За лимонником
Шрифт:
Стараясь ни о чём не думать, он дошёл до набережной, до речного вокзала. Потом спустился по ступенькам к Амуру, почти к самой воде. Река очень широкая, на той стороне виднеются горы. Только вода необычная жёлтого цвета. Это пески делают её такой.
Присел на одну из скамеек. Яркое солнце и прохлада ветра немного подняли его настроение. Следил за полётом многочисленных чаек. Но от памяти он не ушёл и на сей раз. История с заминированной беседкой продолжились сама собой.
…Трупы бандитов пока так и остаются лежать у беседки,
– Опять ты, злыдень, врач хренов, таких хлопцев добрых загубил! Да и твой мелкий пособник рядышком. По вам пули наших хлопцев стонут и плачут.
– Оказывается, ты знаешь, липовый больничный сторож, старая наглая кляча, – отвечает Смилов, – что я так поступаю с фашистами и американскими холопами не в первый раз! Ты следишь за мной и за моим юным другом и уже давно заложил нас своим гадам по полной программе.
– Чего там закладывать? Адреса всех сепаратистов имеются в Интернете. Добрые люди позаботились. Так что, не думай, что ты Смилов – Кощей Бессмертный. А твой мерзкий пацан – такой же москаль, как и ты. Долго не проживёте.
– Ошибаетесь, – просто замечает Игорь. – Это ваши дни закончились, господин Воронько. Идёт гражданская война, и за всё придётся отвечать.
– Да, Воронько, – сказал Смилов, – пока живу, вам жить и убивать людей не дам!
– Да я знаю, что ты московский шпик! Я всё знаю, Смилов! Я ещё знаю, что скоро всех вас, сепаратистов, уничтожат. Остальные убегут из этих мест в разные стороны, как крысы.
– Нам со своей земли бежать некуда. А ты, Михась Воронько, и есть самая настоящая старая и подлая крыса. Если не заткнёшь свою щербатую пасть, то я запросто перережу тебе глотку.
– Понятно. Ты это умеешь. Ты же хирург.
Как же хочется Смилову задушить старого бандеровца. Ведь заслужил такой смерти пособник убийц и нацистов. Да ведь и сам Воронько, без сомнения, немало кровушки людской пролил. Но следов не осталось. Все улики бурьяном-травой поросли. Впрочем, даже одного сегодняшнего факта достаточно, чтобы поставить мерзкого старика к стенке. Не обязательно к ней, а вывести в чистое поле и отправить в Сатанинское Царство. Другого наводчик и бандеровец не достоин.
Нет сомнения, что парни и девчата из народной милиции так и поступят. Церемониться с врагом не станут. Старость старости рознь. Один до гроба людям добро делает, другой – уничтожает всё доброе вокруг себя… Вот он мир-то какой разный!
А сейчас в ожидании сотрудников из Народной Милиции Смилов ведёт даже беседу с тем, кто внимания-то человеческого не достоин. Но не зря ведь все эти разговоры. Может быть, во зле своём бандеровец что-то и важное… ляпнет.
– Жизнь заставила меня, Воронько, подонков убивать, – даёт разъяснение бандиту Смилов.– Такие подонки, как ты, и научили меня защищать от
– Нет у тебя, Смилов, никаких родных и близких. А родина что? Где жизнь богаче, там и родина.
Хирург находит в себе силы удержаться от ликвидации, уничтожения старого, но матёрого врага. Он терпеливо объясняет Воронько, что родина – это одно, а территория – совсем другое. Демьян не спрашивает, а утверждает, что, именно, он, Воронько, запустил фашистов во двор больницы.
Воронько нагло и решительно подходит почти вплотную к Смилову. Толкает его в грудь. Шипит, как ядовитая змея:
– А если бы и так! Тебе-то что, убийца? Хирурга из себя строишь, а сам… А я тебя-то не шибко боюсь и твоего пацана тоже.
Смилов отпихивает от себя старика:
– Что же, тогда подохнешь бесстрашно. Мне без разницы. Одной скотиной на земле станет меньше. Мне почёт и уважение. Да и людям радость.
Все эти картины Окуневу давно знакомы. Такие вот ненавидят россиян по духу и рождению. За то и ненавидят, что Россия дала им истинную свободу и пристегнула к их непонятной и привередливой стране огромные пространства. За что же им такая благодать? За любовь к нам? Так ведь нет её и, по большому счёту, и не было.
Пора уже признать и понять, что ненависть, даже большой части украинского народа – не выдумка. Пропаганда поработала. Заокеанская да западноевропейская. Да и польские и прибалтийские власти стараются Штатам угодить, да всем, кроме России.
Воронько смотрит в небо. Там вовсю поют жаворонки. Или не понимают, что идёт война, или уже привыкли наблюдать за смертью.
– Болтай, болтай Смилов! – Говорит Воронько. – Скоро всё переменится.
– А я в этом и не сомневаюсь, – отвечает Смилов.– Всё переменится.
Поглядывает на окно палаты, где находится Миля.
А совсем не далеко от больницы слышится стрельба из автоматов и пулемётов, разрывы гранат и мин. Ясно, что там ополченцы ведут оборонительный бой. Не трудно представить, что не только бандиты погибают в шквале огня, но и защитники Родины. Стрельба в усиленном режиме.
Смотрел Игорь на волны Амура, на сопки, что на противоположном берегу, на полёты крикливых чаек, и казалось ему, что всё это не реально. Ничего удивительного. Если не все, то подавляющее большинство людей не сразу привыкают к новым местам.
Рядом с ним присел худощавый старик в сером костюме и не бесцеремонно стал рассказывать Игорю, что в семидесятых годах прошлого века он имел счастье жить в Соединённых Штатах Америки. Ну, такая замечательная страна! Не то, что Россия. Ах, какие там уже тогда были прекрасные унитазы и дороги. Знакомая старая песня.
– А в России люди – хлам, дикие какие-то, – продолжал старик, пытаясь увлечь юношу современными сказками дядюшки Римуса. – Всё у нас захламлено, народ некультурный, невоспитанный.