За границами легенд
Шрифт:
Грубо ответила:
— А он никогда и не склеится. Ты мне — никто. Может, у тебя и существовала возможность стать для меня кем-то, но с уходом мамы за Грань её больше нет.
Мы опять померялись взглядами. На сей раз держались столько, что у меня в глазах появилась режущая боль. Мужчина не собирался сдаваться, но напор моей ледяной ярости сбил его с толку: он опустил взгляд. Я отвернулась, скрестив руки на груди, всем своим видом показывая: мне начихать на него.
— Послушай, Зарёна, — вкрадчиво начал остроухий, — Если уж ты меня презираешь и как отца принять не хочешь, то подумай хотя бы о том, что тут у тебя будет крыша над головой, может, свой собственный дом. И тебе не придётся трудиться до кровавого поту, чтобы добыть себе пропитание. Я уж молчу, какое красивое место страна эльфов. Многие люди хотят хоть на мгновение увидеть её, послушать нашу музыку, увидеть наши танцы и картины…
Развернулась и показала ему кукиш. К моему удивлению, он этот жест понял. И к моей радости — сник. Проворчала:
— Ну, прощай! — и пошла прочь.
Остроухий отчаянно закричал:
— Неужели, тебе больше нравится носить эту дрянь, бродить по дорогам и разбивать носы и лица всяким отбросам? Неужели драка в гуще восстания, где легко потерять жизнь, тебе нравится больше, чем возможность стать наследницей эльфийского народа?!
Бросила на него презрительный взгляд:
— Моя прошлая жизнь намного интереснее той, которую ты мне предлагаешь.
— Но твои безумства погубят тебя во цвете лет!
А вот на сей раз он явно беспокоился искренне. Увы, у него был слишком веский повод, чтобы волноваться о своих проблемах, а не обо мне и моём состоянии.
Скрестила руки, дерзко ухмыльнулась:
— И пусть. Может, меня запомнят. Может, нет. Но мне хочется так жить, — и спокойно двинулась к просвету леса.
К моему удивлению, мужчина не бросился за мной, не пытался ещё как-то остановить меня, силой утащить в Эльфийский лес. Похоже, он был потрясён моим холодным приёмом. Так, что растерял невозмутимость и позабыл заранее приготовленный спектакль. А на что этот остроухий надеялся? Что я буду любить его за данную мне жизнь? Но тут, на мой взгляд, большая заслуга мамы — это она дерзнула оставить меня в живых. Потому что считала: я не виновата в её сломанной и растерзанной жизни. Ох, мама моя, мамочка… Единственная моя отрада, воплощение тепла и нежности… Я упивалась твоей любовью досыта, я забывала обо всех обидах и оскорблениях в твоих ласковых объятиях. Я безумно хочу быть такой же заботливой и нежной, как ты, но никогда не стану такой… Ты ушла, мама, но твоя боль осталась в моём сердце.
У меня не было ни оружия, ни каких-либо вещей. Так что ничто не затрудняло мой путь. Недавняя рана напомнила о себе, в душе поселилась необъяснимая щемящая грусть. И всё-таки я шла вперёд. Чтобы ни случилось, надо идти с гордо поднятой головой. Знать бы ещё, куда, в какую страну меня занесло.
Шла полдня, набрела на небольшой городок, ощетинившийся высокой и толстой крепостной стеной. Туда меня пропускать без платы не хотели. Обошла стену, нашла в ней несколько подходящих трещин. Пыталась забраться, но стену смазали какой-то скользкой дрянью, так что с матюгами навернулась вниз. Неужели, тут никакого тайного хода не придумали? О, если б я могла найти что-то подобное!
Странное ощущение: словно все звуки на поле вокруг города стихли, потом что-то легонько подтолкнуло меня в другую сторону от города. Оглянулась, но никого не увидела. А, была ни была! Пошла в нужном направлении. Вернулась в лес, из которого вышла. И неожиданно набрела на подозрительные заросли. В кустах нашлось много всякого хлама поверх колёс от телег. С интересом стала расталкивать хлам ногами. Под колёсами обнаружилась дверца люка, под ней — лаз. Чудненько… Лишние приключения на мою голову сейчас будут весьма кстати.
Полезла по широкому холодному проходу на ощупь. Раз едва не наступила на крысу. Казалось, это дрянное место никогда не кончится или окажется лабиринтом, в котором заблужусь и подохну от голода и изнеможения. Однако упрямство непреклонно влекло меня вперёд…
Наконец наткнулась на каменную лестницу, забралась по ней, едва не разбив затылок о потолок. Ощупала проклятую преграду, нашла на ней ручку, толкнула. Ничего. И что, ради того, чтобы наткнуться на запертый люк, я столько преодолела?! Нет, так просто не сдамся! Покуда жива, не сдамся!
Люк не выдержал моей злости и распахнулся. От хлынувшего света едва не ослепла. Когда глаза привыкли, подтянулась и выглянула наружу. Так-так, узкая улица за вонючей постройкой…
Бродила по незнакомому городу, шатаясь от усталости. Наконец набрела на столовую. Денег не было, ну, хоть посижу и отдохну. А ежели они вздумают выставить грязного рыжего всклокоченного парня за дверь, то им же хуже.
В столовой как раз трудился парнишка-менестрель. Так что я устроилось на свободном месте, в углу, и насытилась пением. Душа отдохнула. Хорош, сопляк! Внешность обыкновенная: тёмные волосы, светло-серые глаза, веснушки на бледном лице, но голос необыкновенный. Вроде и не самый красивый, но силища в нём большая. А уж как глаза у паренька блестят! Видно, что дело ему по нраву. Побольше бы таких: как ни вымотался душой и телом, а послушаешь их — и на душе светлее становится.
А потом менестрель заметил меня. Посмотрел так, словно мы были знакомы раньше. Вгляделся в моё лицо, скользнул взглядом по моей грязной мужской одежде, по взлохмаченным — я уверена в этом — волосам. И, вместо того, чтоб ужаснуться увиденному, просиял от радости. Попросил у прислужника столовой:
— Ежели песни мои вам по душе пришлись, принесите прекрасной даме что-нибудь поесть.
Все обедающие тотчас повернулись ко мне, но прекрасной дамы явно не приметили, потому недоумённо отвернулись обратно к художнику слов. Прислужник пошептался с толстым поваром — и вскоре принёс мне большую тарелку овощного салата, явно одного из самых дешёвых блюд. Однако же очень вкусного, к тому же, не вступающего вразрез с моими особенностями, доставшимися от папаши-эльфа. А менестрель затянул легенду о молодом мастере. Тот, вопреки воле отца и старшего брата, много времени проводил за созданием деревянных и металлических флейт: «С детства, как услышал мастер впервые песню флейты, загорелся желанием повторить её, а потом, спустя года, когда в хитром деле том уже поднаторел, захотел создать инструмент со звуком необычайным». Однако время было сложное, немирное, воины ценились больше мастеров. И когда королю опять потребовались воины для нового похода на врагов…
Тут я с ужасом поняла, что рассказывается о новодальском мастере, пригляделась к сидящим вокруг, а у них у многих были синие глаза. Значит, противный мальчишка бросил меня в Новодалье!
Я в этой мерзкой стране до сих пор только раз была, когда захотела проводить ту девицу с сумасшедшей мечтой. Понимала, что такие дураки, как она, обычно долго не живут, вот и захотела хотя бы проводить, чтобы совесть меня не мучила за то, что бросила её по дороге. Проводила… и ушла. Я завидовала Алине, потому что она, хотя и родилась, выросла в одной из Враждующих стран, однако ж была достаточно сильной, чтобы сберечь свою наивную детскую мечту — у взрослых такие мечты не родятся. И ещё больше завидовала ей, потому что у неё была мечта, пусть и глупая, неосуществимая — труднее сложно придумать, однако она у неё была, у этой странной девушки, и та ею жила. А я давно уже разучилась мечтать…
И тут я опять оказалась на территории моих врагов! Мало мне встречи с папашей, который в иное время и не подозревал о моём существовании, а тут вдруг вознамерился использовать, так ещё и я в этом месте оказалась!
Но как ни гадко было моё положение, мягкий голос менестреля и его история захватили меня, обняли и понесли в чужое прошлое, как будто подсмотренное рассказчиком…
Тот мастер был слишком горд. Кроме творчества его ничего не занимало. Хотя и дрался он вполне себе достойно, хотя мог преуспеть в воинском искусстве, однако мечтал создать нечто удивительное, превзойти других мастеров, прославиться. Когда его заставили воевать с врагами — он убивал тех безжалостно. Но за свою гордость и пренебрежение к людям, в том числе, к родителям и старшему брату, мастер поплатился. В осаждённом городе он увидел, как издеваются над мальчишкой, как вырывается из рук смеющихся воинов мать ребёнка, услышал её надрывный крик — и его сердце дрогнуло. Хоть и прозвали этого мужчину на родине «Каменным мастером», однако ж было сердце его не из камня. Он защитил её, как женщину «на которую глаз положил», заодно спас её сына. Потому что понял: ей жизнь ребёнка дороже собственной. Женщина сочла защитника добрым человеком и отплатила за спасение, как могла. После страстной ночи гордый мастер понял, что у него не хватит сил расстаться с ней.