За день до послезавтра
Шрифт:
К пятнице непонятно резкое заявление англичанина было поддержано сразу несколькими политиками, включая даже нейтральных шведов, а к субботе от комментариев, заключений и разъяснений на новостных интернет-лентах уже рябило в глазах. К этому времени уловленная им еще несколько дней назад настороженность в собственно российских комментариях переросла в нечто иное. В этом новом качестве было всего понемногу — и это было на редкость непонятно, поэтому Николай задумался уже совсем всерьез. Было такое ощущение, что ни англичане, ни «континентальные» европейцы, ни подключившиеся к ним на удивление позже всех американцы просто не обращали внимания на произошедшее на самом деле. Никто не желал замечать видеосюжеты с выложенными в ряд телами нападавших. Половина их была опознана уже на второй день — все они действительно оказались чеченцами. Никто за пределами России не обращал внимания на то, что ни один темный силуэт в опубликованной во всех газетах, представленной Государственной следственной комиссией схеме не пересек «внутренний периметр» системы охраны станции. Это все было как будто с кем-то другим, где-то в другом месте, потому что все комментарии и заявления долбили одно: «неприемлемая халатность в обеспечении системы охраны», «система, не отвечающая запросам даже середины XX века», «угроза экологической безопасности Европы и всего мира»…
Странным было и то, что огрызались отечественные СМИ довольно вяло. Некоторую вспышку напомнившего ранние репортажи оптимизма вызвало прозвучавшее в субботу заявление пресс-службы ФСБ о том, что террористов было, оказывается, не десять, а одиннадцать. Тяжелораненый одиннадцатый был, как вдруг выяснилось, взят живым, и само его существование до этого момента скрывалось. На юге страны к этому времени также были проведены масштабные противотеррористические мероприятия, и в телеэфире начали мельком звучать цифры, обобщающие их итог — арестовано столько-то людей, «возможно, имеющих отношение к произошедшему в конце прошлой недели нападению на Сосновоборскую АЭС», «следствие вышло на след организаторов…» Но этого не хватило, и после примерно суток «переваривания» новости все зарубежные комментаторы и футурологи-любители взялись за старое. «Возмутительная халатность, едва не позволившая экстремистам погрузить Европу в ужас второго Чернобыля». «Сложно рассчитывать на то, что чудо, спасшее русских от очередной катастрофы, поможет им в другой, следующий раз…» МИД отвечал какими-то заявлениями, пробитые автоматными пулями синюшно-бледные трупы показали в таком виде, что половина увидевших сюжет ОРТ зрителей не-медиков наверняка бросились к унитазам — все без толку. Группа перебитых к такой-то матери под воротами ЛАЭС чеченцев была едва ли не официально объявлена победителями, и никакие другие не укладывающиеся в эту концепцию факторы в расчет уже не принимались.
В ту же субботу Николай встретился на самбо с «Юрками» и сумел наконец-то задать интересующий его вопрос без всякого стеснения.
— Ребят, я не понимаю. Наш МИД — он вообще из дармоедов состоит? Целиком?
Смешок был почти всеобщим: к моменту, когда он это спросил, ребята уже заканчивали переодеваться, но еще не вышли в зал.
— Док, ты в своем репертуаре. Успокойся, они просто все очень заняты.
— Нет, но я действительно не понимаю…
— А чего тут понимать? — Железный Винни, действительно похожий в вытертой временем борцовской куртке на добродушного Винни-Пуха, хлопнул его по спине так, что весящий 75 кило Николай едва удержался на ногах. — Они заняты. Им не до нас. Машинки стучат, факс перегревается, секретарши только рот полоскать успевают. Все при деле. Какое противодействие, что ты? Когда ты в последний раз видел, чтобы наш МИД что-то умное сделал в политике? Именно не сказал, что сделает, а сделал?
Что ответить, придумать сразу Николай не сумел, потом была тренировка, в ходе которой тоже было не до разговоров, но во время «обратного» переодевания он завел этот разговор снова.
— Я не дипломат, конечно, но полагаю, самой лучшей политикой здесь был бы фарс.
— В смысле?
— А в прямом. Фарс, демонстративное пересмешничание. Причем давно пора. К примеру: цвет демократического мира заявляет, что мы продаем оружие «Хезболле», — вот продаем, и все тут, что бы мы там ни говорили и какие документы ни предъявляли. И тут МИД России обращается к правительству Монако с требованием немедленно прекратить поставлять компоненты химоружия «Аль-Каиде». Вот немедленно, сию минуту! «Да какое химоружие? — икает офонаревший от услышанного принц Монако, оторвавшись от рулетки. — Да вы что?» А МИД на это гневно должен ответить: «Вот! Все видят, что Монако не желает разоружиться и признать свою вину перед мировым сообществом? Кровавый и прогнивший монархический режим ничего не способен сказать в свое оправдание! Доколе мир будет терпеть беззастенчивые поставки произведенного в Монако химоружия „Аль-Каиде“, мы вас спрашиваем?»
Когда фраза выдохлась и все отсмеялись, Николай продолжил уже спокойнее:
— Ну, это максимум, разумеется. Перебор. Но смысл ясен, нет? Нас обвиняют в том, что из нас прут имперские амбиции и только поэтому мы не даем свободу Чечне и Еврейской автономной области, — а мы требуем немедленно сесть за стол переговоров с техасскими сепаратистами. Которые, между прочим, есть. Мол, мы возмущены, что воля требующего независимости техасского народа заглушается марионеточными спецслужбами антидемократического режима. И хорошим дипломатическим языком начинаем организовывать эту встречу. За наш счет, где-нибудь на Ямайке или Палау, под нейтральными пальмами — не слишком всерьез, но демонстративно. Нам в очередной раз говорят, что у нас атомные подводные лодки сплошь ржавые и вот-вот накроют радиоактивными утечками половину Мирового океана, — а мы поднимаем крик, что какой-нибудь «Сивулф» на самом деле течет плутонием по всем швам, и это скрывают от населения Бреметона и всего штата Вашингтон, чтобы не вызвать паники. И неважно, что ни хрена он не течет — тут нужно, чтобы каждая третья домохозяйка в штате задумалась о том, а не написать ли конгрессмену о своих страхах. Ну, и так далее. Именно как фарс. Как прививка. Чтобы всем было понятно, что именно мы передразниваем, чтобы начали воспринимать с критикой уже это, уже своих.
— Не сработает, — было заключение «Винни», прозвучавшее, уже когда они вышли на улицу. Снова как следует подморозило, и черное небо давило на кожу, как открытая могила. — Все, чего ты добьешься таким манером, — это испорченные отношения с тем же Монако и всеми остальными. Хотя тут ничего не сработает, наверное.
— Да знаю я… Просто обидно, что вместо чего-то пусть не слишком даже умного не делается ни-че-го вообще. Канал «Раша Тудэй» запустили, — отчитались, что полдела сделано. Деньжищ попилено — на танковый полк хватило бы. Ты видел, что он крутит? Любой нормальный телезритель тут же на прибалтов переключит или на азербайджанский «Лидер»: там программа в разы интереснее. Почему Артем Драбкин до сих пор без ордена? Олег Маддокс? Они вдвоем для имиджа России больше сделали, чем весь наш МИД вместе взятый. Почему им не помогают люди, которые МГИМО заканчивали, если не психфак, — которые учились управлять человеческой психологией? Да стоило бы это — копейки. Перевести «Иди и смотри» и «Горячий снег» на английский, немецкий и французский — и раздать ДВД-диски в кабинеты истории по школам Европы и Северной Америки. Копейки! И выросшие школьники через пять лет забросают Бивора и старую жабу Олбрайт тухлыми яйцами, понимаешь? Хоть с этого начать! Почему этого никто не делает?
— Заняты, — снова буркнул Витя, и стало ясно, что тема ушла окончательно, — все переключились на обсуждение завтрашнего выезда на хардболл. У Николая, понимавшего, что он говорит слишком много, осталось впечатление, что он все равно что-то недоговорил, но поделать он уже ничего не мог. Это тоже было нормально, хотя и неприятно — среди своих.
В воскресенье группа встретилась на вокзале в полном составе, потому что Витя отдал машину в гараж — что-то подкручивать и настраивать. Встретились рано — к девяти им было уже начинать, а до этого надо было и добраться до места, и переодеться.
— А мой-то дурак… На рыбалку пошел!.. — четко обрисовала обстановку зевающая Машка. Фраза была из классического анекдота, и подошла она отлично: точно так же зевающие ребята посмеялись, и это взбодрило. Когда они добрались до Сестрорецка, а потом местным автобусом до базы, Витя сделал еще одну умную вещь. Он заставил всех бежать последние два километра, и в результате группа вышла на учебный бой в весело-хищном настроении. В таком хорошо драться, и выпавший группе первым «захват укрепрайона» они провели на подъеме — умело и слаженно.
— Всегда бы так, — с удовлетворением отметил кто-то из ребят, когда они едва ли не вприпрыжку вернулись в проходной коридор. На десять минут раньше контрольного времени, победившие и к тому же потерявшие всего троих ранеными. По правилам «Барса» получивший попадание в конечность игрок мог продолжать.
— Скатали лодочку… — машинально Николай произнес выражение, всплывшее откуда-то издалека, из тех школьных лет, когда он предпочитал не хардбол, самбо и легкую атлетику, а байдарку. Тогда это было популярно. — Скатали…
Они вернулись в «инструкторский домик», чтобы вдарить по первой «перерывной» чашке чая из термосов, и обнаружили, что инструкторам не до них. Те пялились в телевизор. Антенна в нем явно была настроена криво, да и развертка тоже — по рябящему «снегом» экрану сверху вниз непрерывным потоком ползли почти белые полосы. Но видно все равно было, — показывали выступление вице-премьера Рогозина.
— Какой канал?
— Да тихо ты!
— А что случилось-то?
На спросившего шикнули уже впятером или вшестером, и он заткнулся, наклонившись к экрану точно так же, как все остальные. В комнату отдыха вошли остатки разбитых наголову соперников сегодняшнего дня, теперь пришлось шикать на них, и из-за всего этого Николай не слышал ничего произносимого вальяжным вице-премьером еще минуты полторы. Потом до него добрались слова «отравляющие вещества», потом их название — и глаза у проходившего обязательный курс токсикологии доктора полезли на лоб. С этой секунды он слушал уже не отрываясь — как и все остальные.