За границами легенд
Шрифт:
Но нежданная причуда эльфийского короля невольно спасла караван торговцев, из людей, заплутавших в той пустыне. Они обрадовались, когда, пощупав, смекнули, что то не был мираж. И, полагаю, когда они дойдут до ближайшего поселенья, весть о лесе, об оазисе, огромном оазисе, выросшем прямо посреди жутчайшей пустыни, разнесётся по всем краям.
Отец, ненадолго придя в себя, просил никому из людей не говорить, каким таким чудом взялся большой лес и новые водоёмы среди пустыни. Почему-то Хэл вовсе не хотел славы родителя чудо-леса, вдруг возникшего среди ужаснейшей пустыни! И снова бегали, волновались, шушукались несчастные лекари, не зная, как его в чувства привести. Снова тенью бродила по временному дворцу и по лесу вокруг него исхудалая, побледневшая, подурневшая от переживаний королева…
Акар, кстати, ещё во время того мероприятья ко мне в гости заходивший — сам он неожиданно перебрался жить среди людей — предположил, что король не спятил, а просто вознамерился посадить большую Памятную рощу. Чтоб, если такое возможно, мир или Творец берегли Лэра там, за Гранью. Оказывается, не только люди кое-где в Белом и Синем краях верили, что если посадить новое дерево в честь кого-то из близких и просить мир защитить его по мере сил, то Мириона просьбы те слышит и временами своей заботой окружает того, благодаря которому было высажено новое дерево.
И жена отца ещё тогда пришла ко мне в слезах и просила отправиться в пустыню. Чтобы напроситься в помощники королю. Чтоб он там не один сажал свои заветные деревья. Тем более, она была матерью его сына, Грань переступившего, а я — его сестрой. И так бы мы все трое, дружно, Памятную рощу ради Лэра возвели. И посадили бы намного больше вместе. Что ж, ради любимого брата… Хотя… если совсем честно, то и этот широкий жест отца ради благополучия души Лэра мне душу тронул. Но… сдохнуть он, что ли, собрался там?! Ладно я, но у него ж ещё осталась жена с которой он вместе пробыл несколько десятков лет, не одну беду вместе перенёс напополам с ней!
И мы с нею даже надели платья из грубой ткани, оставили вся наши украшения дома, по-простому волосы подвязали — и вымолили магов, помощников Сина, нас переместить в пустыню.
Но Хэл нашей помощи не принял и мольбам жены своей не внял. Сказал, что правильно мы поняли — то Памятная роща ради сына — и потому лишь одному ему её сажать. И нагло нас выгнал. Велел своим магам больше нас не пускать. И, кстати, не подпускать к нему в ближайшие дни «предателя Сина».
Так среди самой суровой пустыни мира вырос оазис-лес…
Пока его садивший валялся в забытьи, пока растения пытались прижиться средь магией наполненной, «доправленной земли», королева высадила двадцать памятных деревьев за Лэра близ временного дворца, у покоев сына. И я ей помогала. Высадила сама ещё пятнадцать. А потом жена отца отправилась сама наводить уборку в комнате Лэра. Меня не пустила, хотя я предлагала ей помочь.
— Я хочу немного посидеть там одна, — тихо сказала женщина, — Сидеть, смотреть, как всё лежит там на тех же самых местах. Чтобы представить на мгновение, что ничего не было, что Лэр всего лишь вышел ненадолго, но скоро вернётся и снова в свои покои войдёт.
Я разыскала Сина и попросила его тайком за нею присмотреть: я сильно волновалась за неё. Син поклялся, что будет незаметно её опекать.
И под кроватью Лэра королева нашла лист с письмом. Долго сидела, прижимая его к себе и рыдая — он был мокрый от её слёз, почти целиком, когда она его принесла. К счастью, чернила не потекли, продолжая хранить послание:
«Моей милой сестрице Рён.
Прости, Зарёна. Можно я ещё разок назову тебя на эльфийский манер?
Мы — звенья одной цепи.
Мы — нити одного узора.
На шали мира все наши пути
Вплетены в созвучие вечного хора.
Мы вечно идём все рядом…
Капли воды морской…
Песчинки в холмах пустыни…
И, когда сердце твоё сожмёт тоской,
Помни:
Мы — звенья одной цепи.
Мы — нити одного узора»
— Кажется, Лэр чувствовал, что подходит его время уйти, — плача, молвила королева, — И он написал это для тебя, прощаясь.
Растерянно перечитала короткое послание. Вновь и вновь.
— Мы — звенья одной цепи… Мы — нити одного узора… Такое ощущение, что Лэр хотел что-то сказать, но вот что?..
— Да, странные строки… — вздохнула мать брата, — Но, знаешь, не все перед уходом туда сохраняют ясный рассудок. Но, всё-таки… даже теряя последние силы и теряя своё сознание, он всё равно пытался сказать, что ты важна для его сердца.
Вздохнула. Она разрыдалась сильнее. И, подойдя к ней ещё ближе, её обняла. Робко погладила по спине. И ещё. Ещё. Погладила по голове. Мать моего брата плакала долго, отчаянно. Потом вроде смирилась. Когда она мягко отстранилась, и я вновь увидела её глаза, уже какие-то тёмные, пустые, то испугалась её взгляда. Кажется, сын был самым драгоценным, что у неё было. И она его потеряла.
— Постойте… — я растерянно вгляделась в лист, — А как долго его комнату не убирали? До того, как?..
— Её убирали за день. Вот, накануне утром, когда он отошёл… — королева смутилась, — Отошёл по делам…
— А я накануне вечером к нему заходила… — недоумённо потёрла правую бровь, — Точно, он тогда что-то писал, сидя на кровати, положив лист на книгу, а чернильницу — поставив возле себя на постель. Увидев меня, скомкал бумагу и бросил под кровать.
— Но этот лист совсем не мятый! — женщина растерянно моргнула.
И верно! Так… это не то послание? Или… или это всего лишь чистовик?
Взволнованно сжала руки эльфийки:
— Может, там было ещё что-то?..
— Но куда тогда пропал тот смятый лист? После… после того, как… там уже не убирали! — несчастная мать Лэра куснула губу, — Я велела ничего не трогать. Будто он только вышел ненадолго и скоро вернётся. Вроде бы, туда и не заходил никто… разве что тайно.