За Великой стеной
Шрифт:
— Хорошо, капитан! — ответил матрос, потом крикнул: — Хорошо, капитан!
И радист оказался на палубе.
На его груди, как в старинном Евангелии, была вытатуирована гробовая истина: «Все там будем», но, видно, туда, где рано или поздно мы все соберемся, ему попасть первым расхотелось, ибо он заорал еще громче, чем в трюме:
— Спасайтесь! Мы тонем!
Перевода не потребовалось... Самым занятным оказалось то, что мы не могли дать SOS — радист разбирался в аппаратуре не больше, чем бедуин в теории относительности.
— Торопиться некуда, — сказал капитан. — Пусть побегают...
—
— Пусть садятся, — ответил капитан. — Для того чтобы покинуть судно, нужно прежде спустить шлюпки на воду, а этого они делать не умеют.
— Не понимаю, — взорвался я, — зачем же вы набрали такую команду?
— Деньги платит хозяин корабля, — сказал Микис, — а подонки стоят намного дешевле, чем настоящие моряки.
— А вы-то куда глядели? Зачем согласились?
— У меня свои расчеты, — ответил капитан. Он вздохнул, посмотрел куда-то вдаль, потом продолжал: — Видите, обормоты вылезают из спасательных шлюпок. Сейчас они прибегут сюда... Идите в каюту, ни о чем не беспокойтесь, мне необходимо с ними побеседовать как отцу с блудными сыновьями.
К сожалению, я не послушался доброго совета капитана и поторопился — пошел в радиорубку. Наступили три минуты молчания. Я включил передатчик, взялся за телеграфный ключ. Слава богу, сигналы самые простые. Место нашего нахождения я установил на капитанском мостике.
Авианосец жил механической жизнью, это был чудовищный автомат, начиненный тысячами баррелей нефти, мазута и горами взрывчатки. Возможно, где-то в его стальном брюхе спали атомные головки, способные поднять океан на воздух. Плавучий плацдарм. В воздух через минутные интервалы взлетали «ангелы смерти», оставляя за собой дорожку дыма, с ревом набирали высоту и маленькими безобидными чайками уходили в сторону берега, во Вьетнам, Лаос и Камбоджу, чтобы сеять уничтожение, страдание, ненависть.
С кормы взметнулась в небо красная ракета. Огромная, как два футбольных поля, палуба, покрытая каучуком, чтобы усиливать амортизацию и сокращать пробег самолета при посадке, опустела. Низко, почти касаясь гребня волн, шел самолет, видно, выбиваясь из последних сил. Вот он упал на палубу. Резиновые тросы, как мальчишеские рогатки, затормозили его бег. Он был подбит и, как птица, царапал крылом палубу. Крыло отвалилось, и только чудом самолет не скапотировал. Он застыл на самом краю полосы, если можно так назвать палубу. Самолет горел... И откуда-то из щелей муравьями посыпались люди. Забили фонтаны пены огнетушителей, люди облепили самолет, вытащили летчика. И вот уже аварийный кран зацепил как муху машину и сбросил за борт. И через несколько секунд за кормой, как глубинная бомба, рвануло... Все. «Ангел смерти» посеял смерть и пожал смерть. И за океан другой самолет повезет оцинкованный гроб, его выгрузят на аэродроме в Вашингтоне, накроют звездно-полосатым флагом, точно таким же, какой развевался над авианосцем.
Джунгли не сдавались, джунгли мстили, отстреливались, сбивали ненавистных пришельцев, джунгли были неукротимыми, свободными, они бились за себя, за свое право цвести под солнцем, единым на весь земной шар,
В суматохе про меня забыли. Я стоял, прижавшись
Кто они, эти парни, одетые в робу? Неужели у них не было детства, человеческих радостей, любви, матерей, или они никогда не забирались под куст сирени, не ловили на удочки рыб, не слышали, как старый негр играет на банджо? Кто они и зачем они здесь, зачем превратились в бездумных автоматов? Чью страшную роль исполняют, потеряв черты индивидуальности, став на одно лицо как арестанты или детективы в штатском? Их заколдовали в отвратительных гномиков.
Трое отошли в сторону, достали сигареты: Их лица были потными, руки тряслись. Нет, они чувствовали боль, усталость, страх... И пожалуй, больше ничего.
Меня взяли за локоть, повели к трапу, я спустился внутрь стального чудовища, точно под землю. Все звуки угасли, только слышались по стальным коридорам удары подковок на бутсах — меня вели переходами, потом втолкнули в стальную комнату, где стояли привинченный к полу стол и два табурета. Под потолком светился матовый плафон под толстой стальной сеткой.
Я остался один. Сел. Закурил. Было тихо, как в клубе на Сент-Джеймс.
Меня сняли с каучуковоза. Одного. Капитан отказался от помощи — да военный корабль под флагом США и не собирался спасать ржавое корыто — они примчались лишь за мной. Я это моментально понял. Схватил мешочек с кассетами от фотоаппарата Боба, пробрался в радиорубку, спрятал в стол радиста. Чертов боцман! Лучше бы он пел старинные французские баллады и пил виски, чем проявлял услужливость. Когда я спускался по трапу, он, вопя как зарезанный, пропрыгал по палубе, размахивая над головой мешочком с кассетами:
— Сэр, вы забыли свой багаж!
«Услужливый дурак опаснее врага». Поистине так. Он улыбался, точно первый раз в жизни сделал доброе дело.
Капитан пожал мне руку и неожиданно почему-то подмигнул. Кажется, он понял, что я влип. Наверняка. Морской волк делал вид, что удивлен присутствием на, борту пассажира. Но его игра была шита, белыми нитками — они точно знали, что на каучуковозе находится тот, кто им требуется. Каким образом они об этом узнали? В порт с дьяконом Михаилом пришли вдвоем, без «хвоста». Неужели отец Тихон? Нет! Такого быть не может. Но кто же?
Открылась дверь. Вошел человек. Небольшого роста, с блестящим черепом, с янтарными глазами... Портрет, описанный Пройдохой Ке. Он был в форме полковника армии США. Ого! Вот, оказывается, кто отправлял контрабандное золото с острова, захваченного китайскими националистами, потом присутствовал на совещании в Макао... Птица большого полета. Политик и бизнесмен, разведчик и контрабандист. Слишком характерная личность для чина американской армии.