За любовь, которой больше нет

Раевская Полина Александровна

Они были на красной дорожке, журналисты задавали вопросы, Ким вежливо отвечала, скулы сводило от боли, но она продолжала улыбаться, пока не услышала позади себя вопрос, адресованный Анне.

– Миссис Беркет, как вы отнеслись к измене?

Все замерли, Ким тоже застыла, боясь, повернутся назад, но все же сделала это и поразилась. Анна продолжала улыбаться с задумчивым видом, а Маркус же побледнел и что-то говорил рядом стоящему громиле.

– Измене? – воскликнула вдруг Анна, и шепотки стихли в ожидании ее ответа. Ким тоже прислушивалась, позируя фотографам.

– Не знала, что можно изменить с носовым платком. Они ведь для того и созданы, чтобы в них сморкались, а использовав, выкидывали!
– довольно сообщила она.

Ким затрясло от гнева и унижения, все взгляды были направлены на нее, более откровенного оскорбления сложно было придумать. Девушка не знала, чем ответить на этот выпад, она была слишком раздавлена,

чтобы еще отражать нападки. Ей хотелось забиться в угол и не показываться, но это невозможно было сделать.

– Веди себя достойно и не ведись на провокацию! Поняла меня?
– зло спросил отец, подскочив к ней. Ким согласно кивнула, чтобы поскорее избавиться от его общества.

– Видел их лица?
– со смехом спросила Анна у Маркуса, когда они проходили мимо. Ким стиснула до боли клатч и последовала за ними в банкетный зал.

– Ты вообще соображаешь, что несешь?!
– процедил Маркус, одаривая жену холодным взглядом, но она не стушевалась, напротив язвительно пропела:

– И это говоришь мне ты?! Знаешь, с недавних пор я кладу на всех х*й, тем самым обеспечиваю себе спокойствие. Поэтому мне плевать. Да и что, в конце концов, я такого сказала, что не было бы правдой?

Маркус гневно сверкнул глазами, но ничего не возразил, и это больнее всего задело Ким, она сглотнула подступившие слезы, проклиная его, себя и его стерву-жену. Весь вечер она старалась не смотреть на них и бегала от отца, который достал ее со своими нравоучениями о том, как ей полагается вести себя в обществе, и нахваливая жену Беркета, восхищаясь ее выдержкой и очарованием, несмотря на жизненные невзгоды. Устав от всего этого, девушка скрылась в туалете, где дала волю слезам, наплевав на макияж и вообще на все, желая лишь как можно скорее оказаться в своей квартире, хотя и там ей не хотелось быть, потому что все в ней напоминало о прошедшей ночи. Вскоре Ким успокоилась и привела себя в должный вид, а в дамскую комнату вошла Анна Беркет с шампанским в руке и довольной улыбкой. Ким так взбесил ее торжествующий видок, что она не смогла сдержаться и едко поинтересовалась:

– Празднуешь, что подвернулся случай поднять свою самооценку?

Анна удивленно вскинула бровь, а после усмехнувшись ответила:

– Ну, что ты! Куда уж выше, а ты как вижу, зализываешь тут весь вечер раны.

– Зализывать мои раны будет твой муж сегодня ночью!
– нагло заявила Ким, но Анна и бровью не повела.

– Маленькая глупышка! – поцокала она языком, а после снисходительно прошептала подходя ближе -Думаешь, что я волнуюсь из-за тебя? Ничуть! Ты всего лишь, как я и сказала носовой платок, в который он сморкается, а иногда еще и кончает. Миленькая дурочка для отвода души, ни больше, ни меньше. Сотни таких, как ты, кричали его имя, но мой шепот всегда был громче! И поверь мне, так будет всегда. Я - душа этого мужчины, я - его сердце, я - все, чем он живет и дышит, и никто и ничто не изменит этого!

И хотелось бы засмеяться в лицо этой самоуверенности, но Ким не могла, потому что не было в ней ни грамма фальши и лжи, чистейшая правда, не хвастовство или позерство, а спокойная констатация факта. Но как же больно, мать ее. Ненависть разлилась по венам, а ревность окончательно сорвала крышу и девушка решилась на отчаянный шаг, точнее ей просто хотеть задеть эту самоуверенную женщину, стереть с ее лица жалость и улыбку, поэтому вздернув голову, она также снисходительно улыбнулась и тихо сообщила:

– Сотни до меня не были беременны от него.

Анна застыла и побледнела.

– Что?
– дрожащим голосом спросила она.

– Я беременна от Маркуса. –уверенно повторила Ким, боясь при этом последующей реакции, боясь последствий. Но Анна ничего больше не сказала, невидящим взглядом, она посмотрела на живот Ким и развернувшись, нетвердой походкой вышла из туалета. Ким двинулась следом, ее колотило от волнения и ужаса. Боже, что она натворила? Что если Анна сейчас устроит разборки мужу? Что будет, когда он узнает про это вранье? Мысли калейдоскопом проносились в ее голове, поэтому она не сразу заметила, как все засуетились, и только увидев столпившуюся толпу, поняла, что что-то произошло. Понимание пришло только, когда Маркус быстро вышел из зала с бесчувственной женой на руках, и заставило ее похолодеть от страха. Кажется, она влипла окончательно!

Глава 15

«Не криви улыбку, руки теребя -

Я люблю другую, только не тебя.

Ты сама ведь знаешь, знаешь хорошо -

Не тебя я вижу, не к тебе пришел.

Проходил я мимо, сердцу все равно -

Просто захотелось заглянуть в окно.»

С.А. Есенин

У русских есть такая пословица: "Утро вечера мудренее!". Не знаю, что за "мудренее", но то, что, проснувшись, ситуация не кажется концом света - это факт. Вечером краски сгущаются, и руки опускаются под гнетом свалившихся проблем. Так и было вчера. Я захлебнулся д*рьмом, в котором Анна меня столь любезно

прополоскала. Думаю, сдохни я у нее на глазах, она бы с улыбкой переступила через мой труп и пошла дальше. Столько яда и ненависти было в каждом ее слове. Боже, и с этой женщиной, настолько ненавидящей меня, я прожил десять лет и искренне верил в ее любовь! То ли дебил, то ли слепой, а может даже мечтатель. Какими мы становимся наивными, когда дело касается тех, кого мы любим! Эти мысли вертелись в моей голове всю ночь, которую я провел среди обломков гостиной, уставившись взглядом в одну точку. И такая безысходность накатила, что в пору было удавиться. Но при всем этом мне еще удавалось заниматься самоиронией. Противный голосок во мне угорал: "Да ладно тебе! Удавиться? Серьезно? Не верю! Ты гребанный врун, Беркет. У тебя кишка тонка для суицида, когда еще куча возможностей все исправить!" И я ведь поддакивал самому себе: "Да, еще можно что-то сделать", хотя понимал, что это всего лишь издевки. Какие нахрен "возможности" у меня, что тут можно "исправить"? Знаете, что такое последние четыре месяца? Это такая картинка, где я стою рядом с ванной, наполненной жидким дерьмом до краев, кажется еще чуть-чуть, и оно полезет наружу. И такая вонь стоит, духота, вокруг мухи... Я на коленях, связанный виной, безумной тягой и чертовой любовью к женщине, что рядом со мной. А она смотрит на меня, такая спокойная, даже не морщиться, улыбается хищно, с предвкушением.... Медленно подходит ко мне, рассматривает, как раба на рынке живого мяса, а я покорненько жду своей участи. От ванны смердит так, что блевать тянет, но еще рано... Я не боюсь, примерно знаю, что произойдет, но всё же надеюсь, что мы сможем обойтись без этого... Униженно, как и положено рабу, прошу ее взглядом: "Не надо, любимая! Знаю, что это я наполнил нашу жизнь этим, но прошу тебя, не будь так жестока, не надо!" Но она продолжает качать головой и взглядом отвечает мне в своей русской манере: "Надо, Вася, надо!" Ее руки зарываются в мои волосы, ласково так, обманчиво, а я как последний бедолага, ловлю крохи блаженства от нее даже в этот момент, а потом захват становится крепче, острая боль разливается от головы по всему телу. Сцепив зубы, терплю и упираюсь, когда Анна начинает тянуть меня к зловонной бадье, словно нашкодившего кота. Но слабенько упираюсь, понимаю, что сам виноват, и пришла пора платить по счетам в поединке с глазу на глаз. Мы у цели, начинается марафон под названием "Я добью тебя, Беркет, чего бы мне это не стоило!". Сказано - сделано. Рука держит голову крепко и никуда от этой стервы, в которую превратилась моя жена, не денешься. Люблю ее и зачем-то пытаюсь ей это доказать, готов на все ради этого. До последнего не хочу верить, что ей это не нужно! Она четыре месяца держала меня над этой заполненной нашими ошибками ванной, и двигались мы не от поверхности, а напротив, к ней. И вот вчера наконец-то она меня в нее окунула. И не просто там у нее рука дрогнула, а методично так, со вкусом, с наслаждение купала меня в этих помоях, приговаривая: "Глотай, с*ка, глотай! Узнай вкус нашей жизни, как узнала его я. Вот так, милый, еще ложечку. Больше никакого нытья, чистейший хардкор!" И я узнал. Не описать словами какого это... Вонь вызывает рвоту, а вкус выворачивает внутренности, и меня выворачивало, я душу ей готов был выблевать, но она уже спустила тормоза, с остервенением меня туда с головой, чтобы скрыло шею, глубже, надолго, чтобы нажрался вдоволь, не замечая, что сама уже по уши в этом дерьме, но при этом всем свои видом: "Любуйся, "любимый", твоя качественная работа! Вместо шл*хи тебе надо было на моей спине made Berket вырезать".

И вот оба в г*вне, кругом оно и лишь оно. Мы же, выблевав из себя всю желчь с кровью до слез и сердечного разрыва, разбежались по разным углам, напуганные до смерти собственным садизмом. Что дальше? А ничего ... "Утро вечера мудренее".

Настало "мудреное" утро, эмоции сошли на "нет", разум прояснился, вчерашняя ругань горчила, но не отравляла. Хотелось верить в лучшее, и я верил. Как дурак, как мальчишка надеялся, что все произошедшее - это ... А что это? Маленькое недоразумение длиною в десять лет? Перегрелась чуток милая, накопилось – высказала? Короче неважно что, главное, считать незначительным это все и пожалуй пережить можно, надо только поговорить, прощение попросить, к психиатру сбегать... Что там еще, какие варианты? Короче разбиться в лепешку, но вытащить нас из этого болота. И куда только девался цинизм и извечный скептицизм? Где гребанная гордость? Но это уже не вопрос собственного достоинства, это вопрос выживания. Плевать на попранные чувства, плевать на втоптанные стремления и даже мечты, плевать на кровавый путь, который преодолел в попытке стать лучше, плевать на грязь, которой отравлена душа. Поднять себя раздавленного, разделанного на куски нежным голоском, встать и протянуть руки к его обладательнице, ибо где-то еще маячит призрак надежды на лучшее. И я встал, умылся, оделся, настроил себя и уже готов был к бою за свое... счастье? Ну да, наверно. За что-то свое через "не могу", "не буду" , "не хочу", "не знаю как" и "не уверен". Заткнул голос сомнений грубо, безапелляционно, вот так со всей дури каблуком на нежное горло гордости. Она хрипит, корчится, но сдается и вуаля – я снова коленопреклоненный или на русский манер: "Готов целовать песок, по которому ты ходила!".

Итак, борьба с самим собой выиграна, что далее? А далее я, воспрянувший духом, успокоившийся, открывший в себе второе дыхание, иду, нет, лечу к дверям спальни Анны, чтобы увидеть ее, сказать ей три простых слова и умолять опровергнуть все, что она наговорила вечером, а потом мы справимся, мы сможем и у нас получится. Вот такая оптимистическая херня крутилась в голове, пока я вытанцовывал возле двери, ожидая, когда она откроется на стук, но в ответ тишина. Калейдоскоп предположений: "Где Анна? Может, уже на работу уехала? Но вроде бы рано.. Может, спит крепко? Может..."