За лимонником
Шрифт:
– Совсем не тайна, – ответил Окунёв. – Все должны знать о том, что происходит – и взрослые, и дети. Да и мне иногда хочется просто высказаться. Так легче жить.
Он начал рассказывать о том, что сразу же выплыло из памяти.
…На больничном дворе ни машин, ни людей. Гнетущая тишина. Запустение. Безлюдно. Но не всегда так бывает. Война войной, но люди: медики и больные выходят на улицу подышать свежим воздухом. Нет, это не боязнь замкнутого пространства, клаустрофобия, это желание жить. Не больше и не меньше.
Никто, по большому счёту, не верит и не хочет верить в возможность
Чуть подальше от основного, парадного входа в больницу – беседка. Для отдыха «ходячих» больных.
Внутри старого и давно не знавшего ремонта здания стационарной лечебницы тусклый свет. Но его, вполне, достаточно для того, чтобы разглядеть глаза собеседника. Ведь это очень важно и нужно научиться беседовать друг с другом глазами. Мудрые и достаточно смелые учёные утверждают, что раньше, ещё задолго до внедрения Христианства на Руси славяне умели это делать. Потом их убедительно попросили разучиться быть не совсем похожими на других. К счастью, не все добрые люди согласились стать рабами, далеко не все.
Но сегодня неймётся тем, кто безумно желает всю Землю превратить в Освенцим, Гуантанамо или нечто подобное. Палачи сказочно богаты, но этого для них мало. Их хочется беспредельной и почти вечной власти над людьми и всем существующим. Но такого не бывает, а если и случается, то на короткое время. Ведь отдельные сегменты Мироздания далеко не всегда бывают «искривлёнными», а лишь, на определённое время. Искажаются они только для того, чтобы преобразиться, стать совершенней.
Нередко всё доброе и необходимое или забывается, или отвергается власть имущими, или… замалчивается ими. Кому-то ведь и сто, и двести лет тому назад очень желалось, чтобы сын не знал отца своего. Слаб тот, кто не может и не желает ведать, откуда и куда он идёт. А если слаб, то значит управляем. Но на каком-таком основании один человек над другим становится господином? Ни в какие ворота не лезет.
Если перед тобой большая кормушка, так и наслаждайся, пока не упадёшь от усталости на землю животом. Но властвовать не смей! Не бери греха на душу, если она у тебя… имеется. Ведь есть что-то. Возможно клочок мерзкой чёрной субстанции. Но ведь и она должна очищаться от скверны. Некуда же иди, кроме Бога. Его ни там, ни здесь не обойдёшь. Не получится.
Вот при таких обстоятельствах уходящие не в самые лучшие миры бесы делают всё, чтобы подрастающие поколение российской молодёжи отвергала собственную суть и ментальность, ушла в безадресное виртуальное пространство, в кровавые игры, где, к примеру, отважный и справедливый англосакс умело уничтожает никчемное и глупое сборище россиян… Героями для подражания у некоторых подростков, к сожалению, становятся карикатурные «рембы». Таким образом, всё больше и больше появляется рядом с нами не просто аполитичных, но генных модифицированных людей, зомбированных, превратившихся во врагов собственного народа, да и самих себя.
…К дверям маленькой палаты направляется в наполовину застёгнутом зелёном халате и колпаке хирург, лет сорока. Это Демьян Тарасович Смилов.
Маленькая комнатка, палата, где умещаются только одна койка. Вслед за врачом входит в палату и Окунёв. Почти все в больнице знают, что Игорь связной, разведчик, который снабжает необходимой информацией Смилова и таких, как он. Игорь стоит рядом с хирургом.
На койке – девочка, лет шести. Нет обеих ног. Она смотрит на врача своими большими карими глазами. Это Ника. В руках у неё кукла без… головы. Смилов тихонько прикасается к плечу девочки рукой.
Он пододвигает к её койке табуретку. Садиться.
– Дядя Демьян, – спрашивает Ника, – моя кукла Лиза будет жить?
– Ты, Ника, не сомневайся, – успокаивает её Смилов,– кукла может существовать и без головы.
– Это правда, Ника, – подтверждает Игорь, – многие куклы так и живут. Особенно, в военное время.
– А я, – подмигивает обоим правым глазом девочка, – смогу жить без головы?
– Никто не сможет. Кроме кукол и прочих игрушек, – терпеливо поясняет хирург. – Но у нас с тобой головы на месте, слава богу. Получается, что всё в порядке.
– Не всё в порядке, – говорит Ника.– Ты же знаешь, дядя Демьян. Игорь тоже знает.
– Я в курсе, Ника! Ну, нет теперь у тебя двух ножек, моя маленькая, – Смилов вступает в спор с девочкой. – Но без них ведь можно жить и… нужно. Поговори немного с Игорем, Ника. Он тоже знает, что такое война.
Хирург Смилов выходит из палаты.
Игорь садится на табуретку, перед койкой Ники.
– Я же смерти не боюсь, Игорь, – заверяет его девочка. – Я знаю, сначала умирать больно. А потом уже можно и привыкнуть.
– Наверное, так. Моей сестре Лике было всего три года, когда она попала под танковый снаряд. Но думать надо о жизни. Для того она и существует, чтобы о ней думать.
– Прямо и не знаю, о чём и думать.
– Учти, ты не одна такая… вот, – говорит Игорь.– Здесь почти каждый второй не боится смерти. Отучили нас оккупанты бояться смерти. Я санитар, я знаю.
– А почему так?
– Да потому, что заканчивается на «у»! Вообще, Ника, много будешь знать – скоро состаришься.
Она бережно укладывает безголовую куклу рядом с собой.
Игорь с грустью смотрит на Нику. Боже мой! Сколько бед и несчастий принесли сюда благодетели из Киева. Военнослужащие, националисты, бандиты…
– Я состарюсь? – Говорит Ника.– Прямо смешно.
– Ну, и почему ты такая смешливая, Ника?
– Да потому, что я никогда не состарюсь, – смеётся она. – Я умру маленькой девочкой.
– Такая маленькая, а уже глупая, – по-взрослому говорит ей Окунёв. – Не обижайся, конечно.
На лице девочки появляется улыбка.
Она спрашивает Игоря:
– Я знаю, санитар, что ты смелый человек. Скажи мне, ты многих врагов убил.
– Лично я никого не отправил на тот свет, Ника. Но с моей помощью туда ушли десятки бандитов. Может быть, и сотни. Скромничать не буду.
– Ты береги себя, Игорь. Ты всем нам нужен. Очень нужен. Ты ведь защищаешь нас.
– Я стараюсь, Ника.
Всегда Игорь пытался казаться серьёзным и очень взрослым, особенно, перед Никой. Но не получалось. Иногда он впадал в меланхолию. Ещё бы! Не забывается то, что хотелось бы забыть.