перед входом в терапевтический корпус охранник в темно-синей униформе вежливо поздоровался, и Николай ответил тем же. Времена, когда сопливый пацан с резиновой дубинкой зарабатывал больше старшей медсестры и соответственно себя вел, давно прошли. Теперь охрана и этой, и любой другой больницы в большинстве прекрасно знала, за что именно ее кормят.
Подъем по многопролетной, ярко освещенной лестнице, на стенах которой там и сям висели зеленые коробки платного «Санкт-Петербургского таксофона». Лифтом доктор Ляхин не пользовался принципиально. Залитая пупырчатым матовым стеклом широкая бежевая дверь — родное отделение, где его знают и ждут. Десять минут в запасе — расчет времени был почти идеальным.
— Здравствуйте, Николай Олегович.
— Привет, Шурочка. Как сегодня, ничего?
Ответа Николай не ждал, но все равно остановился, со всеми «зимними припасами», вроде шапки, теплой куртки и пакета с ботинками, висящими на руке. На постовую медсестру Шуру было приятно посмотреть: прозрачно-розовый халат, розовые щеки, розовый колпак на волосах. Ушки тоже розовые. На счастливого поросенка она не походила только потому, что лицо у нее было другое — волевое и умное лицо взрослого человека. Шуре еще не было и двадцати пяти, но она уже выглядела осознавшим себя человеком — у современных девушек такое бывает нечасто. С месяц назад Николай услышал, что в разговоре с подругой она вместо «классно» говорит «очень хорошо», а вместо «обалденно» — «просто потрясающе». После этого он ее окончательно зауважал.
— Все тихо, Николай Олегович. Все как прилипли к телевизорам с утра, так и не отходят. Только бегают из одной палаты в другую. Вы же знаете…
— Это правильно, — невпопад ответил Николай и улыбнулся, чтобы сгладить неловко прозвучавшие слова. — И это хорошо даже. Я пойду, скину вещи, ладно? Потом увидимся.
Фраза прозвучала двусмысленно, но тут уж ничего не поделаешь. Язык за несколько часов молчания закостенел и теперь выдавал «на-гора» что попало. Чувствовать себя за это виноватым было глупо — такое случается с каждым.