За все, что мы делаем, отвечать будем вместе!
Шрифт:
— Ну как хош, — безразлично отвечает он и его деньги тут же оказываются в руках Рика. — Эй! А ну отдай! — Кол побежал за ним, с целью отобрать своё. — Это мои честно заработанные!
Крики начали отдаляться, потому что ребята отбежали несколько далеко, все ещё продолжая смеяться и драться в шутку. Это вызвало у меня улыбку.
Мы с Энзо остались одни и я повернулся к нему, продолжая улыбаться.
— Слушай, — внезапно вспомнил я. — А ты, Кэт-то давно видел? — я заметил, как он помрачнел и отвёл глаза, обходя меня с другой стороны.
— Понимаешь, — тяжело выдохнул он и положил мне руку на плечо. — Я
— Да че случилось-то? — не знаю, какие эмоции должны быть в такой момент, но с моих губ все ещё не сошла улыбка.
— Короче, — он обернулся, как будто проверяя слышит нас кто или нет. — в общем, Пирс твоя — шлюха.
Слова до меня дошли не сразу, поэтому я ещё несколько секунд смотрел в глаза другу, совершенно не осознавая все происходящее. Он сказал, что моя Кэтти – шлюха… Он сказал слово «шлюха». Я несколько раз моргнул и понял, что наконец догнал, о чем он. Да как он смеет вообще?
Замахиваюсь и залетаю кулаком ему в лицо, отчего он, отталкивается на парапет и перегнувшись через него, падает назад, на траву. Прыгаю следом и мы сцепляемся в неравном бою. Продолжаю бить его, разбивая в кровь лицо и портя его дорогой костюм, который и так уже выпачкан в грязь. От куда-то появляются ребята, пытаясь нас оттащить, а я продолжаю издавать рёв, словно я медведь и замахиваться кулаками. Рик отдергивает меня на себя и крепко держит за руку, а моё тело все ещё хочет надрать зад моему другу детства. Что же творится?
— Хах, — усмехается, лежащий на траве Энзо с окровавленной губой. — Сальваторе, я-то тут причём? — он сплевывает кровь и кое-как поднимается на ноги. — Ну ты и дикий, конечно.
Вдруг моё сознание возвращается и я осознаю что только сделал. Я набил морду человеку, который за меня горой. Твою же мать, да я в таком гневе и убить его мог. Не знаю что меня больше разозлило, то что Кэт меня не дождалась, или то, с какой простотой он мне все объяснил. Господи, как же так? Я же люблю её. Я ж так ждал, что вот увижу её, предложение сделаю… А она…
Вырываюсь из рук Рика и быстро отряхиваю одежду. Плюнув в сторону дерева, на котором совсем недавно рассматривал надпись, не смотря на ребят, снова перепрыгиваю через парапет и засунув руки в карманы, иду по дороге. Они кричат мне вслед, мол, остановись, мы подвезём, но я просто иду и молчу, ускоряя шаг. Как же хочется сейчас что-нибудь натворить, что-то разбить, сломать. Да хоть что-нибудь. Руки дрожат, а внутри все сжалось, как член в Балтийском море в январе месяце. Меня начинает бить мелкая дрожь и я понимаю, что начинаю замерзать. Это странно. Снова укоряю шаг и буквально в три прыжка добираюсь до автобусной остановки. Стою совершенно один.
Транспорта нет, мимо меня проносятся машины, а я уже докуриваю третью сигарету.
В конце концов плюнув на все, я продолжаю идти дальше, а в глазах все ещё метелики, на дающие мне прийти в себя и успокоиться. Перестать думать об ужасном и забыть это все, как страшный сон. Сделать мне все это, скорей всего, мешает та мысль, что я люблю её. Да, я действительно люблю её, даже сейчас, когда до меня потихонечку доходит, что она мне не принадлежит. Никогда не принадлежала. Она никогда не была моей, как я считал. Никогда.
От понимания, в голову резко ударяет тупая боль и я снова закуриваю. Хочется просто остановиться и упасть. Лежать где-нибудь посреди дороги и ни о чем не думать… Я не хочу домой. Там мама. Она ничего мне не рассказала, хотя, скорей всего, это даже к лучшему. Потому как если бы я не сдержался в её присутствии, я не знаю, что могло бы произойти. Так что лучше так как есть. Эн сказал мне правду и я виноват, что полез с кулаками, но другого варианта не было. Если бы я не набил ему морду, я бы убил её. Лучше не доходить до крайностей, я считаю.
Наконец дотопав до дома, раздраженно открываю входную дверь и влетаю в свою комнату, несмотря на то, что мама мне что-то сказала, в чем-то упрекал и уже успела попросить о чем-то. Эх, мама… Не сейчас, я тебя очень прошу.
— Сыночек? — твою мать. — Деймон, все в порядке?
— Да, мам, в полном. — безразлично отвечаю я, сквозь дверь и стягиваю с себя кофту.
— Сынок, что случилось? — обеспокоенно задала она вопрос по-другому.
— Ничего, — с сарказмом ответил я, пожав плечами и принялся рассматривать какие-то бумажки на своём столе. — Я просто узнал, что девушка, которую я люблю шалапендра, а так все пучком, мам. — молчание. Она услышала все в точности и замерла, будто боясь даже выдохнуть. Она все знала, знала и боялась мне сказать. Мамочка моя…
Отказавшись от ужина, достаю из шкафа чистые пижамные штаны и откинув ненужную футболку в сторону, ложусь в свою старую кровать с металлическими поручнями и устало пятясь на письменный стол, который стоит поодаль. Там лишь ноутбук и тяжёлая настольная лампа. Возле кровати розетка, в ней торчит зарядка для телефона. Телефон вибрирует. Не собираюсь отвечать. Кто бы там ни был, мне не интересно и уж тем более не важно. Снова окидываю взглядом комнату. На стенах висят плакаты, которые я собирал, когда мне было пятнадцать-семнадцать лет. Под ними стол с большим аквариумом, а в нем мои золотые рыбки, которых я забываю кормить и это делает за меня мама. Поворачиваюсь на спину и уставляюсь в потолок. Ничего не изменилось. Все осталось так, как было до этого, но… Я стал другим. Меня предали, я возмужал. Больше ничего не осталось от того, старого Деймона Сальваторе, разве что справедливость, текущая по жилам.
Слышу тихие, почти бесшумные мамины шаги, немного шарпающие по паркету. Мигом закрываю глаза, как когда-то в детстве, только сейчас все по-другому. Мне не нужно, чтобы мама подумала будто я сплю. Мне просто нужно, что бы она меня не трогала. Чтобы никто меня не трогал. Я хочу, что бы все оставили меня в покое и я смог нормально пережить ту бурю эмоций, которая сейчас внутри. В конце концов, я хочу, чтобы меня поняли.
Слышится скрип двери и снова тихие шаги, приближающиеся к кровати. Вдруг она останавливается и я чувствую на себе тяжеленный карий взгляд, который сверлит во мне прозябающую дыру. Она стоит, я слышу её неровное обеспокоенное дыхание, прерываемое короткими вздохами. Она стоит ещё с минуту и выходит из комнаты точно так же тихо. Тут же раскрываю глаза и смотрю в её маленькую спину, облаченную в растянутую бардовую кофточку, которую она вязала лет десять назад. Резко поворачиваюсь к стенке и накрываюсь чуть ли не с головой тёплым одеялом. Веки тут же тяжелеют и я с спокойствием подчиняюсь сну.