За живой и мертвой водой
Шрифт:
Лобастый не отвечал, шел, наклонив голову, глядя себе под ноги. Вдруг он остановился, решительно повернулся к бандеровцам:
— Вот что, хлопцы! Давайте не будем спешить. Зачем пороть горячку? Еще успеем к черту на именины… Давайте поговорим.
Он стоял, упрямо расставив ноги, и глядел с печальной ухмылкой человека, которому терять нечего и поэтому готовому на все. Татарин тоже остановился. Чувствовалось, что тело его напряглось, он шнырял темными глазами по фигурам конвоиров, очевидно, оценивая их силу, возможную скорость в беге. Похоже было, что он приготовился к нападению и только ждал сигнала товарища.
Побледневший Топорец вскинул автомат, отступил шаг назад.
— А ну не оборачивайся! — закричал испугавшийся Корень. — Иди, холера,
— Что — «то»? — слабо, но откровенно–насмешливо усмехнулся лобастый. — Стрелять будете? Ну, стреляйте. Дело нехитрое. Пушка у вас есть.
— Идите! — сурово приказал Топорец.
— Скажите хоть, кто вы такие, куда ведете?
— Сейчас узнаете, — сказал роевой и добавил неуверенно: — Вам ничего не угрожает…
Впереди послышались голоса.
— Эгей! — радуясь, закричал Корень. — Хлопцы, сюда!
Лобастый прислушался, бросил на товарищей взгляд и, наклонив голову, покорно зашагал вперед.
24. Заключительная шифровка
На этот раз чернявая рассыльная нашла Оксану дома. Она даже не зашла в комнату, а только приоткрыла дверь, перегнулась через порог и, роняя конверт, спросила, не знает ли фрейлейн, где находится господин советник. Оксана ответила, что не знает, и рассыльная сейчас же закрыла дверь.
В конверте, кроме коротенькой шифровки, оказалась записка, написанная по–немецки мягким женским почерком.
«Дорогая моя! Я не могла выполнить твою просьбу в отношении меха черно–бурой лисицы. Я видела пять шкурок, но все такая дрянь, что даже хороший меховщик не сможет сделать что–либо путное. Поищи в комиссионных магазинах. Возможно, тебя устроит что–либо другое — выдра, куница, каракуль, хорек. Подбери себе к лицу. Можешь порадоваться за меня, я выхожу замуж и собираюсь покинуть эту грязную дыру, уехать в Краков, куда переводят моего будущего мужа. Очень жалею, что ты остаешься здесь. Наши все рвутся на Запад, домой. Храни тебя бог! Твоя верная подруга Г.».
Оксана медленно, запоминая каждое слово, дважды прочитала записку и закрыла глаза. Произошло худшее из всего того, к чему она готовилась. Пошукайло сообщал: радиоразговор закончен, больше шифровок не будет, ключ к шифру не найден. Оксане предлагали попытаться установить, какой книгой пользуется Хауссер для шифра, и в то же время ее предупреждали, что в городе долго задерживаться нельзя — Гелена получила приказ выехать в Польшу, возможно, в последней телеграмме Хауссера ставят об этом в известность.
Все складывалось крайне неудачно. У Оксаны не было надежды, что она сумеет узнать, какой книгой пользуется советник для шифра. Она уже пробовала… Книг у советника было много. Они лежали стопками на полу возле письменного стола, занимая весь угол. Однажды Оксана попросила Хауссера разрешить взять ей какую–нибудь для чтения. Советник не возражал. «Какую можно?» — спросила девушка, предварительно осмотрев несколько книг, лежавших сверху каждой стопки. «Любую», — не задумываясь, равнодушно ответил Хауссер, мысли которого, очевидно, были заняты чем–то другим. Оксана стала рыться в книгах, беря в руки то одну, то другую, надеясь услышать торопливое восклицание: «Нет, не эту, эту я сам хочу почитать» или что–либо в таком роде, но советник даже не смотрел в ее сторону. Оксана поняла, что все ее ухищрения на этот раз напрасны; ту книгу, какая ей нужна, Хауссер хорошо прячет от чужих глаз.
Нужно было найти иной ключ к тайне эксперта по восточным вопросам.
Оксана с отвращением посмотрела на шифровку. Пятая, последняя… Столбик цифр, очевидно, всего восемь–десять слов. Какие это могут быть слова? Девушка закурила сигарету и стала размышлять, проверяя свои прежние предположения. Пять шифровок. Только одна из них, третья по счету, адресованная Хауссеру, оказалась обширной, остальные были такими же короткими, как и эта, заключительная. По мнению Оксаны, следовало предположить такую, пожалуй наиболее вероятную схему переговоров. В первой шифровке, которую она вручила советнику, — вежливый и интригующий запрос, приправленный едва скрытой угрозой: «Господин Хауссер, при сложившейся обстановке будет разумным, если вы согласитесь оказать нам услуги, не связанные с каким–либо ущербом для вашей страны. Отвечайте». Советник отозвался осторожно, набивая себе цену: «В принципе согласен. Все зависит от характера и сложности задания». После этого последовала длиннющая шифровка, на прием которой Гелена затратила три сеанса. Это было что–то вроде инструкции. Советнику предписывалось сделать то–то и то–то, так–то и так–то, таким–то путем и таким–то образом. Хауссер, сказавшись больным, целый день сидел у себя 6 комнате, очевидно, занятый расшифровкой послания. Оксана, найдя предлоги, дважды в этот день заходила к нему. Каждый раз ей приходилось ждать перед закрытой дверью минуту–две, и когда советник пускал ее к себе, то на письменном столе виднелась только вазочка с цветами. Вечером он принес краткий ответ. В том, что Хауссер принял все требования Пристли, Оксана не сомневалась. Впервые после того, как на городской площади были повешены четверо оуновцев, на лице советника можно было обнаружить признаки хорошего настроения.
Почему осторожный Хауссер согласился так быстро, не раздумывая? Могли быть две причины: возможно, эксперту не представляло особого труда выполнить задание, возможно, это задание соответствовало его замыслам, какие он собирался осуществить или уже осуществлял. Последнее, очевидно, было ближе всего к истине. Итак, его ответ мог гласить: «Согласен. Все будет выполнено».
Да, в тот вечер Хауссер был в отличном настроении. Видимо, возрадовался, что история с маркой, так напугавшая его вначале, закончилась самым благополучным образом. Перед уходом советник задержался у двери. «Помните, Ева, наш разговор о Втором фронте? — спросил он. — Я раздумывал над этим вопросом и, знаете, пришел к выводу, что союзники действительно заинтересованы в создании Второго фронта…» — «Но ведь я говорила вам именно это, — сказала Оксана, разыгрывая удивление. — Наши руководители не раз…» Она хотела сослаться на официальное заявление Черчилля, но Хауссер не дал ей закончить. «Один момент, дорогая Ева, выслушайте меня до конца, — в голосе советника звучала нотка иронического превосходства. — Вашему Черчиллю нужен Второй фронт, но не против немцев, а против русских. О, это было бы роскошно! Представляю, как бы он обрадовался…» На вопрос Оксаны, почему он пришел к такому выводу, Хауссер не ответил. Он только с хитрым, многозначительным видом легонько потрепал рукой свою помощницу по плечу, мол, не надо лишних слов, и вышел.
Второй фронт против русских… Оксана была поражена. Само по себе это предположение было нелепостью. Девушка знала, что во всех странах, захваченных фашистской Германией, разгорается партизанская борьба. Победа советских войск вселяет народам надежду на скорое освобождение. Сателлиты Германии и те наверняка проклинают тот день и час, когда они связали свою судьбу с Гитлером. Что же имел в виду Хауссер? Неужели фантастическую идею создания какого–то «второго фронта» против русских? Может быть, эта идея лежит в основе полученной им инструкции? Нет, скорее всего выражение «второй фронт» является лишь художественным преувеличением, а имеется в виду какая–нибудь более мелкая пакость.
Оксана вспомнила все, что говорил Хауссер об интересах союзников, и его высказывания по этому поводу обрели логическую связь и ясность. Вот каким был ход его рассуждений: «Я не думаю, чтобы союзники были в восторге от военных успехов русских… Я полагаю, что ваши были бы не против того, если бы мы, немцы, сумели побольше задержать русских где–нибудь здесь, на рубежах Западной Европы… Вашим политикам хотелось бы содрать шкуру со зверя, убитого другими». И, наконец, как вывод: «Вам нужен Второй фронт, но не против немцев, а против русских. Представляю, как бы обрадовался Черчилль». К этому выводу эксперт по восточным вопросам пришел после того, как узнал, чего хотят от него те, кто послал Гелену…