За день до послезавтра
Шрифт:
Советник с сомнением покачал головой. Те самые «основные тезисы» в общем виде прозвучали к этому времени уже не один раз. Мир был готов к ним и даже, наверное, ждал возможности искренне и с силой возмущаться и требовать. С большей силой, чем обычно, и еще искреннее. Но новый фактор действительно мог повлиять на многое — почти отвыкшее от прямолинейности общество может тряхнуть слишком сильно еще в формально «мирные» месяцы. Война на самом деле уже идет вовсю — как идет она всегда, — но обыватели по обе стороны наиболее важных в эти годы европейских границ не желают об этом слышать. Это, разумеется, их законное право — до срока. Но этот срок уже определен и установлен. И установлен он не только политиками, но и военными. Ведь он завязан на слишком большое количество сопряженных с ним подготовительных действий. Поэтому стремление к его удержанию в хоть сколько-нибудь ограниченных относительно исходного рамках должно являться императивом для любого человека, наделенного не только властью, но и информацией.
В дальнейшие дни до завершения визита президента США в Германию и в ходе последовавшей непосредственно за ним краткой встречи с французским премьером Джозеф Байден вернулся к этой теме только один раз. В содержащем всего одну строчку дешифрованном сообщении, которое ему передал офицер группы связи, говорилось, что предварительные сведения об угрозе жизни высокопоставленного официального лица германского Кабинета подтверждены независимым источником. «Шапка» сообщения не оставляла никаких сомнений относительно его авторства, и вице-президент с удовлетворением подумал, что не ошибся в выборе. Люди, имеющие известные другим слабые стороны, зачастую оказываются более пригодными для исполнения тонкой, сложной работы, чем уверенные в своей непогрешимости и непотопляемости «рыцари без страха и упрека». Просто отлично, что он так точно определил, кому можно такое поручить.
Гораздо больше проблем приносило ему каждодневное общение с президентом, который явно испытывал очередной пароксизм сомнений во всем на свете. Причем он не старался продемонстрировать этим тонкость натуры или что-то еще. Президент действительно был таким, какой он есть. Решения были утверждены им самим и неоднократно обсуждались как до, так и после подписания пакета первичных документов, — но опять начиналась та же история. «Джозеф, правы ли мы? Стоит ли это того, — ведь жертвы будут исчисляться сотнями тысяч, Джозеф… У меня такое ощущение, что это нужно не нам, — что это нужно кому-то другому… Я не уверен, Джозеф».
Вице-президент искоса взглянул в темное зеркальное стекло на свои плотно сжатые губы и сделал вид, что его устраивает все. Каждую минуту своего пребывания в должности президент испытывал такой букет противоречий, что более сложного человека давно срубил бы невроз. Ему хотелось остаться в истории в качестве примера сильного лидера, человека, влияние решений которого в сфере мировой политики будет ощущаться еще многие десятки лет, но при этом он приходил в ужас от мыслей о неизбежных побочных эффектах всего этого. От подсказываемых обширным опытом мыслей о журналистах, редко одобряющих что-то из того, что он произнес. От мыслей о почти каждодневном общении с профессиональными оппозиционерами, смеющими называть себя патриотами Америки, но получающими зримое удовольствие от комментирования его поступков и слов в четко негативном ключе. О политиках, требующих чего-то осязаемого вместо простого исполнения его приказов, на чем он редко когда мог самостоятельно решиться настаивать. О возможных жертвах и о том, как они отразятся на тех строчках, которые будут писать под его портретом в Смитсоновском музее уже через несколько лет. В результате даже одно то, что президент соглашался относительно твердо следовать один раз избранным курсом, требовало массы усилий и времени. От кого? Странный, даже глупый вопрос. От ближнего круга советников и подчиненных, для которых не были тайной все его метания и сомнения. На них и выплескивалось все то, что не попадало в кадр операторов, ловящих картинку для вечерних выпусков теленовостей. Того, что оставалось за рамками напускной бодрости политических обозревателей.
«В своем обращении к французскому народу президент заявил, что в ходе этой краткой встречи был достигнут большой прогресс в плоскости двухсторонних американо-французских отношений. Он выразил уверенность в том, что этап похолодания в области трансатлантического партнерства, вызванный разногласиями по нескольким ключевым вопросам мировой политики, остался позади. В заключение своего выступления президент выразил полную солидарность с французской политикой сдерживания агрессивных амбиций России, стремящейся использовать свой нефтегазовый потенциал в качестве средства давления на своих западноевропейских партнеров…»
В чем президент был безоговорочно прав — так это в том, что жертвы будут. Впрочем, для этого не надо было иметь интеллект Спинозы. Но жертвы бывают всегда — даже в самом благородном, самом нужном движении. Без них в истории человечества не удавалось обойтись пока ни разу. В конце концов, даже Война за независимость, при всей ее глазированной глянцевости в современных учебниках истории для учеников младших классов, на самом деле не обошлась без поджогов, убийств и мародерства. Но результат стоил любого, стоил всего. Любые жертвы, любая вина перевешивалась единственной парой потрясающих по своей завершенности тезисов, которые по непонятной причине никогда до этого момента не звучали в своей законченной форме. Первый: «станет ли мир более безопасным, более спокойным и прогнозируемым без России?», и второй — «способны ли мы в данный момент сделать его таким?»
Начало февраля
Целью наших усилий являются страны и будущие государства на Востоке. Их образование будет историческим последствием сокрушения силы России, а вместе с тем может стать элементом роста сил державной Польши… Поэтому наша возможная позиция будет сводиться к следующей формуле: кто будет принимать участие в разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный исторический момент. Задача состоит в том, чтобы заблаговременно хорошо подготовиться физически и духовно… Главная цель — ослабление и разгром России.
После завершения Второй мировой войны наша страна была повержена советским режимом. Это имело гибельные последствия для зарождающихся демократических институтов государства, и так подвергнувшихся разрушению в ходе фашистской оккупации и за годы оккупации иностранными державами. За полвека советской оккупации польская экономика претерпела много бедствий…
Верить в то, что на земле много людей, искренне ненавидящих Россию и русских, что весь западный мир только и мечтает Россию завоевать, — это бред. На самом деле подавляющему большинству людей на эту самую Россию и тех самых русских просто наплевать. У них полно собственных забот, чтобы думать о каких-то немытых, занятых странными метаниями азиатах за своим «железным занавесом». И в подобном нет совершенно ничего особенного или вообще оскорбительного — это нормально. Сложно представить себе, чтобы цивилизованный человек, который ходит на работу, платит налоги, мечтает об окончании срока выплаты ссуд за дом и уже начинающий ломаться автомобиль… Чтобы этот живущий нормальной, полноценной жизнью человек вдруг начал напряженно думать о том, как бы покончить с этим странным и страшным народом. Просыпаться поутру и размышлять, глядя в запотевшее зеркало на свое перекошенное зубной щеткой лицо, как бы всех русских загнать в обнесенную колючей проволокой тундру, где им, конечно, и место. Завтракать, целовать торопящихся в школу детей на пороге дома и думать о вбитых в потолки крюках, на которых стоило бы развесить этих русских за десятилетия их преступлений перед миром. Выводить из гаража машину и представлять себе огромное пространство, от горизонта до горизонта засыпанное пеплом их горящих городов. Представили такого человека, или даже многих таких? Что, действительно? Ну надо же… Это у вас, наверное, какой-то перезрелый пубертатный комплекс вырвался наружу. Или даже ранний сенильный. Посоветовать хорошего психолога?.. Не надо? Почему?
Исключений — людей, и впрямь искренне и пылко русских и Россию ненавидящих, — в нашем поколении на самом деле практически не было и нет. На шесть с лишним миллиардов населяющих или недавно населявших земной шар особей обоего пола их единицы. Мадлен Олбрайт, Анна Политковская, Валерия Новодворская, Кондолиза Райс. Это, наверное, все — подобрать другие примеры сразу удастся далеко не каждому. Но в наши дни для решения пути, по которому пойдет история, искренняя ненависть масс стала совершенно необязательной. В конце концов, современный образ жизни вовсе не подразумевает «бытовое» владение этими самыми «широкими народными массами» холодным оружием и способность применять его в деле. То есть именно то, для чего совершенно необходимы ненависть и готовность расплатиться за нее, даже рискуя своей жизнью. Последним крупным сражением «холодной стали» был, наверное, Лейпциг — но с тех пор прошло много времени. С тех пор большинство представителей человечества без особого труда осваивало технологию войн, начинаемых без ненависти — просто по необходимости и расчету. На случай, если кто-то не знает: это, в частности, и называется «цивилизованность».
К первым числам февраля 2013 г. число упоминаний слова «Россия» в среднесуточной сетке телевещания Би-би-си достигло пятидесяти пяти, Си-эн-эн — пятидесяти восьми, Си-би-эс — восьмидесяти двух, Евровидения — девяноста. Большинство транснациональных новостных телеканалов давало в эфир тем или иным образом затрагивающие Россию сюжеты почти каждый час. Прочие каналы, совмещающие новостные передачи, документалистику и «публичное», то есть не требующее абонентской платы спортивное вещание, отставали от них ненамного. Сюжеты были самыми разными — большинство из них даже не было новыми. Но зато они были разнообразными. Скандалы с допингом и предвзятым судейством русских арбитров на последних зимних Олимпийских играх. Пьяные и громогласно хохочущие русские компании, шатающиеся по улицам притихшего в шоке Инсбрука. Возмутительное пиратство, лишающее десятки киностудий и сотни музыкантов причитающихся им денег, и заваленные контрафактом уличные лотки где-то в Москве. Красотки в шелке и драгоценных камнях, вереницей проходящие через тонированные зеркальные двери в глубь брызгающего вспышками света холла, и ужасные русские старухи в грязных тряпках, бьющие поклоны у входа в мрачную, похожую на сплюснутую пагоду станцию подземки. Тело расстрелянного в заиндевевшем подъезде собственного дома прогрессивного журналиста и вальяжный офицер в высоких чинах, дающий какие-то невнятные объяснения с украшенной гербом трибуны. Силуэт разгромленной террористами атомной электростанции… Мертвый остов затонувшей атомной субмарины с бурым гербом на осевшей набок рубке…