Забери меня в рай
Шрифт:
Они вторглись в его жизнь, походя. Что-то там ковырнули. Сломали. И быстренько удалились. Забыв забрать принесённое с собой тревожное беспокойство. Он пытался от него избавиться, прогонял, а оно всё возвращалось и возвращалось, как приблудная лишайная кошка.
Вадим сел и увидел, что на серенькой папочке, лежавшей на столе, крупными чёрными буквами была выведена его фамилия.
Якимов монотонно и с неприкрытым безразличием расспрашивал о его родителях, друзьях, учёбе, службе в армии. Чарышев рассказывал подробно, но терялся в догадках о причине такого
Если всё это связано с этим злосчастным ящиком с портретами, – размышлял он, – то бояться нечего. А если с листовками… Глупая случайность. Не более того, – успокаивал он себя.
– Что же вы всё молчите и молчите? – еле слышно спросил его Якимов и внимательно посмотрел на высоченный потолок, затем на люстру, с которой свисала длинная паутина. – Ничего сами не рассказываете…
– О чём? – удивился Чарышев. – И я не молчу…
– Молчите, потому что по существу ещё ничего не сказали, – всё с той же безжизненной монотонностью пояснил Якимов. – То ли притворяетесь, то ли действительно не осознаёте…
– Что я «не осознаю»?
Якимов покрутил головой и, увидев маленькую указку, взял её, и попытался сбить паутину. Но у него ничего не получилось.
– Вы совершили антигосударственные действия, направленные против первых лиц Коммунистической партии и Советского государства, – продолжил он, прохаживаясь, и чеканя каждое слово. – Статья семидесятая Уголовного Кодекса РСФСР. Срок от трёх до десяти лет с конфискацией имущества и с последующей ссылкой от двух до пяти лет… Вам, кстати, сколько сейчас лет?
– Двадцать семь, – перепугано ответил Вадим, глядя на идеально вычищенные чёрные ботинки Якимова. От них шёл сильнейший запах сапожной ваксы.
– Прибавляйте… Десять плюс пять, и ещё плюс… – Якимов энергично подошёл к столу и сел напротив. – Там обычно добавляют… Считайте! Вдумчиво считайте: сколько же вам тогда будет, когда вы оттуда выйдете? Если заслужите выйти…
– Да я… Я даже не знал, что было в этом ящике! – закричал виновато Вадим, глядя на Якимова, который внимательно присматривался к шкале транзисторного приёмника.
– Ну вот вы, наконец, и заговорили… Так и запишем, – сказал тот и, присев за стол, стал действительно что-то записывать, бормоча себе под нос. – Не знал, чего хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном… – он поднял голову и с ухмылкой посмотрел на Чарышева. – Да вот только свидетели утверждают обратное! – Якимов медленно открыл папочку и достал оттуда стопку листочков. – Вот… И ещё вот… Честно говоря, я не понимаю, зачем вам всё это понадобилось? Именно вам. Одному из лучших студентов… Может, страна не нравится? Так уезжайте! Теперь и это можно… Только вот другим жить не мешайте. Не мешайте тем, которые по-другому не хотят. Понимаете? Есть те, которые не умеют или просто не желают жить по-другому! Потому что у нас сегодня бесплатное образование, бесплатная медицина, бесплатно дают квартиры, путёвки на отдых, нет безработицы… и много всего ещё хорошего. Не надо только хамить государству. Это такие условия, правила взаимного существования. Вам вот это всё дают даром, а в ответ вы не должны делать государству гадостей. А вот на Западе другие правила: плати за всё, а в обмен – езжай куда хочешь, говори, что хочешь… Но всё за деньги. Там и свобода точно также продаётся.
Якимов вновь посмотрел на люстру с паутиной, а затем, указывая на транзисторный приёмник, сказал:
– А вы думаете только о себе… Вот сегодня ночью об этой вашей выходке уже сообщили по «Голосу Америки»… Вы, наверное, удовлетворены? Да? И то, что ректора довели до инфаркта… Вам что, людей не жалко? Он сейчас в больнице лежит. Из-за вас. А теперь наши, – и он сделал чёткий акцент на слове «наши», – наши сотрудники заявятся к вашим родителям… Вы представляете их страдания?! Не жалко?
Якимов ещё раз пристально посмотрел на шкалу приёмника и удручённо вздохнув, устало предложил:
– Давай, рассказывай, – и тут же потребовал уже гневно и резко. – Итак, я слушаю! Говори, кто надоумил тебя устроить эту провокацию? Вильегорский?!
Чарышев отрицательно замотал головой и стал отвечать сбивчиво, сильно нервничая:
– Никто меня не подговаривал. Я вообще не понимаю…
– Так. А от кого вы узнали, что в институт приедет президент Соединённых Штатов Америки?
– Рабочий какой-то… Из строителей.
Якимов рассмеялся и продолжил с язвительной неторопливостью:
– Вы сложнее, чем я думал… Надо же, какие у нас осведомлённые советские рабочие пошли… – и он вновь достал листочки из папки, но держал их так, чтобы Чарышеву не было видно, что в них написано. – Только эти рабочие утверждают обратное… Рассказали, что услышали это всё как раз от вас. И документально это подтвердили. Вот! И вот! Ещё вот! – тыкал пальцем в листочки Якимов. – И не только рабочие… Но и некоторые студенты, и преподаватели тоже подтверждают этот и другие факты. Например, о том, что вы намеренно общались с Вильегорским на иностранном языке…
– Да не было такого!
– Как же не было, Вадим Алексеевич! – и Якимов стал вчитываться в текст. – Вот же чёрным по белому… «Восхищённо говорили об американской мечте», о том, что «перестройка – это буря в стакане воды»… Уничижительно отзывались о коммунизме.
Чарышев с удивлением увидел, что сквозь лист бумаги, который держал Якимов, отчётливо проступали две зеленовато-синие кляксы. Точно такие, какие оставлял Юркин «Паркер».
– Кстати, что это за бородатый человек в чёрном стоял рядом с вами? Вы потом с ним ушли из института? Не так ли?
– Там никого… Никого там рядом не было.
– Ну вы прямо как непорочный ангел… А где этот ангел обитает, хотелось бы знать? Прописаны в общежитии… А живёте… Непонятно где живёте?
– На Малой Бронной. Я там дворником работаю. У меня комната в коммуналке.
– Точно. Точно! – обрадовано вскинул руки Якимов. – А я всё мучаюсь, где я мог раньше вас видеть! Вспомнил. Это же вы под машину бросались… Какой номер квартиры?
– Я не бросался. Просто так получи… Я покурить вышел, а тут…