За городской стеной
Шрифт:
— Тебе виднее.
— Это не ответ. Должны же быть у тебя какие-то соображения на этот счет. «Тебе виднее!» Да это почти то же самое, что сказать: «А плевать я хотел!» Как, по-твоему, я должна поступить?
Уиф рассмеялся, глядя на Дженис, и в конце концов она тоже начала смеяться.
— Ты любое слово можешь передернуть, — сказал он. — Тут же, не сходя с места. Если бы тебе кто предложил пять фунтов, ты и тут повернула бы все против того человека.
— Вовсе нет! — Она помолчала. — Ничего бы я не поворачивала. — И прибавила: — Ты видел Эдвина?
— Ага! Сегодня вечером.
— И что
— Послушай, Дженис, ты ведь не хуже моего это знаешь. Наверное, он тебе дороже, чем ты думаешь, если тебе хочется лишний раз это услышать. Мне он сказал то же, что говорил тебе. Жениться он на тебе хочет.
— У него вид огорченный был?
— А тебе зачем это знать? Нет, вид у него не был огорченный. Эдвин умеет свои чувства от людей прятать. Имей в виду, он совершенно точно будет огорчен… если ты… если ты не… словом, ты сама понимаешь. Но никому этого не покажет.
— Знаешь что, папа? Сегодня он мне правда понравился. То есть, конечно, он некрасивый и не очень-то умный и все такое прочее… но, когда он заходил к нам сегодня, он мне правда понравился. Он сильный человек — ты как считаешь?
— Он настоящий мужчина.
— Настоящий мужчина, — фыркнула Дженис и улыбнулась. Она догладила последнюю кофточку, прибрала за собой, подсела к отцу и затем, словно в их разговоре не было никакого перерыва, сказала: — А ведь это действительно так. Он гораздо лучше, чем эти нахальные ничтожные мальчишки — бывшие школьники, с которыми я познакомилась в колледже. Куда лучше любого из них. Ты понимаешь, Эдвин вовсе не такой уж сильный. Но он какой-то ясный. Никогда ничего не станет делать, предварительно не обдумав. Он последователен во всем. Обдумает что-нибудь, решит, и тогда уж его не свернешь. Как с приятелями, например. Решил, что у него нет времени шататься со своими сверстниками, — и кончено. Как отрезал! А это не всякий может. И еще решил, что ему нужно всегда ходить чистым и опрятным, и, пожалуйста, ходит, хотя все над ним подсмеиваются. И это еще не все. Он хочет «выбиться», как он говорит, — и выбивается, причем нет в нем ни горечи, ни озлобления, как это часто бывает. Я уважаю его.
— У него, наверное, сейчас уши горят, — осторожно заметил Уиф.
— Нет, уши у него никогда не горят. Его ведь очень мало интересует, что думают или говорят о нем другие. Включая меня. Он хочет жениться на мне, только это ему и надо. А что я говорюо нем, это ему, пожалуй, безразлично. Понимаешь, вот это-то мне и нравится в нем. Единственное, что его интересует, — это добиться своего, остальное его мало трогает.
— В упорстве ему не откажешь. Сколько уж лет он по тебе сохнет? Пять, а то и больше — с самых тех пор, как сюда приехал, ты еще тогда в школу ходила. И я готов на что хочешь спорить, за все это время он ни разу ни на какую другую девку и не взглянул.
— В этом есть и что-то страшное. — Дженис вздрогнула. — Нельзя так. Если я могу быть для него единственной женщиной — безо всяких исключений, — значит, у него что-то не так.
— Снова передергиваете, мисс Бити?
— Наверное. — Она встала и потянулась. — А знаешь, что мне правда нравится в Эдвине? Нет? Мне кажется, если бы я вышла за него замуж, он сразу же выкинул бы меня
— На мой взгляд, не так уж и хорошо.
— Это означало бы, что я могу жить, как мне нравится.
— Хочешь, значит, и так и эдак?
— Ничего не значит. Какой уж там «эдак», когда я и насчет «так» решить ничего не могу. Нет, если бы я и вышла замуж за Эдвина, то только для того, чтобы многое забыть.
— Мой совет тебе — не выходи за него, если ты так рассуждаешь. Ему-то что достанется в таком случае?
— Получит то, что хочет.
— Откуда ты знаешь, что он хочет, — не будь так уверена. Как бы то ни было, Дженис, мне неприятно слушать такие разговоры: «многое забыть»! Нельзя жизнь прожить, забывая все на свете.
— А почему бы нет?
— Потому что из памяти ничего не выкинешь.
— Я могла бы выкинуть из памяти Эдвина через минуту после свадьбы.
— Нехорошо ты говоришь, Дженис. Зачем о нем так? Он заслуживает лучшего.
— Как ты можешь решать, кто чего заслуживает?
— Могу. Если ты не можешь — это твое дело. А я могу. И повторяю, он заслуживает лучшего.
— Может, я и выйду за него. То-то все ахнут, а?
— Еще бы! Если тебя такие вещи могут радовать.
— Иногда могут. Жить на удивление окружающим! В этом тоже есть известная прелесть.
Уиф промолчал. В один момент она отдалилась от него. Он смотрел на ее усталое личико, и ему хотелось почувствовать жалость к ней, тогда, может, он сумеет простить ее и снова приблизить к себе. Но было в выражении ее лица что-то недоступное его пониманию. Что-то чужое; злорадство или какое-то болезненное возбуждение, разобрать он не мог. И понять тоже.
— Пойду лягу, — сказал он.
— Ну что ж, спокойной ночи! — быстро отозвалась она.
Уиф был уязвлен ее тоном, явно дававшим понять, что она рада прекратить разговор, но сдержал себя и отправился спать, не вступая в дальнейшие пререкания.
Дженис вышла на крыльцо, чувствуя, что дольше не может оставаться в тесной кухне. Ночь бархатно коснулась ее кожи, и несколько минут она простояла неподвижно, давая глазам привыкнуть к непроницаемому мраку, и постепенно разлитый вокруг жаркий душистый покой унял ее возбуждение. Она была в черной юбке и черном свитере, и свет, падавший из отворенной двери, выхватывал из темноты лишь ее золотившиеся волосы. Впервые после рождения Паулы ступала она за порог дома. Ей казалось, будто в ночной тишине слышится поскрипывание ее тела, оттого что легкий ветерок тянет ее, пытаясь стронуть с места, и она потерла ноющую поясницу, чтобы легче было двигаться. Она чувствовала себя раздобревшей и неповоротливой. Ох, если бы ночь снова сделала ее такой, какой она была когда-то.
Позабыв о том, что следовало бы накинуть что-нибудь на плечи, она закрыла за собой дверь и пошла по направлению к Когра Мосс — небольшому горному озеру, приютившемуся в ложбине между горами Блэйк, Миддл Фелл и Нокмиртон. С тех пор как она себя помнила, озеро было водохранилищем, но такими вот летними вечерами отец иногда брал ее с собой туда на рыбалку: деревенские девочки устраивали на берегу озера пикники, купались и резвились в его водах. «Вот уж где тишина, так это на Когра Мосс», — говорила ее мать.