За пять веков до Соломона
Шрифт:
После этого юный камень лежал на одном месте долгие столетия. Два-три раза в год приходил дождик, смывавший накопившуюся пыль, и сын скалы чувствовал себя помолодевшим и посвежевшим. Порывами налетал бродяга-ветер, полируя бока и превращая камень из угловатого недоросля в округлого юношу. Иногда ветер приносил с собой горсть легкомысленных песчинок, и те устраивались ненадолго поболтать с камнем. Ласковое солнце нагревало за день так, что тепло оставалось всю морозную ночь, до самого рассвета. Что ни говори, а одиноким камень себя не чувствовал.
Зато сегодня начались чудеса. Вначале юный камень ощутил, как его подняли и понесли по воздуху. Сторону, хранившую тепло непрестанного прикосновения земли, обожгло сырым воздухом. Прогулка оказалась недолгой, и уже через миг камень ощутил под собой что-то восхитительно мягкое и горячее. Вот это да! Неужели здесь ему предстоит провести следующую тысячу лет? Наверное, так должен выглядеть рай: ни одного твердого края, что так натирают бока за долгую неподвижную вечность, а еще — тепло, как от жарких лучей, хотя морозная ночь вокруг. Камень приготовился впасть в приятную спячку, предвкушая новую жизнь в благости.
Конечно, будь он хоть немного помудрее, понимал бы, что такие вещи не случаются сами по себе. И что удача имеет обыкновение отворачиваться от тех, кто всю жизнь лежит на боку. Но пока юный камень наслаждался обретенным счастьем и ни о чем не думал.
Иисус резко открыл глаза, горло опять сжало спазмом удушья. Молодой израильтянин уже знал, что резко вдыхать нельзя — только хуже выйдет. Освободить бы грудь от тяжкого бремени, сразу полегчает. Мелкие камушки больно впивались в щеку, прижатую к земле, взгляд открытого глаза метался по черному небу.
Иисус резко шевельнул всем телом, пытаясь сбросить груз валунов. Зубы сцепились, шея и плечи напряглись так, что очи полезли наружу, сдавленный крик вырвался изнутри, но ничего не произошло. (Только юный камень обрадовался в полудреме: оказывается, в раю еще и покачивают, чтобы спалось лучше.)
Иисус резко поджал колени — похоже, там, у ступней, Моисей сделал насыпь чуть меньше. Несколько голышей скатилось вниз. Отлично! Еще рывок, еще и еще! Ноги и ягодицы отозвались радостной легкостью, почувствовав свободу.
Первая победа ободрила, Иисус опять рванулся, силясь привстать на коленях, но спина, оторвавшись всего на ладонь, выстрелила такой острой болью, что в глазах потемнело. Тело обессилено рухнуло, грудь, зажатая между землей и камнями, исторгла последние остатки воздуха, сознание улетело прочь и потерялось в звездной ночи.
Как назло, погасла заслоненная облаками луна. Серебряное свечение сменилось непроглядным мраком.
Молодой вождь долго приходил в себя. Втягивал воздух через тоненькую трубочку губ, медленно, не до отказа, чтобы не захлебнуться. Сердце стучало так, что, казалось, все тело трясется, а камни на теле дрожат в такт его ударам.
Нет, нужно, что-то делать, иначе он просто задохнется под этой грудой. Сил оставалось совсем мало. Похоже, у него есть всего одна попытка. Надо хорошенько собраться.
Дыхание, наконец, успокоилось, а сердце больше не отзывалось эхом в пятках и плечах.
Что же, пора. Иисус поднатужился, медленно сдвинулся, привстал, еще и еще. Вот скользнул один из камней, что прижимал плечи, вот освободилась шея. Хорошо, но почему так медленно?
Валуны на спине не думали сдаваться, а силы быстро гасли.
Высоко в небе над Иисусом шла своя борьба. Полный месяц пытался показаться из-за туч. Вначале выбился краешек, что неуверенно замерцал на фоне движущихся облаков. Тучи поспешили разделаться с непокорным светилом, набросились скопом, но месяц, призвав на помощь ветер, опять вырвался наружу. Вот тучи разошлись чуть шире, полная половинка появилась в просвете, чтобы через миг выскользнуть серебряным солнцем и засиять во всей красе. Радужный ореол украсил мрачные облака, празднуя окончательную победу. Казалось, месяц подмигивал Иисусу: смотри, я смог, выбрался, а что же ты?
Иисус напрягся из последних сил: красное лицо вздулось буграми сосудов, на шее жилы задрожали так, словно собрались вот-вот лопнуть. Он уже почти стоял на четвереньках.
— А-а-а-а! — крик разорвал обоженное морозным воздухом горло. Спина выгнулась натянутым луком, но камни оказались тяжелее.
Неужели все напрасно? Ничего не выйдет? Моисей победит и на этот раз?
— Нет! — тело осело, словно шатер с подрубленной опорой, и Навин упал обратно на землю. Последнее, что он смог сделать — это перевернуться на бок. Голыши наказали упрямца болезненными ударами по ребрам, но в то же время Иисус почувствовал себя намного лучше. Несколько долгих мгновений молодой вождь не понимал, что изменилось, пока не почувствовал, что камни больше не зажимают грудь, и он может дышать! Легкие жадно наполнялись животворной прохладой. Вдох тянулся целую вечность и отзывался райским блаженством в руках и ногах, воздух вливал столько энергии, что Иисус чувствовал, как тысячи мурашек разносят силу ко всем мышцам.
В голове возникла небесная легкость, на очередном выдохе ноги сами ударили пружиной, плечи рванулись вперед, и тело змеей выскользнуло из-под каменной груды.
Юный камень вдруг почувствовал, как теплая подстилка потащила его вперед, выволокла из кучи собратьев, чтобы через мгновенье сбросить на холодную землю. Камень покатился вниз по склону, изо всех сил пытаясь зацепиться хоть за что-то на гладкой поверхности, пока не налетел на древний утес, дремавший на самом краю обрыва. Огромная глыба (то ли сестра, то ли племянница матери-скалы) спросонья рассердилась на дальнего родственничка и зло осветила мрак снопом искр, чтобы получше рассмотреть, кто не дает спать по ночам. Но юный камень так обрадовался встрече, что подскочил вверх, словно ребенок, и снова ткнулся в утес. Тут случилось непредвиденное. Глыба, что довлела над пропастью, наверное, с начала веков, внезапно дрогнула и сдвинулась на палец ближе к обрыву, опасно зависнув на краю. Ей почти удалось удержать равновесие, когда сверху налетел ветерок, тоже разбуженный ночным шумом. Хватило совсем слабого толчка, чтобы громадина не выдержала и рухнула вниз.
А в двадцати локтях от юного камня, что теперь гордо покоился на месте древнего утеса, стоял Иисус, покачиваясь на дрожащих ногах. Голыши из насыпи стучали друг о друга, постепенно успокаиваясь в вечной неподвижности, а Иисус не сводил дикого взгляда с каменного холма, что едва не стал его могилой.
Изодранные в лохмотья веревки все еще связывали руки за спиной, но Иисус больше не обращал на них внимания. Звериный рык слился с грохотом обрушившейся скалы и окончательно разогнал ночную тишину. Ветхая ткань старой рубахи не выдержала мощного рывка, и освобожденные руки молодого вождя взлетели над головой, приветствуя серебряный месяц. Тот по-дружески подмигнул в ответ.