За отвагу
Шрифт:
Утром снова наведался доктор. Внимательно осмотрев рану, сделал неутешительный вывод:
– Никуда, Федор Николаевич, я тебя не отпущу. Началось загноение. Если не хочешь умереть через несколько дней от заражения крови, необходимо лечение. Боюсь, затянется надолго. Так что не геройствуй. Я сегодня ночью был у партизан. У них пока своего доктора нет, а раненые уже есть. Вчера засаду на немцев делали, первый бой приняли. Даже пару немцев подстрелить получилось, а у самих только одного в руку ранило. Вроде у них в партизанском лагере из райбольницы лекарь вот-вот должен появиться, но пока тишина. Поэтому я и понадобился. Свинкин доктор – тоже доктор,
Игнат Поликарпович рассмеялся и продолжил уже серьезно:
– Так вот, поговорил я насчет тебя, Николаевич. Сегодня к вечеру за вами придут и отведут на партизанскую базу. Она километрах в десяти отсюда, среди болот. Там безопасно будет. Подлечишься, на ноги встанешь, а там как сам решишь. Захочешь – останешься в отряде, не захочешь – двинешь на восток. Главное, что ты здоровый будешь. Ну а Васька тоже пусть решает, оставаться с тобой и воевать в отряде или идти дальше. Ну и напоследок самое неприятное – немцы стерегут берег реки пуще глаз. Объявили, что если увидят какую-нибудь лодку, сразу будут уничтожать не разбираясь. Говорят, что еще одна дивизия сюда подошла, будут переправу готовить. Все дороги заняты, не пройти. В лесах около реки как муравьи кишат. У нас туда пацанята на рыбалку хотели сходить, так их чуть не расстреляли. Потом, правда, ремнем по заднице надавали и удочки переломали. Ну и черт с ними, хорошо, что все живые вернулись. Под Лоевом лес рубят, говорят, скоро форсировать начнут. Так что обстановка у нас тут напряженная, не забалуешь. Ну ладно, – он засобирался, – пора домой идти. Надеюсь, встретимся уже у партизан.
Когда доктор ушел, старшина долго лежал, поглядывая в потолок. Потом поревел взгляд на Василия:
– Ну что скажешь, Васек?
– А что тут говорить, товарищ старшина, доктор же ясно сказал, что идти вам нельзя. Думаю, провожу в отряд, а сам двинусь на выход, к своим. Сами же сказали, что Тишкевич переживает. Дойду и расскажу, что да как. Может, и получится как-нибудь вас на тот берег переправить. Не все же фрицы оплели своей паутиной, наверняка проход можно найти.
Вечером, как и говорил доктор, к пилораме пришла группа вооруженных людей в гражданской одежде. С собой они принесли самодельные носилки.
– Тут недалеко на дорожке повозка стоит. На ней поедете, как барин, – сказал молодой парень в форме милиционера, проверив документы у старшины и Василия.
– Ваш немец? – кивнул он в сторону привязанного к столбу пленного.
– Наш! – гордо ответил Василий.
– Молодцы, – похвалил милиционер, – мы давеча двоих из засады убили. Правда, потом броневик подъехал, пришлось отступить, а так еще сколько-то положили бы. Ну ладно, забирайте его и пойдем, в отряде разберемся, что с ним делать.
Собрав нехитрые пожитки, двинулись в путь. Четверо партизан, периодически меняя друг друга, несли носилки. Сзади всей процессии шагал Василий, то и дело подталкивая немца стволом винтовки, не давая тому отставать.
Глава 4
Уже ночью по известным партизанам тропкам добрели до лагеря. Лошадь оставили недалеко от края болот в замаскированном сарайчике, который охраняли партизанские дозорные. А сами, снова переложив старшину на носилки, двинулись через топь, шагая нога в ногу с проводником, который знал секретную тропу на остров.
Разместив старшину в небольшом шалаше, где находилась медицинская служба отряда, состоящая из пожилой женщины, до войны работавшей акушеркой в Лоеве, Василий вернулся к немцу, которого он оставил под присмотром партизан. Тот стоял возле костра в центре окружавших его людей, испуганно озираясь по сторонам. Партизаны шутили между собой, то тут, то там раздавался негромкий смех. В этих шутках не было ненависти к этому немецкому солдату, угодившему в плен. Никто не желал зла бедолаге, волею судеб оказавшемуся сейчас среди белорусских болот. Скорее, больше потешались над его страхом: «Ишь как боится, трясется, словно осинка!», «Лишь бы не обмочился от страха, Аника-воин», «Думает, наверное, что мы его сейчас на костре зажарим да съедим без соли», «Гитлер-то его небось настращал, что у нас по ночам рога да копыта вырастают», «А может, он Петруню испугался? Того в темноте увидишь – сам полные штаны наложишь».
Партизаны тут же принялись наперебой рассказывать про своего однополчанина, высокого здоровяка Петра Кочана – человека необычайной силы, который на спор мог завязать в узел длинный гвоздь или разогнуть подкову, но при этом был чрезвычайно добрым и тихим парнем. Винтовка в руках этого исполина казалась тонкой палочкой, а пистолет запросто прятался в ладонь. В первом бою, который партизаны приняли накануне, Петр собственными руками свалил подрубленное дерево, которое перегородило дорогу и заставило немецкую колонну остановиться.
Василий подошел и встал рядом с немцем, всем своим видом показывая, кому принадлежит этот неказистый трофей. Партизаны тут же переключились на него: «Это где ты такого дохлого выбрал? Или они все там такие?», «А что это он у тебя пугливый такой?», «Ты его, хлопец, научил бы русскому языку хотя бы! А то ни бельмеса не понимает. Стоит, глазками хлопает».
Через несколько минут шутливой перепалки с партизанами к Василию подошел тот самый милиционер, который приходил за ними на пилораму. В дороге они познакомились, и Василий знал, что милиционера зовут Илья.
– Ну что, Вась, давай немца в землянку отведем, там его покормят и будут стеречь. А мы с тобой сейчас к старшине твоему пройдем. Тебя там наши командир с комиссаром ждут.
– Товарищи, расступитесь, – Василий взял немца под локоть и легонько толкнул из круга.
На краю лагеря была вырыта небольшая землянка, специально предназначенная для будущих задержанных, вот немцу и пришлось стать в ней первым постояльцем. Рядом с крепкими дверями, запирающимися на большой тяжелый замок, уже сидел часовой – бородатый старик, сжимающий в руках охотничье ружье.
– Это отец нашего председателя, – тихонько сказал про него Илья, когда они направлялись в медпункт, к старшине. – С немцем еще в империалистическую воевал, потом партизанил в этих краях. Как фашисты сюда подходить стали, берданку свою закинул на плечи и в отряд. Каждую тропку, каждое деревцо здесь знает. Это он, кстати, первого немца убил в бою. Не поверишь, из своего ружья. Зарядил волчьей пулей – и раз, фрицу прямо в голову метров со ста.
Кузьмину только что обработали рану, и пожилая женщина под светом керосинки заканчивала его перебинтовывать. В шалаше, наблюдая за работой медика, сидел командир отряда, невысокий крепкий мужчина в кепке, к которой была приколота красноармейская звездочка. Рядом с ним находился комиссар, такой же невысокий, с клиновидной бородкой и с красной повязкой на левом рукаве.