За живой и мертвой водой
Шрифт:
Василь снова взобрался на воз. Поезд уже был близко. Впереди паровоза двигались две платформы, на которых сидели солдаты с пулеметами, позади несколько вагонов, на крыше одного из них еще один пулемет. Пожалуй, хлопцы успеют взорвать. А вот смогут ли уйти… Беда. Немцев на холмах не видно, вот–вот появятся. Задыхаясь от волнения, Гнатышин разобрал вожжи и начал выезжать из кустов к дороге. Он ждал взрыва, но паровоз чмыхал паром, колеса стучали, и вот клубы дыма начали появляться правее того места, где по расчету Василя, лежали в кустах Ваня и Михась. Что случилось? Мина оказалась негодной? Хлопцы испугались чего–то? Может, они тоже заметили опасность?
Поезд целенький, невредимый, как ни в чем не бывало удалялся от леса. Гнатышин перевел взгляд на холмы. Верхушки их уже были позолоченные солнцем. Вдруг там, среди низкого кустарника, мелькнула голова, рядом показалась вторая, и тут же исчезли обе. А вот еще один, левее, высунулся по пояс и присел. Было похоже, что люди прячутся в кустах или, добежав к ним, падают на землю. Василь не мог понять, что происходит. Где хлопцы? Почему немцы не спускаются с холма к полотну железной дороги? Он выехал на лесную дорогу, где должен был ожидать друзей, оставил подводу, привязав вожжи к дереву, а сам побежал назад к кустам, росшим на опушке. Никакой перемены. На холмах люди, много людей — то в одном, то в другом месте покажется голова и скроется. Залегли… Чего они боятся? Может быть, устраивают засаду?
Снова послышался шум поезда. Шум нарастал и нарастал. На стыках рельсов стучало множество колес. Василь вытянул шею и увидел второй поезд, шедший в том же направлении, что и первый. Этот был длинный. Впереди паровоза также двигались две платформы, но позади на платформах стояли танки, много танков. За платформами с танками был прицеплен пассажирский вагон и штук десять товарных. На холмах никакого движения, все замерло, даже ветка не шелохнется. Ушли, что ли, те, что были там? Василь уже не мог стоять на месте, кусал губы. Он не знал, как ему поступить, и это было хуже всего. Пропадут хлопцы, на глазах пропадут, а он, старый дурень, ничем не может помочь им. Чтобы хоть немного успокоиться, Василь начал считать платформы с танками. Успел насчитать восемь.
Паровоз еще не поравнялся с желтой осыпью, как раздался сильный, но неровный, ружейный залп, торопливо, жестко застучали пулеметы. Вдруг черный столб дыма поднял первую от паровоза платформу на дыбы, и вслед за ней начали валиться под откос другие. Грохнул взрыв. Гнатышин увидел, как от кустов, сильно пригибаясь, побежали к лесу двое. Он выждал, пока они скроются среди куч верболоза, и бросился к лошадям. А у железной дороги непрерывно трещали выстрелы, слышались короткие и длинные очереди. Гнатышину казалось, что это бьют по его товарищам, и он сперва не поверил своим ушам, когда невдалеке раздался чей–то голос: «Эгей!»
— Эгей! Сюда! — закричал он изо всех сил.
На дорогу выбежал длинноногий парень с мокрым от пота, исцарапанным в кровь лицом.
— Ваня? А Михась?
Парень только мотнул головой, подбежал и начал ходить возле воза, широко разводя руками и хватая открытым ртом воздух.
— Ваня, Михась убит?
Ваня отрицательно покачал головой, и тут Василь увидел второго. Михась бежал, прихрамывая, лицо его тоже было залито потом. И он не то смеялся, не то плакал. Ваня помог товарищу взлесть на воз, вскочил сам. Гнатышин огрел кнутом лошадей, и они понеслись по дороге в глубь леса. Хлопцы лежали ничком, уцепившись руками за хворост, чтобы не упасть. Они никак не могли отдышаться, стонали, всхлипывали. Отъехали с полкилометра, когда Василь решился спросить:
— Хлопцы, что случилось? Кто стрелял?
— А думаете, вуйко, мы знаем, — поднял голову Михась. — Ваня! Ты был ближе…
— По–моему, бандеровцы, — отозвался второй. Он говорил по–украински, но акцент выдавал в нем русского. — На шапках трезубы блестели.
— Ну что ты! Ты когда–нибудь слышал, чтобы бандеровцы нападали на немецкие эшелоны?
— Кто тогда? Немцы по ошибке свой эшелон обстреляли?
— Только не бандеровцы, — стоял на своем Михась. — Наверное, это какой–то советский партизанский отряд.
— Что они, дураки, советские партизаны? — рассердился Ваня. — Они бы в первую очередь подорвать эшелон постарались. А потом бы начали обстреливать.
— Так кто ж они? — снова спросил Гнатышин, переводя лошадей на шаг. — Я их увидел, когда первый поезд показался. Бегом бежали к железной дороге. Я думал, с ума сойду…
— Что гадать, вуйко. Немцы разберутся, выяснят… Тогда и нам станет известно. Мы свое дело сделали, хоть набрались страху. Ваня молодец, удержал меня. Я как увидел их, тикать хотел, а тут поезд…
Позади послышались взрывы. Они были разной силы, то будто выстрелят несколько пушек подряд, то ахнет так, что верхушки деревьев вздрогнут и отзовутся тревожным шумом. По мнению Вани, это рвались ящики с боеприпасами.
Василь свернул на боковую дорожку, погнал лошадей рысью.
Проехали еще метров восемьсот.
— Наверное, хватит, вуйко, — сказал Михась, поднимаясь на колени. — Тут мы слезем. Спасибо.
— Не за что. Когда ждать?
— В воскресенье приду, днем, один. К этому дню что–нибудь придумаем. Так, Ваня?
— Так. Раз удача, надо еще раз поздравить Адольфа с именинами.
— Разве он именинник сегодня?
— Такие именины я ему хотел бы каждый день устраивать.
Хлопцы слезли с воза и, попрощавшись с Гнатышиным, скрылись среди деревьев. Василь хорошенько отер пучками сена мокрые бока лошадей и тронул шагом к дороге в село. Выехав из лесу, он увидел черный дым, поднимавшийся у далеких холмов. Выстрелов и взрывов уже не было слышно.
Кроясь в балочке, сотня поспешным маршем удалялась от железной дороги. Вояки тащили боевые трофеи, почти каждый нес на плече две винтовки, а под мышкой — сапоги или свернутый в узел мундир. Карманы были набиты всякой мелочью. Корень, тот и за пазуху насовал всякой всячины. Тарас тащил трофейный пулемет, он на ерунду не зарился, карманы убитых немцев не выворачивал. Единственной его поживой такого рода была плитка шоколада, да и ту он уже в дороге прямо–таки из руки вырвал у Корня. Хлопец жевал шоколад, выплевывая обсосанные кусочки фольги, и старался разобраться в том, что произошло на железной дороге. Картины ошеломляюще удачного боя вставали перед его глазами одна за другой.
Что ни говори, а Богдан родился–таки в рубашке…
Ночью в походе выяснилось, что Богдан ведет сотню не на Братын, как предполагал Тарас, а в другое место. Почему он передумал — так и осталось неясным. Может быть, старшина отсоветовал ему нападать на городок, где находился большой гарнизон немцев и полицаев, а может быть, он сам соблазнился легкой добычей, какой ему показался воинский эшелон.
К железной дороге намеревались выйти затемно, чтобы хорошенько подготовиться к встрече первого эшелона (немцы ночью задерживали поезда на станции и пускали их с рассветом), но проводники напутали, сделали крюк, и сотня вышла к холмам, когда уже рассвело. Богдан услышал шум первого паровоза и психанул: опоздали, до холма, нависавшего над железной дорогой, оставалось еще метров двести.