За державу обидно
Шрифт:
Резко возросла нагрузка на подразделения, сопровождающие колонны до Дербента, многие предпочитали этот путь, через Дагестан, как самый короткий и относительно безопасный. Ну получишь, в лучшем случае, половинкой кирпича в ветровое стекло. Если не дремать — увернешься — мелочи!!! Резко возросла нагрузка на аэропорт и вокзал. Аэропорт — это была не моя епархия, а вот вокзал… Вокзал находился во вверенном мне Насиминском районе. Пришлось сначала удвоить, а потом и утроить количество патрулей. Конфликты на вокзале носили множественный и скоротечный характер. Как правило, дело обстояло так: по вокзалу шастали разрозненные группы, изображающие из себя провожающих, встречающих, отъезжающих юнцов. Явно на обострение они не шли, но стоило патрулю отвернуться, как следовал молниеносный налет на отъезжающую армянскую семью или семьи. Следовало несколько ударов в лицо, неважно, мужское или женское, выхватывалась какая-нибудь вещь, и шпана растворялась в толпе, оставляя дико ревущих перепуганных детей и окровавленных, озлобленных взрослых.
Пришлось наращивать усилия за счет поступивших в мое распоряжение курсантов школы милиции, прибывших с Украины (город, к сожалению, не помню). Отличная, надо сказать, была школа. Все как на подбор крупные, медвежковатые, степенные, добродушные парни при таких же начальниках. Воспитывались на одном высшем принципе: неукоснительного соблюдения законности. Они умели и выслушать, и помочь, и посочувствовать. Но ровно до тех пор, пока человек вел себя законопослушно. Любая склонность к нарушению порядка вызывала мгновенную адекватную реакцию. Хлопцы умели быстро и эффективно объяснять, кто здесь есть начальник, но злобы при этом не таили. Если люди осознавали, что они неправы, они могли опять рассчитывать на сочувствие, медицинскую помощь.
Взяв с собой начальника факультета, возглавлявшего курсантов, в один из дней в 20-х числах декабря я поехал на вокзал с целью поставить ему задачу. Жизнь на вокзале била ключом, иногда по чьей-то голове. Вокзал был наводнен патрулями, люди были, как всегда в последнее время, напряжены. С полковником милиции мы обошли весь вокзал. Я детально рассказал ему, что от него требовалось. Мы с ним оговорили вопросы связи, взаимодействия, места размещения и взаимодействия резервных групп, маршруты и места совместного и раздельного патрулирования и уточнили массу других необходимых в таких случаях деталей.
Вокзал в Баку, как и во всяком уважающем себя столичном городе, большой. С учетом того, что город представляет собой амфитеатр, нисходящий к Каспийскому морю, особенностью вокзала является то, что он расположен в трех уровнях.
Полковник ушел ставить задачу своим людям, а я, сопровождаемый адъютантом с двумя солдатами, отправился на «кольцо» — самое бойкое на вокзале место.
«Кольцо», где останавливались и выбрасывали в чрево вокзала пассажиров многочисленные такси и частные машины, лежало ниже вокзала, составляло оно, условно говоря, второй уровень. Для того чтобы попасть в здание вокзала, надо было преодолеть небольшую площадь и подняться по ступеням под тройной аркой.
В свою очередь, Привокзальная площадь лежала ниже «кольца» и соединялась с ним еще ступенями. Вот этот безобидный внешне архитектурный ансамбль, позволяющий хулиганам отлично маневрировать, и был самой горячей постоянно действующей точкой. Машины подходили, выгружались, уходили. Носильщики-азербайджанцы демонстративно не замечали армянские семьи с их многочисленными узлами и чемоданами. Остановилась очередная машина. Из нее вышел высокий и крепкий парень-армянин, лет 25–27, с орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу» на лацканах пиджака. Из багажника с помощью водителя он достал несколько узлов и чемоданов, затем помог выйти из машины старику (который по каким-то причинам не мог стоять и был тут же усажен на один из чемоданов), пожилой женщине и мальчику лет десяти. Какая уж между ними родственная связь была — не знаю. Оставив женщину и мальчика с вещами, парень посадил себе на закорки старика и понес его в здание вокзала, решив, по-видимому, усадить его, а потом вернуться за вещами и родственниками. Едва он успел сделать шагов 15–17, как откуда-то сбоку вывернулась шайка человек в 10–12 и всей своей массой сбила парня с ног. Мгновенно образовалась куча мала. Дико завизжала женщина, истошно и пронзительно закричал мальчишка. Люди, шедшие от «кольца» в здание вокзала, шарахнулись в стороны и, как ни в чем не бывало, продолжили путь. Носильщики удвоили каменность лиц. В кучу врезались мы вчетвером. С помощью кулаков и прикладов удалось быстро расшвырять этот сочащийся зловонной ненавистью клубок. Как всегда в таких случаях, когда бьют толпой и злоба застилает разум, парень и старик мало пострадали, за вычетом того, что были помяты и вываляны в грязи. К концу этой скоротечной схватки на месте действия оказалось еще 10–12 солдат, шпана разбежалась. Парню помогли донести старика и вещи в вокзал, успокоили женщину. Прибежал сержант милиции, доложил: «Снизу, с Привокзальной площади, подпирает толпа. Нас там шестеро, не сдержим!»
Отправив солдата за резервной группой, я с оставшимися бросился к лестнице. Пятеро милиционеров, вооруженных только дубинками, образовав жиденькую цепочку посредине лестницы, увещевали угрожающе раскачивающуюся толпу.
Просвет лестницы ограничивал обзор, но даже в этой рамке просматривалось не менее двухсот агрессивно настроенных мужиков. С моим прибытием раздались крики: «Полковник, почему вы защищаете армян?..»
Когда разговариваешь с толпой, очень важно не поддаться ее агрессивному настрою, сохранить абсолютное спокойствие и выдержку. В большинстве случаев толпа осознает моральное превосходство говорившего и успокаивается. Тут надо сказать, что по способности в считанные секунды образовывать громадные, объединенные одной только им ведомой идеей толпы закавказские республики не имеют себе равных. Вот еще несколько секунд назад каждый двигался в своем направлении,
Я стал рядом с милиционерами. Десяток прибывших со мной солдат сделали их цепочку более густой и внушительной: «Уважаемые товарищи, прошу вас, успокойтесь! Мы защищаем не армян. Мы защищаем людей! В Армении 98-я воздушно-десантная дивизия обеспечивает эвакуацию азербайджанского населения. Нам все равно, кто и по каким мотивам кого убивает, наша задача не допустить этого. Успокойтесь, прошу вас, и идите с миром. Я и подчиненные мне люди не желают вам зла».
Люди южные, кровь горячая. Люди в массе своей хорошие, возбуждаются мгновенно, но и остывают, слава Богу, тоже быстро. Агрессивность толпы прямо на глазах пошла на убыль. Но тут откуда-то из ее глубины на передний план вывернулось здоровенное мурло, по всем признакам, не совсем трезвое. Видать, из записных провокаторов.
— Полковник, ты… — дальше последовала длинная непечатная фраза. Вот тут я сорвался. Ни одному человеку в жизни я не прощал и никогда не прощу личного оскорбления. Таких людей в моей жизни было мало, но все они без исключения жестоко заплатили за невоздержанность языка и четко усвоили, что язык — это дорога, по которой в наш дом приходит несчастье.
Мне сейчас неловко об этом вспоминать, но тогда я мгновенно забыл, что я командир дивизии, что под моим началом тысячи людей. Осталось только мое личное оскорбленное «Я». Я рванулся к детине. Он знал, что делал, и был настороже, мгновенно развернулся и начал углубляться в толпу. Я за ним. За мною верный и надежный адъютант, храбрый и глубоко порядочный человек старший прапорщик Виктор Алексеевич Величкин. За ним солдаты и милиционеры, а за ними и прибывший, как я чуть позже разобрался, резервный взвод. Этот клин, на острие которого оказались мы с Величкиным, стремительно и яростно врезался в толпу, посеяв в ней панику. Толпа, давя задних в узком проходе, начала разбегаться. Величкин достал кулаком детину, следовавший за ним солдат резким выпадом стволом автомата уложил его. Отмахивались мужики в толпе от меня исключительно в целях обороны, но отмахивались. Пришлось вспомнить все, чему меня когда-либо учили, и поработать кулаками на славу.
Вырвавшаяся из узкого прохода толпа стремительно разбегалась к краям площади. Два выстрела из пистолета вверх нарастили панику, через несколько секунд площадь в радиусе 30–35 метров была абсолютно пуста. Несколько человек, включая провокатора, остались лежать. Провокатор был какой-то плоский и что-то нечленораздельно мычал.
С помощью тех же солдат, которые еще несколько минут назад дрались с толпою, Величкин отправлял пострадавших в медпункт. Рослый солдат из комендантской роты, стоявший рядом со мной, обтирая разбитый нос, как-то очень хорошо и просто, по-человечески, пробурчал: «Вы так больше не делайте, товарищ полковник…»
Пострадавших унесли, и через несколько минут площадь, как ни в чем не бывало, бурлила.
Как это ни дико кому-то покажется, но такие стычки, или, как мы их называли, «бои местного значения», на какое-то время стали поразительно свинской, но нормой. Держалась эта норма вплоть до нового 1989 года, когда массовый исход армянского населения был практически завершен, остались в большинстве случаев старые, немощные, неимущие, да и те старались в общежитий маскироваться под евреев, под лезгинов, осетин — кого угодно, кроме армян. Напряжение спало, жизнь начала брать свое, люди все более и более втягивались в работу. Орать на площадях хорошо, когда тебя систематически кормят, а если нет? Январь, часть февраля были затрачены на то, чтобы полностью нормализовать обстановку. Установка была с моей стороны такая: максимально чутко относиться ко всем просьбам людей, независимо от их национальности; помогать им во всем, включая области, которые не входили в нашу компетенцию, и предельно жестко противостоять любым попыткам силового разбирательства. Солдаты помогали паковать и грузить вещи, оказывали помощь в ремонте порушенного и разбитого, проводили показные занятия, совместные вечера отдыха. Обстановка все более и более нормализовывалась. Этому способствовала во многом деятельность военного коменданта особого района города Баку генерал-полковника Тягунова. Несмотря на весьма почтенный возраст, он был вездесущ и успевал все. Толково и грамотно организовывал отлов и фильтрацию всевозможного хулиганья и отлаживал работу магазинов и хлебозаводов, проводил всевозможные встречи с представителями интеллигенции, духовенства, студенчества. Убеждал, примирял, чаще подхваливал, реже незлобиво — поругивал, в общем, всеми доступными средствами добивался и добился того, чтобы жизнь вошла в нормальное русло. Благодаря этому обстоятельству к началу февраля стало возможным оставить в районе для несения комендантской службы один полк, а с остальными я улетел в родные пенаты. Простились со всем районным начальством внешне тепло и Дружественно. Афиятдин Джалилович подарил мне на память сборник стихов Насими, именем которого был назван район, и путеводитель по историческим местам города Баку Я ему — десантный стропорез. Поскольку в ВДВ дарить ножи не принято, я взял с Афиятдина Джалиловича символическую плату — три копейки, и мы расстались.