Забиба и царь

Хусейн Саддам

И отвечала:

– Тот, кто далеко от царя, возможно, и свободнее, но это не для меня. Это моя возможность, и глупо было бы позволить возможности ускользнуть, особенно если она связана с самим царем. А царь этот - царь государства нашего. Быть далеко от царя - значит не иметь действенных средств в жизни, ибо это значит быть далеко от властителя и от собственности, будь то собственность личная или государственная. Тот, у кого нет собственности, оказывается безоружным перед жизнью, природой и ее созданиями. А того, кто оказался безоружным, природа и ее создания могут легко осилить. Его либо изгонят, либо растерзают. Тот, кого растерзают, умрет и потеряет свободу, потому что его смерть - это не та борьба, которой требует от него жизнь.

И тот, кого изгонят, потеряет свободу. Природа и ее создания окажутся сильнее человека, лишившегося здравого смысла. Суть превосходства ума человека кроется в том, что он способен выдумывать и изобретать средства, позволяющие ему одерживать верх над живыми существами и приспосабливаться к природе. Человек не сможет сделать это, если не овладеет этими средствами, а собственность как раз из их числа, неважно, принадлежит она всем людям в целом или каждому по отдельности. Благодаря таким символам, как государство, и тому, чем оно обладает, человек, его ум и то, чем обладает человек, достигают необходимого превосходства. Если мы жаждем свободы, мы не должны позволять власть имущим иметь все, что им заблагорассудится, и лишать тем самым себя свободы. А если позволяем это, всякий разговор о свободе и равенстве возможностей окажется пустой болтовней. Если бы все с самого начала имели всё, чем должны обладать, в равной степени или если бы все отказались от того, что можно считать для человека лишним, то кто захотел бы обрести свободу и кто пустился бы в погоню за тем, что зовется свободой? Но поскольку все это не так, то даже когда все начинают гонку с одной черты, все равно одни бегут быстрее, а другие медленнее. Выходит, что люди неравны в результатах, которых они добиваются. Разве не объясняет различие в средствах то, что, пересекая стартовую черту, мы достигаем разных результатов, независимо от наших желаний и намерений?

Так говорила себе Забиба, минуя вместе с начальником стражи комнату главного стражника, а с ним - внутренние ворота царского дворца.

Пройдя ворота дворца вместе с главным стражником, Забиба принялась внимательно рассматривать подробности дворцового коридора, начинающегося за воротами. И натолкнулась бы на стоявшего посреди коридора и ожидавшего ее царя, если бы не заметила, что главный стражник вдруг остановился, отдал воинское приветствие, ударив ногой о землю, и замер как вкопанный.

Царь сказал ему:

– Благодарю тебя. Оставь Забибу и уходи.

Стражник таким же заученным движением развернулся и оставил их одних.

Забиба приветствовала царя и, склонив перед ним колени, опустила голову, взявшись за края своего платья так, что стала похожа на бабочку, хотя платье ее было не из тех, что приличествуют дворцу, и не было похоже на платья принцесс, жен и дочерей богатых людей, какие принято носить во дворце в дни больших и малых торжеств. Оно не было даже похоже на платье наложницы.

Улыбнулся царь, приветствуя свою гостью:

– Добро, добро пожаловать!

Приблизился к ней на два шага, чтобы дотронуться до нее, чуть приподнял ее голову, а затем обнял и сказал:

– Я скучал по тебе, моя милая.

Обеспокоило Забибу то, что царь назвал ее милой, и она принялась вертеть это слово в уме, говоря про себя:

– Действительно ли царь находит меня милой или он просто хочет мне польстить? Но как и почему он нашел меня милой, если ему приходится видеть женщин особенных, не мне чета, и из числа придворных, и из дочерей вельмож и эмиров, а женщин таких множество?

– Прости меня, мой величественный царь, но как и почему ты находишь меня милой?

– То, что я назвал тебя милой, ты вполне заслуживаешь, Забиба. Как только я увидел тебя, это слово укоренилось в моей душе. С тех пор, как пришел я в ваш дом и стал приходить в него снова и снова, когда были вы на земле того, кто нам мешал и кого мы прогнали с земли, пожалованной ему когда-то одним из прежних царей.

Царь вспомнил,

как один из прежних царей подарил своему вельможе обширные земли, на которых тот стал разводить разную живность и разные растения. И завел он на этих землях ульи и стал продавать пчелиный мед. Потом этот человек занялся торговлей в пределах царства и за его пределами, и его достояние стало исчисляться огромным числом шекелей*.

И всякий раз, когда этот человек по какому-нибудь случаю встречал царя, он рассказывал ему о том, какой прекрасный и вкусный у него мед, какого не встретишь здесь на рынке и даже среди того меда, который подданные собирают далеко от земель и садов царя. Так было до тех пор, пока царь не послал одного из своих придворных купить у торговца для царского дворца большое количество меда. Когда мед попробовали те, кто знал в этом деле толк, оказалось, что он фальшивый. А мошенничество заключалось в том, что жадный торговец опустошал соты, забирая у пчел весь мед без остатка. Вместо меда он оставлял пчелам в ульях на зимнее время что-нибудь другое, чем они питались. В результате вкус меда изменился и он потерял свои качества по сравнению с медом тех пчел, которые питались медом. Поэтому царь отобрал у этого мошенника угодья и снова сделал их собственностью государства.

В те времена отец Забибы работал на землях этого торговца, и когда земли вернулись в собственность государства, царь оставил тех работников и крестьян, которые захотели остаться, и среди них отца Забибы. Забиба вскоре вышла замуж. А когда царь оказался на тех землях, он увидел Забибу, и она приглянулась ему, да и он приглянулся Забибе. Царь стал бывать в этих местах и полюбил Забибу, и она полюбила его.

И сказал царь:

– То, что я назвал тебя милой, не пустой образ, а отражение формы и содержания, которые в тебе сочетаются.

– Но ведь есть женщины красивее меня, мой великий царь, и я видела многих из них. Прости меня за откровенность и некоторую бестактность, но многих из них ты наверняка уже познал.

– Но я не встречал среди них ни одной такой милой сердцем и душой, красотой и характером, как ты, Забиба!

– Как может такое быть, о великий царь?

– Почти все из них старались приблизиться к царю в надежде на его корону или могущество, а не по какой-то другой причине, а ведь корона ничуть не важнее моих личных качеств, Забиба.

– Разве можно отделять форму от содержания, мой царь? Ты сказал, что я милая, и привел тому причины, в том числе мою красоту. Разве корона не часть твоей формы?

– Корона - часть моего внешнего вида, но не моей формы в целом. К тому же я не считаю, что для мужчины форма имеет такое же значение, какое она имеет для женщины. Корона - это вещь, Забиба. Разве можно оценивать царя с точки зрения вещей, которые у него есть?

– Нет, Ваше Величество, для правильной оценки человека необходимо рассмотреть его сущность, качества и характер, а форму - в дополнение ко всему этому. Тот, для кого определяющим в оценке является предмет, будет ценить не самого человека, а предметы. Тот, кто оценивает человека по окружающим его предметам, усматривает в человеке вещь для употребления и не видит в нем человеческих достоинств, на которые можно было бы опереться. Лично я не могу представить себе человека предметом, даже в случае с тем презренным, которого ты прогнал с земли и лишил собственности.

– Я бы хотел поговорить о конкретной персоне царя, а не об общих философских понятиях.

– Общие понятия работают и в этом случае, ведь они касаются человека. Не будем об этом забывать.

Царь ничего не ответил на эти слова, но сказал:

– Ты говорила, Забиба, что не можешь представить того презренного, которого мы прогнали с земли, в виде предмета. Не так ли?

– Да, Ваше Величество.

– Ты имеешь в виду, что он не представляет собой ценности? А если и представляет, то она настолько ничтожна, что его нельзя назвать даже предметом?