За пять веков до Соломона
Шрифт:
Собрав всю волю, что еще оставалось в напуганном до смерти сознании, Моисей заставил себя очнуться. Рубаха, мокрая от пота, противно липла к дрожащему телу, дыхание сбивалось так, будто самому довелось из лагеря на вершину с посланием бежать. Глаза дико вращались, связанные руки-ноги тряслись.
Несколько глубоких вдохов-выдохов успокоили мысли, чуть уняли сердце, что рвалось из груди.
Небо совсем посерело. Мертвая тишина, что всегда наступает перед рассветом, давила хуже пустых глаз. Только слева, на самой верхушке валуна — снизу никак не дотянуться — тихонько позвякивал, покачиваясь на ребре камня, медный нож. Клинок радостно блистал в первых утренних лучах, острие клонилось к Моисею, даря зыбкую надежду, рукоять перевешивала с другой стороны, рискуя сорвать нож в пропасть.
Казалось, достаточно дунуть, чтобы клинок свалился вниз.
Весь вопрос на какую сторону.
А в ушах все звенели прощальные слова не по годам мудрого Иисуса:
— Молись Господу, Моисей. Теперь твоя судьба в его руках. Захочет — освободит тебя, решит иначе — накажет страшной смертью. Если ветер с выхода подует, нож прямо тебе под ноги упадет. Зато если Господь решит западный ветер послать, нож в пропасть улетит. Тогда, Моисей, останется тебе лежать и просить беспощадное солнце, чтобы остатков разума лишило да муку страшную прекратило. Молись Господу, Моисей. И за ветром следи. С выхода придет или с запада…
Эпилог
Рассвет над горою Синай
Заспанная вершина куталась в одеяло из облаков. Сон на рассвете, как обычно, был самым сладким. Но шаловливый ветер налетел снизу, взбил перину, откинул покрывало, призывно закричал: «Вставай, соня». Гора не ответила: она отчаянно жмурилась под ярким солнцем, что успело взойти над горизонтом и сейчас выпускало тысячи лучей, закрепляя победу над ночью. Тьма попробовала спрятаться под туманом в долинах, но светило, поднявшись повыше, послало жарких слуг и в самые укромные уголки.
Серебряный месяц склонился в глубоком поклоне перед золотым собратом. Солнце улыбнулось, иди, мол, спать, хорошо потрудился ночью. Месяц протяжно зевнул, но остался досмотреть любимое утреннее представление.
Ночь скукожилась, и распалась тысячью теней, пытаясь забиться поглубже под валуны и скалы. Но свет быстро проник даже в глубокие расщелины. Тьме оставалось уползти под защиту пещер да впадин на полуночных склонах.
Иисус спокойно шел в лагерь. Спускаться оказалось тяжелее, чем десять дней назад идти наверх. Маленькие камушки сыпались вниз, пару раз ступни соскальзывали, но молодой вождь всегда ловко удерживал равновесие.
Утреннее тепло вернуло силы, тело пело и радовалось новому дню, словно не было бессонной ночи на горе, словно не давила три часа назад на спину и плечи каменная груда, что не давала сделать ни вдоха.
Мысли против обыкновения не путались, и потому Иисус замечал то, что не видел никогда прежде. Горные вершины, с утра пунцовые от стыда за свою сонную лень, а после умывания свежими облаками — румяные и огненно рыжие. Небо, успевшее за пару часов созреть и налиться свежим синим соком. Бурая пыль под ногами, что покрыла босые ноги толстым слоем.
Иисус не думал о том, как поведет израильский народ в Ханаан. Для этого еще будет достаточно долгих дней и бессонных ночей. Не думал, какие из Моисеевых правил оставит, а что поменяет немедля. И даже не думал, что скажет вождям.
Не было вечных сомнений: правильно ли поступил, справится ли. Была огромная пустота. И легкость. В теле, в мыслях, в душе.
Запах нагревающейся пыли щекотал ноздри, яркие краски дня радовали глаз.
Лишь одно молодой вождь знал наверняка: с горы Хорив спускался совершенно другой человек. Горячий и резкий Осия сорвался в первую же ночь в пропасть, сгорел в пламени солнечного отражения на третий вечер, не добежал с посланием до лагеря в четвертый день, остался лежать, заваленный камнями, во тьме десятой ночи.
Вместо Осии вниз шел Иисус — старше на десять дней, мудрее на десять лет.
Он пока не подозревал, что изменился и внешне. Виски двадцатипятилетнего мужа покрыла совсем не юношеская седина, а лоб прорезали и вовсе старческие морщины. Исчез задорный блеск молодых глаз. Вместо него там поселилась глубина того спокойствия, что приходит с годами накопленным опытом.
Иисус остановился. Вскинул лицо, подставляя навстречу светилу. Тепло растеклось от щек и лба через шею и плечи по рукам-ногам до кончиков пальцев.
Иисус наслаждался лаской солнечных лучей, когда ветер окреп, заворошил волосы на голове, приятно охладил голое тело. Навин наслюнявил палец и поднял высоко над собой.
Интересно, откуда придет первый сильный порыв: с выхода или с запада?..
Вместо послесловия
Одна серьезная причина прочесть эту книгу
Многие стремятся наверх, но мало кто доходит. А те, кто достигает вершины, вдруг открывают, что куда проще карабкаться вверх, чем потом удержаться на пике. Ветер дует в сотни раз сильнее, каждым порывом норовит сбросить вниз. Мороз щиплет со всех сторон, уговаривает остановиться хоть на миг, присесть отдохнуть. Но опытный Лидер знает, что перестать двигаться — значит стать еще одним ледяным холмиком, которых здесь, у самой цели, раскидано неисчислимое множество.
Покоривший вершину Лидер чувствует азарт и головокружение: сверху открывается такой вид, что дух захватывает. Перспективы, новые горизонты, еще более высокие пики.
Но там, наверху, Лидер вдруг замечает, что он тоже изменился. Вместо мягких тапочек, что старались не помять ни травинки, вдруг появились рифленые ботинки с острыми шипами, что с силой вгрызаются во все вокруг, следуя одной цели: любой ценой сохранить равновесие. На руках вместо лайковых перчаток — железные когти.
Не подумайте плохого. Лидер не мутирует в кровожадного монстра. Нет, без этих приспособлений ему попросту не удержаться. А что он ненароком кого острием задевает — так это же не специально. Человек, у которого от неловкого движения покорителя вершин, шрамы на душе на всю жизнь остаются — ну, сам виноват. Нечего было под горячую руку соваться.