За городской стеной
Шрифт:
— Эдвин, — прошептала она. У нее совсем не было голоса. Она прижалась лбом к перилам, чтобы прийти в себя, и позвала громче: —Эдвин! Эд-вин! Пожалуйста, спустись сюда. Мне нехорошо. Прошу тебя!
Ответа не было. Лишь заблеяла где-то овца. Он и правда ушел.
— Эд-вин! Прошу тебя, Эдвин.
Только слабое эхо откликалось на ее зов. И тут она словно покинула свое тело и очутилась на склоне горы, глядя оттуда на себя, коленопреклоненную на берегу озера, и еще одно ее «я» взирало еще откуда-то на обе эти фигуры, и еще одно… она не то крикнула, не то всхлипнула, чтобы разбить эти сумасшедшие отражения, дыхание жаром опалило губы, и этот
Она добежала до дороги, но никак не могла открыть калитку в изгороди. Калитка держалась на веревочной петле, только она была старая, осевшая, и, сняв петлю, нужно было слегка приподнять ее. Дженис дернула к себе, но калитка заскочила. Чем сильнее она тянула, тем крепче заедало. Дженис попробовала протиснуться в щель между столбиком и калиткой, но не смогла. Хотела было перелезть через изгородь, но швы к этому времени так разболелись, что она просто не рискнула. Она попробовала приподнять калитку. Ничего не вышло. Тогда, ухватившись за верхнюю перекладину хлипкой дверки, она начала трясти ее изо всей силы, наполнив глухим дребезжанием жаркую ночь.
— Дай-ка я!
Дженис отпрянула: из-за живой изгороди по ту сторону дороги появился Эдвин. От неожиданности она совсем растерялась, испугалась, но сразу же взяла себя в руки.
— Почему ты ушел? — строго спросила она.
— Ее просто нужно повыше приподнять, — сказал Эдвин, наклоняясь и рывком приподнимая калитку за нижнюю перекладину. — Вот.
Дженис не двигалась с места.
— Куда ты исчез?
— Когда?
Невинный тон Эдвина — жалкая попытка прикрыть ложь — взбесил ее.
— Сам знаешь когда! Когда я была возле озера. Ты шел за мной… я же знаю. А когда я крикнула, позвала тебя… почему ты ушел?
— Разве я шел за тобой?
— Ради всего святого, Эдвин, не прикидывайся дураком. Я всего лишь хочу знать… а, да ладно!
Через отворенную калитку она вышла на дорогу, в раздражении от того, что, отдавая дань вежливости, не могла не подождать, пока он возится с калиткой, закрывая ее.
— Я думал, ты хочешь побыть одна, — сказал он, стоя к ней спиной. — Ты крикнула оттуда, чтобы я не подходил… вот я и подумал: не буду ей мешать, раз она хочет побыть одна, а если она будет знать, что я тут, рядом, она уже не будет чувствовать, что одна… вот я и ушел.
— А что ж ты тогда ждешь меня здесь?
— Просто хотел увериться, что ты благополучно добралась до дому, — спокойно ответил он. — Рано тебе пускаться в такие дальние прогулки после… после того, как ты хворала… вот я и подумал — посмотрю-ка я за ней одним глазом.
— Каким, левым или правым? А, да ладно! — Она помолчала и затем с таким явным усилием, что он весь сжался от ее похвалы, сказала: — Ты очень добр ко мне, Эдвин. Спасибо тебе!
Она пошла в сторону тропинки, которая, пролегая через три поля, вела к коттеджам.
— Доставить тебя домой? — тихо спросил Эдвин, уже забыв обиду.
— Нет, спасибо, Эдвин. Ведь у тебя же велосипед.
— Я мог бы бросить его здесь. Потом мог бы забрать.
— Да… но я бы лучше… понимаешь, им теперь так редко выпадает случай побыть наедине со своими мыслями.
— А? Ну, конечно. Что ж, в таком случае спокойной ночи, Дженис!
— Спокойной ночи! И еще раз спасибо.
Она ступила на тропинку, зная, что он не двинется с места, пока она не выйдет окончательно за пределы всех его пяти чувств. Муж? Почему бы и нет, если уж так нужен муж. Он даст ей независимость.
Она чувствовала себя лучше, успокоилась и теперь думала лишь об одном — как бы поскорее добраться до дому и лечь. На луну она не оглядывалась, стараясь игнорировать ее присутствие.
Подходя к коттеджу Ричарда, она услышала всплеск, шумный вздох и затем журчанье переливающейся через край воды. Она посмотрела через изгородь. Ричард стоял в бочке для дождевой воды — он держался обеими руками за ее края и торопливо окунался. Голова его то показывалась, то исчезала. Он трясся от холода и что-то насвистывал, явно наслаждаясь своим купанием. Окунулся в последний раз — теперь уж с головой — и вылез. Она увидела его белую кожу, покрытую мельчайшими капельками воды, серебрившимися при лунном свете. Он отряхнулся, правой ладонью сгоняя воду с тела. Немного попрыгал во дворе и стремглав кинулся в дверь коттеджа, из которой вырвался луч света и упал прямо на Дженис, так что она застыла на месте, чтобы не быть замеченной. И еще долго после того, как дверь закрылась, она продолжала стоять неподвижно — на всякий случай.
Эдвина не было дома, не поджидал он ее и у ворот, и она вздохнула с облегчением. Она боялась, что в таком настроении может наговорить ему лишнего — или чего-то недоговорит. Вспомнив о том, как Ричард плясал голый у себя во дворе, она хотела расхохотаться, но смогла лишь улыбнуться. Подходя к своей двери, она обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на луну, которая спустилась еще ниже, совсем нависнув над полями — как медленно надвигающаяся опасность. Дженис посмотрела, посмотрела, плюнула и только тогда повернулась к луне спиной.
Глава 9
По вечерам Ричард начинал чувствовать себя счастливым избранником милостивой судьбы. Сейчас он сидел, не отводя глаз от огня, вытягивая ноги, пока не коснулся носками чугунной решетки камина. Яичница, копченая грудинка, поджаренный хлеб и чай были уничтожены. Виски дожидалось своей очереди; вокруг — вороха книг, журналов и пластинок; бежать некуда, спешить незачем. Он перебирал в памяти события прошедшего дня, стараясь припомнить побольше услышанных от Уифа историй, представлял себе ярмарку — поле для соревнований и Гектора, повисшего между двумя вздыбившимися кобылами — и то задерживался мыслью на этих образах, то позволял им медленно проплывать в мозгу, будя схожие воспоминания и обрастая ассоциациями. Наконец он взял какую-то книжку.
«Некоторые считают, что главное — это жить, но лично я предпочитаю чтение». Он не мог вспомнить, кто это сказал — кто-то, кого современные острословы в два мига разнесли бы в пух и прах, а скучающие меланхолики сочли бы занятным, — но сейчас мысль ему понравилась. «Вставай, мой друг, а книги свои брось!» — мог сказать Вордсворт и тут же добавить: «У нас богатств накопленных есть тьма, имеем мы за что благословлять умы сограждан и сердца». Хорошенькая альтернатива!
Он взглянул на книгу — сборник стихов Одена. Одну строфу он отметил еще накануне вечером и сейчас перечитал: