За день до послезавтра
Шрифт:
— Николай Олегович Ляхин.
— Рабочее имя?
— «Асигару».
— Принято. Дома?
— Так точно.
— Пять минут.
— Принял.
Звук в трубке отключился: разом, будто вынули батарейку. Ни гудков, ничего. Николай криво улыбнулся и снова посмотрел на родителей.
— Пять минут. — Голос едва не дрогнул. — Через две я спускаюсь. Что еще? Папа, том воспоминаний Жукова в моей комнате, самая верхняя полка. Там то, что ты должен непрерывно иметь под пальцами. Откуда взялся — сам догадаешься, верно?
— А тебе?
Показательно, что отец ничего не стал уточнять: понял, наверное. Еще один глупый стереотип:
— Земля деду Леше пухом… А тебе дадут, так? Куда ты?
— Они еще пожалеют, — снова сказал Николай те же слова, что уже говорил несколько минут назад. — Я туда, где их будут заставлять жалеть.
Он обнял мать так, как обнимал последний раз очень давно. Потом отца.
— Все. Прощайте.
Дверь открылась, как люк — в сумерки. Ни одной лишней секунды, хотя хочется стоять так и стоять. Лестница посыпалась под ноги, и это было даже весело. У Николая не было ни малейших иллюзий в отношении собственной судьбы и собственных шансов. Но даже ускользающий шанс — это настоящая роскошь по сравнению с тем, что выпало сию секунду, сегодня кадровой армии. А трогательные сцены прощания его всегда раздражали. Если машина появится на минуту раньше и по любой возможной причине ей придется уйти без него, — это будет многократно важнее того, что он недопрощается… Какая кому разница… Какая разница делу…
Он сбежал вниз и вырвался из подъезда, едва не сбив с ног бегущего мимо прохожего. На улице было довольно людно, и машин многовато. Возможно, он слишком поумничал, смея что-то там советовать родителям. Очень может быть, что без его советов им было бы чуточку попроще выбирать свой путь. За него же все было выбрано. Он поучаствовал, да, грех возражать. Но в целом из бывшего врача Ляхина получилось не совсем то, что он предполагал в месяцы, когда привыкал к «рабочему имени». «Асигару». Средневековый японский пехотинец. Вчерашний крестьянин, которому дали в руки пику и поставили в строй. Что ж, не так плохо: иногда именно их стойкость решала исход полевых сражений. Как везде, во все времена.
Машина остановилась с визгом: старая бежевая «восьмерка». Только глухая мощь ушедшего на холостой ход двигателя выдавала, что машина не проста. За рулем и на переднем пассажирском месте были два давно знакомых Николаю человека — ребята из того «Книжного клуба» на миленькой Австрийской площади, про которых можно подумать, что они охраняют наркопритон.
— Сзади.
Про паспорт не спросили, надо же. Николай потратил секунду, чтобы сесть, а времени на закрыть дверь уже не хватило — машина рванула с места.
— Сумка и портфель слева твои. Работай.
Справа мелькнул черный полированный бок, «восьмерка» ушла от столкновения, выскочив на тротуар, сидевший за рулем младший охранник чертыхнулся. Николай сдвинул подальше нетяжелую багажную сумку, вскрыл пломбу на портфеле и перевернул его над прыгающим сиденьем. Крупный пакет, малый пакет, конверт. Как предписывалось инструкцией, начал он с конверта. Печать аутентичная, сургуч на вкус ярко-кислый. Отметка на лицевой части конверта совпадает с нормой и сочетается с сургучом. Все по-настоящему, похоже. Что ж, и это тоже ничего не значит. Или не будет значить ничего потом, — через сколько-то там дней. Или вообще — и навсегда.
— Ракеты не пошли?..
— Не пошли… Сказал бы я… — старший демонстративно отвернулся. А может, и не демонстративно, а как раз по собственной инструкции. Кто его знает, какая она?
Едва слушающимися руками Николай вскрыл конверт, в котором оказалась узкая полоска почти прозрачной бумаги. Похожа на кальку, но не калька, больно мягкая. Две строчки:
1. I-95S.J99.9
2. Henderson Field
Несмотря на то что готовился Николай к такому долго, холодным потом его не просто облило, им пробило насквозь. Было такое ощущение, что каждая мелкая пора на коже выплеснула из себя ледяную иглу, совокупность которых чуть не разорвала его на части тут же, прямо здесь. Хлебнув заледеневшего воздуха, он закашлялся, и лишь увидев напрягшуюся спину бойца спереди-справа, рядом с водителем, сделал то, что должен. Скомкал листик и сожрал его, давясь, как жмот.
— Справа! — невнятно выкрикнул молодой за рулем, и тот же сидящий рядом с ним боец, мужик постарше, выдернул из-под колен короткий автомат. Николай был сзади, он не мог видеть того, что происходит, — однако ухватил всю картину целиком, будто на широком экране, заботливо просчитанную режиссером. Оба правых боковых стекла и форточка сзади трескаются целиком и сразу, как будто зимой плеснули горячей водой в витрину. Боец пытается вывернуть рукоятку, но его окно заклинивает, в образовавшуюся щель едва проходит ствол, — и их уже проносит мимо. Что это было? В них не стреляли, хотя это была первая, самая напрашивающаяся мысль. На стеклах — десятки лунок, растрескавших все пространство вокруг себя. Бросили пригоршней шариков от шарикоподшипника? Или щебня? Зачем и кто? Неважно, проехали… Во всех смыслах. Хорошо, не подавился листочком, — тот проскочил в желудок как раз вовремя.
— Проедем?
— Нет. Назад и вправо. Через мост попробуем?
— А то…
Николай даже не вслушивался. Ребята понятия не имеют, зачем им приказано доставить человека из пункта А в пункт Б, но делают это на совесть. Человека они знают — напроверялись у него документов за эти годы. Из этого можно сделать вывод, что полученная ими задача — не спасти от надвигающегося всеобщего и тотального северного пушного зверька (подсказка — не лисички) какую-нибудь гордость отечественной культуры, а что-то более полезное. Что-то, что действительно имеет значение. Или хотя бы надеяться на это.
Итак, «1» и «2». Николай знал, что на листке, если его время все-таки придет, будет одно из названий, заученных им десятками, а то и сотнями. Заученных намертво и со вкусом, как в свое время нормальная анатомия и иноязычные корни слов. Но не мог быть уверен. Ему мог достаться «бланк», — предписание добраться до обозначенной индексом цели и заложить в «почтовый ящик» записку с номером свежекупленного на месте мобильного телефона. С обговоренным сдвигом этого номера «по фазе» соответственно номеру текущего месяца или индексу ближайшей крупной автодороги. И ждать указаний там же, на месте. Проживая при этом хоть в «Хилтоне», хоть в картонной коробке, свобода была полная, только продержись. Но строчек на листке было две, и это означало непосредственный выброс на рабочую задачу. Ту, которая заставляла его клацать зубами. К которой годами готовили, и невозможно было узнать или проверить — списали ли тебя уже в «ложные цели» или нет. И если не списали, правда ли то, что от тебя действительно будет зависеть так много, как объяснили только один раз. Один, но так доходчиво, что этого хватило.