За тихой и темной рекой
Шрифт:
— С чего это?
— А иначе никак, — от кучера шел крепкий дух чеснока и лука. — Пока вы разные свои дела там порешаете, пока Семён Петрович с вами покалякает, вот и вечер. А ночью ехать никак нельзя. Дорога после дождя расквасится. Зверьё опять же. Задрать не задерёт, а лошадей напугать может.
Крупные, тяжёлые капли глухо застучали по матерчатому верху. Сначала — редко, с неохотой, а спустя несколько секунд, словно разыгравшись, дождь принялся упруго и звонко барабанить по навесу, словно пытаясь пробить плотную ткань, защищавшую ездоков. Белый протянул руку, и та моментально стала мокрой.
— Дождь-то тёплый! — с восторгом выкрикнул Олег Владимирович.
Кучер посмотрел на попутчика и пожал плечами. А какой же ещё — летом-то?
Чиновник откинулся на сиденье и закинул руки за голову. Свежий воздух мягко обдавал лицо. Пыль улеглась, и теперь лёгкие дышали упруго, глубоко, с наслаждением втягивая приятные ароматы
— Что закручинился, старик? — молодой человек обернулся к кучеру.
— Дорога… Она на всякие мысли и рассуждения настраивает.
— И на какие, к примеру, мысли она настроила тебя?
— Да так, разные. Вам, барин, поди, будет неинтересно.
— Что ж, не хочешь рассказывать, молчи.
Кучер понужнул лошадей.
— А как вы, барин, к песне относитесь?
— Смотря к какой.
— К самой простой. Что людьми писана.
Белый усмехнулся:
— Сам-то ты какую песню любишь? — молодой человек с интересом смотрел на кучера. Прямо поэт, под стать Рыбкину.
— Так вы, барин, послушайте, а после скажите, с душой сия песня, али нет.
Мужик несколько секунд помолчал, вроде как собирал себя, и вдруг неожиданно чистым, грудным голосом запел:
Как в Амурской области [2] , А и Господи, прости, словно у людей, Завелись дела — порядки: Просят света, гонят взятки. Чудеса ей, ей! Генерал иркутский Буссе, Губернатор в новом вкусе Дуй его горой! Он большой руки оратор, Дипломат, администратор, Он же и герой! Хоть наружностью невзрачен, Но воинственный Маймачин Штурмом чуть не взял! При своём здоровье слабом Он иркутским главным штабом Бойко заправлял!2
Текст песни обнаружен в архивах Амурской области преподавателем БГПУ, проф. А.В. Лосевым.
— Это что, частушки? — вставил реплику Олег Владимирович, когда кучер набирал полную грудь воздуха.
— Так точно, ваше благородие. Не понравилось?
— Отчего? Даже наоборот. Только не всё понятно. К примеру, что такое Маймачин?
— Да городок такой… в Китае. Сам-то я в нём не бывал, — кучер неопределённо пожал плечами. — Раньше наши мужики, когда я мальцом бегал, ездили туда торговать. Поди, важный городок был, ежели его штурмом брали. Зазря в песню строку не вставят.
«Смотри, какой сообразительный мужичок! Про Буссе спрашивать не станем», — решил Олег Владимирович. Он и так был наслышан о деятельности Владимира Вильгельмовича в Амурской области, да и в Петербурге. Перед тем как получить назначение на пост генерал-губернатора Амурской области Буссе и в самом деле командовал штабом войск Восточной Сибири, находящимся в Иркутске. В офицерской среде о генерале Буссе вспоминали только негативно: карьерист, выскочка. Даже обвиняли в том, что присвоил себе часть заслуг своего сослуживца и наставника генерала Муравьёва. Однако в Министерстве иностранных дел, что для Белого стало полной неожиданностью, Владимиру Вильгельмовичу дали совсем иную рекомендацию. Помощник министра отозвался о нем, как о прекрасном администраторе, который первым от имени МИДа установил прямой контакт с китайскими чиновниками. Именно при Буссе была налажена торговля между Россией и китайской стороной.
Кучер между тем продолжал песню:
Честь крестового похода Пятьдесят шестого года Свято чтит страна! Вот по этим, по заслугам, Говорят к его услугам, Область создана! Весь облит мишурным светом, Он приехал прошлым летом С молодой женой. Подождём, что будет дальше, А покуда генеральша: Телом и душой! Понабрались с ними франты, Гальдерманы, Гильдербранты, Тут же и Петров! Поломали стары хаты, Возвели дворцы, палаты, Хоть морозь волков!Олег Владимирович расхохотался. Настолько смешно звучали немецкие, чуждые славянскому слуху фамилии в устах простого мужика, которому разве только розгами можно было их вбить в крестьянскую голову. Кучер, не обращая внимания на смех барина, продолжал выводить:
Обеспечив помещеньем, Принялись за управленье, Что всего нужней? Мы потом займёмся краем, Перво-наперво Китаем! Это — поважней!.. Вот Асламову работа, То и дело пишет ноты, В Айгунь, ко двору! Их там, может быть, читают, Да всё нас-то не пускают, Вверх, по Сунгару! Да в Айгунь, и то пробраться Не всегда легко, признаться, Был такой случай: Раз, инкогнито, зимою, Он поехал там с женою, Праздник посмотреть! Их погреться не пустили, Всё по улицам водили Словно напоказ…— Ладно. Будет, — оборвал песню Олег Владимирович. Концовка частушек ему не понравилась.
Любят у нас позлословить за спиной. Тем паче, ежели сам объект уже и ответить не в состоянии. Не хватало, чтобы мужичьё обсуждало действия и поступки дворянина. Пусть даже в песне. Эдак и до бунта недалеко. В такой вот местности, где в основном проживают ссыльные.
Кучер обиженно замолчал. Олег Владимирович прикрыл глаза и вскоре задремал.
Труп купца Кузьмы Бубнова находился на втором этаже, в переходе, соединяющем спальню с кабинетом. Покойник лежал в полусогнутой позе, прижав обе руки к животу. Тело к приезду Кнутова успело окоченеть, а потому Анисиму Ильичу потребовались некоторые усилия, чтобы перевернуть его и осмотреть смертельные раны. Их было две. Обе в области живота: ближе к мочевику и чуть выше — в области кишечника. «Удары наносили снизу», — машинально отметил Анисим Ильич. На заточку не похоже. Но и не нож. Нечто среднее между ними.
Из спальни слышались глухие стоны и завывания. «Вдова», — догадался Кнутов. Как доложил младший следователь Селезнёв, именно она первой обнаружила труп. Утром. С вечера Кузьма Бубнов задержался у брата Ивана и приехал домой поздно. Будить жену не стал. Решил спать в кабинете — Селезнёв показал старшему следователю широкий диван, на котором лежали большая пуховая подушка и скомканный плед.
— Судя по всему, — возбуждённо бормотал следователь, мужик неглупый, но в сыскном деле, как считал Анисим Ильич, бестолковый: начитался всякой детективной муры из сытинской типографии и ко всякому месту пытался применить литературный вымысел, чем подчас вредил проведению следственных мер. Между тем Селезнёв гнул свою версию. — Думаю, убитый спал. В кабинет проникла неизвестная личность с целью наживы. Последняя явно не думала, что хозяин будет ночевать в этой комнате. Бубнов вскочил, бросился на вора. Тот и применил оружие…
— Где расположены комнаты прислуги?
— В полуподвальном помещении. Где ж ещё?
— Что на первом этаже?
— Столовая, зала и комнаты для гостей, детские там же…
— Никого из гостей не было на момент преступления?
— Никак нет-с.
Кнутов прикинул расстояние от кабинета покойного до спальни. Шагов десять. Не более.
— Вдова ничего не слышала?
— Нет-с. Спали-с.
«Крепенько же они спали», — подумал про себя Анисим Ильич. Вслух переспросил:
— Говоришь, покойный Бубнов бросился на вора?