За городской стеной
Шрифт:
И в подтверждение этих слов он повернулся, схватил лошадей под уздцы и зашагал по полю. Уиф и Ричард пошли с ним. Он шел с нарочитой скромностью звезды, ловя каждый брошенный на него взгляд, отмечая каждую улыбку и приветственный кивок, но не отвечая на них, важно выступая со своими мастодонтами, способными тащить груженую баржу. Ричард заметил, что Уиф смущен несравненно больше. Сам Ричард чувствовал себя церковным служкой, которому в силу случайности довелось сопровождать епископа, покидающего пределы храма.
У ворот они распрощались. Уиф хотел вернуться домой к ужину, поэтому они с Ричардом повернули в сторону Кроссбриджа, когда бег с картофелиной был еще в полном разгаре, громкоговоритель на полную мощность орал «Милая, о чем же ты грустишь?», гончие с тявканьем неслись по нижнему полю, а павильон
— Что это случилось с Гектором, когда вы спросили его про… как это вы назвали… «гонку»?
— Про собачьи бега по следу я его спросил, — сказал Уиф. — Эта забава у нас тут в большой чести. Собаки бегут семь-восемь миль по следу, намеченному анисом. На них большие деньги ставят, и Гектор раньше из самых заядлых игроков был. Да что там собаки! Когда я еще работал с ним, он готов был ставить деньги на что угодно. Хоть на то, сколько раз стрельнет лошадь, раз начавши… вот он какой был. А проиграет, и сразу же: «Ну, еще раз — квит или плачу вдвойне». На любую сумму. Захочет выпить, тотчас за кости, и опять «квит или плачу вдвойне», или там, кто будет брать билет в автобусе или за покупку платить — проиграет, и сразу же «квит или плачу вдвойне». Представляешь! Даже со сборщиками в церкви ухитрялся иногда счастья попытать. Жена от него ушла, видишь как. Какое-то время он жил у замужней дочери, а потом и она его выгнала. И тут уж он совсем сбился с круга. Когда мы с ним познакомились, ему полагалось, как всякому батраку, жилье на ферме от хозяев, так он выклянчил себе пять шиллингов ночлежных денег, а сам спал где попало. Да, забыл — как-то раз он поспорил с одним парнем, что доплюнет до крыши, и, представь себе, выиграл! И еще он носил при себе всегда в коробочке двух жуков и устраивал бега. В общем, просто срам, во что он в ту пору превратился. Его не узнать было: мыться перестал, ходил оборванным, не брился — разве только на спор. Раз как-то поспорил с Томми Уоллесом, с парикмахером, что тот не сумеет побрить его без мыла или там без крема, а Томми взял да и побрил, ей-богу, правда, да еще волосы ему подстриг в придачу. Ну что ж, говорит Гектор, когда он кончил, твоя взяла, ты выиграл. Да, говорит Томми, выиграл и потратил пол-утра, чтобы тебя задарма обслужить.
Его ведь что выручало! Первое, он работник каких мало. Ростом не вышел — ну, да ты сам видал, — а работать мог за семерых. Ага! И ведь как работал! Аккуратно. Инструмент имел всегда отличный; за что бы ни брался, все делал по первому классу. И работы искать ему не приходилось. Ну а второе, воровством он никогда не грешил. Обычно бывает так — начал человек играть в азартные игры и уж себя не помнит. Попрошайничать начинает, тащить, что плохо лежит. А Гектор — никогда! Он, уж если припрет, мог за себя день отработать, а потом еще полночи за кого-нибудь другого. Только чтобы деньгами разжиться. Люди это уважали.
Ну так вот, значит, — про собак. Гектор этим делом заинтересовался. А он-таки в собаках толк знает. Ну и стал разъезжать повсюду, чуть только прослышит, что где-то будут бега. А в сезон, что ни день, их где-нибудь обязательно да устраивают. Вот и начал он каждый вечер мотаться на велосипеде, то туда, то сюда. Хочешь верь, хочешь не верь, но бывало так, что без Гектора и бегов-то не начинали. И для себя он это дело считал беспроигрышным. И ведь верно, дотошный был черт — знал все, что можно только знать, о каждой собаке: родословную, статьи ее, каков с ней хозяин, как она бежит в мокрую погоду, как в сухую, знает ли местность, как относится к овцам, есть ли в окрестностях загородки из колючей проволоки и что она станет делать, наткнувшись на колючую проволоку, — ведь некоторые собаки просто перемахивают через нее, очень даже многие. В общем, Гектор совсем свихнулся, хотя глупостей он не допускал — если понимаешь, о чем речь. Деньги на собак ставил, но всегда с шансиком. И мало-помалу стал делать на этом деньги. Ей-богу? Кое-кто из букмекеров вообще перестал принимать от него ставки. Вот до чего дошло. Не то чтобы он играл совсем без промаха, нет, но, как правило, выигрывал — тут уж сомневаться не приходится.
Ну вот, значит, жульничество на этих собачьих бегах, понятно, идет вовсю, вернее, шло теперь, говорят, немного лучше стало, — во всяком случае, раньше жульничества было много. Они, собаки-то, бегут на большое расстояние — то есть, я хочу сказать, видно-то их только при старте да при финише, ну так они что делают: смоется какой-нибудь типчик незаметненько с поля, перехватит какую-нибудь собаку, а то и двух, скажем фаворита, и задержит ее на пару минут. И еще всякие там махинации бывали. Так вот, начали поговаривать, будто Гектор тоже в такой афере раз участвовал. Кто-то будто видел, как он придержал фаворита. И ему запретили доступ на бега. Он это отрицал. И я ему верю. Но нашлись двое свидетелей, которые подтвердили, что своими глазами это видели, — и ему запретили дальнейшее участие. И до чего же он это переживал, ты просто представить себе не можешь. Понимаешь, хоть он все и отрицал, хоть и доказал, что те двое парней, которые свидетельствовали против него, стараются на одного крупного букмекера, которого он в свое время посадил в лужу, ничто его не утешало. Ходил он с таким видом, будто был повинен во всех смертных грехах. Ушел с работы и стал настоящим бродягой. Ей-богу! Бродяжил несколько месяцев подряд. Но вот помирает его жена, которая от него ушла, он приезжает на похороны. И сразу же находит себе другую. У него от баб отбою не было, пока он в крупный азарт не ударился. Такой ферт всегда был, не приведи бог. Ну так вот, эта новая жена — Мэри Элис Фримен ее звали, родом из Сискэйла, я знал ее брата, — так она из него человека сделала. В два мига он у нее опять стал одним из самых расторопных мужиков в округе. А теперь еще и этими лошадками обзавелся. Веришь ли, я об этом до сегодняшнего дня не знал.
— Неужели ему действительно восемьдесят один год? — спросил Ричард, жаждавший продолжения рассказа. — На вид никогда не дашь.
— Не дашь? Нет, это правда. Знаешь, старики, которые прошли первую мировую войну и все, что потом было, уж если они до сих пор дожили, то, значит, им сносу нет. Разве ты сам не замечал? Тут у нас еще один есть, под Кроссбриджем живет — Алекс Рэдд, — то же самое! Хотя этот не такой крепкий, как Гектор. Я хочу сказать, Гектор не сдастся до последнего. Понимаешь ли, для таких людей, как он, слова «свободное время», и «отдых», и «праздники», и прочее — это все пустой звук. Его с детства приучили работать, он и будет работать, пока ноги не протянет. Ничего не поделаешь — натура такая. Все раньше были такие.
Остаток пути Ричард продолжал расспрашивать о Гекторе, и Уиф рассказывал все, что знал, с той же готовностью, с какой и до этого развлекал Ричарда почти весь свой выходной день. Спокойно, с достоинством Уиф принял молодого человека в спутники, и чем ближе они подходили к коттеджам, тем яснее Ричард понимал, какое удовольствие получил от прогулки. Кроме того, он понял, что, наверное, был обузой для Уифа.
И, не удержавшись, высказал это.
— Да ну, пустяки какие! — сказал Уиф. — Я только рад был, когда тебя увидел. В одиночку ведь и заскучать недолго. Не с кем и словом перекинуться. Не понимаю, как тебе нравится жить одному в этом коттедже. Я б не смог.
— А мне нравится. Я очень долго постоянно был на людях. Приятно сознавать для разнообразия, что ты сам себе хозяин.
— Беда только, что ты еще и сам себе работник.
— Это не страшно. И кроме того, если я совсем буду пропадать, дам объявление — может, кто-нибудь согласится приходить ко мне убирать раза два в неделю.
— В Кроссбридже самый дешевый способ дать объявление — это сказать миссис Джексон. Она любой газете даст сто очков вперед. Мгновенное действие. Мгновенное!
— Приму к сведению. Но мне нравится одиночество. — Он помолчал.
— Ну да. Наверное, есть люди, которым это нравится. На первый взгляд я не сказал бы, что ты из таких. Но вот поди ж ты!
— Мне действительно нравится, — настаивал Ричард. — Мне надоело постоянно находиться в окружении людей, брать на себя обязательства, которые, рассудив трезво, я вовсе не жаждал выполнять, видеть людей исключительно по той причине, что они у тебя на глазах, постоянно таскаться по всяким злачным местам в компании шапочных знакомых, кроме, может быть, двух-трех, но… вы меня понимаете?