За границами легенд
Шрифт:
— Сыграй, как тебе нравится, — как ни старался, мой голос дрогнул.
— Ну, ладно тогда, — сказал он вдруг неуверенно.
И флейту всё-таки достал. И как-то пристально взглянул на меня. Я притворился, будто ничего не подозреваю. Пусть думает, что уже слишком давно всё было. Лет тридцать утекло.
Или… он пришёл, чтобы меня убить? Ведь он же не знает, кто его отец!
А впрочем… если он пришёл, чтобы меня убить — пускай. Я устал. Я уже слишком сильноу стал от всего. И я раз за разом малодушно мечтаю сбежать.
Кан сыграл мне несколько мелодий, человеческих, простых, но завораживающих своей певучестью и надеждой. Сын, что… ободрить меня захотел?! Я с таким страшным выражением лица тут сидел? Или моя мелодия слишком отчаянно кричала вместо моих уст, выпуская страх и боль из глубины моей души?.. Или эта невидимая связь, которая, как говорят легенды, никогда никуда не исчезает? Я мечтал о помощи — и он вдруг почему-то пришёл…
Но… он забыл меня? Забыл моё лицо совсем? Я ведь даже уши свои не скрывал, заострённые сверху. Ясно же чтоя эльф. Или он не забыл, а всего лишь притворялся? Хотел уйти неузнанным? Хотел напасть неожиданно? Но… для чего играть мне светлую мелодию тогда? Да и… разве светлые мелодии, по настоящему светлые мелодии, могут звучать из грязной души? От того, кто пришёл со злыми намерениями?
Но… он не напал на меня. Даже не попытался. Сыграл. Светлую, красивую мелодию. Он восхитительно играл, даже при том, что это были человеческие мелодии.
А потом мы распрощались как ни в чём ни бывало. Как чужие, случайно встретившиеся в каком-то незначительном месте. Сын ушёл, а я едва удержался, чтобы не посмотреть ему вслед.
Может быть, Кан боялся быть узнанным и пойманным. Да, он точно понимал, что его ждёт страшное наказание за разрушение дворца, если его поймают. Мог бы и предположить, что я видел его в тот день или серьёзно изучал все следы на месте дворца и догадки ищущих его магов. Но всё же почему-то подошёл так близко, сыграл для меня… Может быть, и сам не понял, как пришёл ко мне в ответ на мои молитвы…
Мой сын… Он был достаточно смел и добросердечен, чтобы в таких обстоятельствах рискнуть подойти ко мне. Я не знаю, как он жил эти три десятка лет там, в мире людей. Но этого его поступка достаточно, чтобы понять, каким достойным мужчиной он стал. Кан сам вырос таким. В этом нет моей заслуги. Он только один был… он сам… А я… я думал только о своём благополучии. А он умел думать о других. Пожалуй, я даже рад, что Тэл спрятала его от меня. Чему бы я смог его научить?..
Я так и не кинулся вслед за ним. Я не мог ничего ему рассказать. Только гладил треснутый каэрым.
Если честно, я даже боялся догнать и спросить. Может быть, всё-таки не он… А так у меня будет хотя бы надежда, хотя бы память о том, как юноша, похожий на моего сына, играл для меня, пытаясь меня подбодрить.
А может, я просто не знал, что ещё ему сказать. Мог только отпустить, пожелав, чтобы его никогда не нашли. Чтобы среди людей он стал счастливым.
Но теперь у меня была надежда.
Крепко прижав к себе инструмент, поднялся. Что там будет в будущем, мне не известно. Но меня ждёт мой народ. Я должен позаботиться о моём народе. О моей дочери. О том единственном ребёнке, который остался возле меня. Пока ещё есть надежда отвоевать у её ненависти и обид хотя бы кусочек её души для меня. Зарёна… Для кого-то она станет огнём заката, для кого-то — нежной надеждой зари. А этот день и оборванную мелодию я надёжно спрячу в своём сердце… И снова улыбка будет на моём лице. Спокойная улыбка, за которой скрываются вся бездна, весь мрак, вся боль и всё одиночество моей души.
Храни тебя моё благословение, Кан! Я буду молиться, чтобы тебя никогда не нашли!
Вздрогнул от снова накативших на меня воспоминаний.
Я ведь видел его мельком, этого разрушителя дворца… Почувствовал что-то странное в магии, обхватившей дворец, переместился… Увидел как пылью рассыпаются шпили, крыши башен и основного здания… две струи сползающие по крышам и по стенам: белая каменная пыль и коричнево-жёлтая деревянная… Видел, как он спокойно смотрит на всё это. Усталый и довольный… я потрясённо застыл, смотря на сумасшедшего, дерзнувшего устроить такое… такое…
Первым его заметил Нэл. Они о чём-то говорили… недолго… от потрясания я не вникал в смысл их разговора… разве что только последнее слово Нэла, сказанное тихим шёпотом… оно чем-то царапнуло меня… Но больше всего приковало меня его лицо… тонкие, но густые брови, нос… красивые черты лица… молодого лица… и… серые глаза…
Потом пространство разорвалось от вскрика подбежавшего с другой стороны воина… тот смотрел только на разрушителя и Нэла, не замечая меня… тот выхватил кинжал… Нэл вдруг сшиб сероглазого… А потом случился страшный разрыв магического слоя в пространстве…
Усмехнувшись, стал готовить заклинание для перемещения.
А Акар, этот настырный юнец, оказался прав.
Это я разорвал магический слой у дворца, чтобы разрушитель смог скрыться ото всех. Только не сразу этого понял. Но в те мгновения, когда смотрел на него, у меня мелькнула мысль, что это мой Кан вернулся и если его найдут, то заставят испить из Чёрной чаши. Я не думал, когда старался его скрыть… Я думал только о том, что жаль, что я не смог его защитить. Своего сына. Но как я хотел бы его защитить! И, видимо, моя душа интуитивно устроила всплеск магии. Так же, как и он разжёг огонь в зале тогда…
Храни тебя моё благословение, сын! Я буду молить мир, чтобы тебя никогда не нашли!
История Зарёны "Белая роза"
— Мы — звенья одной цепи… Мы — нити одного узора… — всхлипывая, напевала я, перебирая струны моего каэрыма.
Второго, подаренного Эром. На подаренном отцом, мне не хотелось играть.
Отец, кстати, запиравшийся у себя после ухода Лэра, после обвинения Акара будто помешался. Пропал куда-то на целый день — и маги с ног сбились, но не смогли его найти. Боялись, как бы чего с собой не сотворил от отчаяния. Или с обвинившим его Акаром. А на закате Хэл вернулся, с горящими глазами. Собрал всех лучших магов, уже замотанных его поисками. И объявил, что он вознамерился в одной из пустынь Жёлтого края целый лес посадить. И сразу же, даже не поев, оттолкнув взволнованную, переживавшую за него жену, отправился за картами, «подходящее место выбирать». И пустыню выбрал самую жуткую, какую только местные народы пересечь могли, но и то и сами там порою гибли. И сразу же, не поужинав, несмотря на мольбы жены, с теми же бешено горящими глазами, отправился туда. И магов за собой утащил.
Пара дней прошла. Всего пара дней. Магов отец совершенно измотал. Они несколько своих напарников едва живых в Эльфийский лес перенесли. И лекари, и целители намаялись, пытаясь их подлечить и поставить на ноги. Маги по велению короля там что-то в мире «подлатали», приколдовали… И вполне приличный кусок пространства в пустыне стал теперь куском плодородной земли, с рекой и ручьями, выходящими из-под земли и толщ песка.
И отец без отдыха, без еды и без сна — сколь ни присылала ему корзин с едой и всевозможного питья королева — сидел там, средь им устроенной земли, и самолично деревья сажал. Высадил ровно пятьсот шестьдесят, пока не свалился от изнеможения. Там где-то двести пятьдесят прижилось. Впрочем, лишь время покажет, насколько его затея была удачной. А отца едва живого в его покои маги принесли. И лекари замучились его спасать.