Забирая дыхание
Шрифт:
— А что с бабушкой? С Джанни? Что-то случилось?
— Ничего, tesoro [30] , все прекрасно!
Нери мысленно застонал. Этот обворожительный саркастический тон она употребляла всегда, когда была раздражена до крайности. Но он не сказал ничего, решив выждать.
— Какой чудесный день! — подзуживала она. — Солнце светит, сейчас четверть второго, обед готов, а твой сын до сих пор спит. Для него все еще полночь. Может быть, он часа в три или в четыре придет на завтрак. Может быть. А может и не быть. А бабушка полчаса
30
Сокровище, дорогой (итал.).
— Нет, я хочу поесть сейчас! — проворчал Нери. — Это означает, что сразу же после того, как разберусь с Джанни.
Габриэлла закатила глаза. С Джанни все терпели неудачу, каждый разговор будто в песок уходил, договариваться с ним о чем-нибудь было так же бессмысленно, как приглашать глухого на концерт. Однако она ничего не сказала. Если Нери решил что-то сделать, то это означает, что у него случились редкий припадок жажды деятельности и такой же редкий прилив энергии, которым ни в коем случае нельзя мешать или пытаться их предотвратить.
У Джанни была отдельная пятнадцати метровая комната на втором этаже дома с прекрасным видом на лужайку Роберто вплоть до Дуддове.
Нери постучал, но никакой реакции не последовало. Так что он открыл дверь.
— Ты что, спятил? — Джанни открыл заспанные глаза. Его волосы дико торчали на голове, а лицо из-за жары было красным. — Я что, сказал «войдите» или нечто подобное? Я еще дрыхну!
— Через пять минут ты будешь в кухне, или случится скандал. Это понятно?
— Чего ради? Что, Альфонсо опять что-то ляпнул, иначе почему ты срываешь на мне свое плохое настроение?
— Я должен с тобой поговорить.
Нери не стал дожидаться ответа и покинул комнату.
Джанни натянул одеяло на голову и выругался. Потом с трудом выбрался из постели и побрел в ванную.
Нери и Габриэлла почти закончили обед, когда Джанни появился в кухне и вытащил из холодильника банку с пивом.
— Ну что? — сказал он. — Что тут случилось такого чрезвычайно важного?
Банка хлопнула и провоцирующе запенилась.
— Так дальше продолжаться не может, мой милый друг, — начал Нери. — Ты закончил школу. Прекрасно. А дальше? Ты подумал, чем хочешь заниматься? Или ты собираешься провести всю жизнь в постели?
— Было бы лучше всего, — ухмыльнулся Джанни.
— Что хочешь делай, но не здесь, не в моем доме!
— Ты выгоняешь его? Это еще что такое, Нери? — Габриэлла оторопела. — Боже мой, это же вполне нормально, что человек после школы не сразу понимает, чем он хочет заниматься. Я тоже не считаю, что безделье и сон до опупения — в порядке вещей, но ты же не можешь просто выкинуть его из дома!
Нери никак на это не отреагировал и сконцентрировался на Джанни:
— Найди
— Я бы мог податься в полицию, но у меня, конечно, нет никакого желания унаследовать твою идиотскую работу здесь. Ты мог бы замолвить за меня словечко в Риме, или там до сих пор сразу же швыряют трубку на телефон, как только слышат фамилию Нери? — Джанни сказал так специально, чтобы еще больше разозлить отца, и именно этого он и добился.
Тот встал и вышел из кухни, громко хлопнув дверью.
— Ну, это уже лишнее! — рявкнула Габриэлла. — Неужели в этой семье невозможно поговорить мирно и спокойно?
— Наверное, нет, — ответил Джанни и тоже вышел.
Габриэлла поставила посуду в посудомоечную машину.
Она не знала, что делать, она знала лишь одно — дальше так жить было нельзя.
35
Матиас проснулся со страшной головной болью. Понадобилась целая минута, чтобы осознать, что он еще жив.
Ставни были закрыты, в комнате темнота, хоть глаз выколи. Левая сторона лица болела. Он попытался глотнуть, но в горле пересохло. Ему срочно нужно было попить.
Медленно и осторожно Матиас поднялся, ожидая, что головная боль усилится, но после того, как он посидел две минуты выпрямившись, боль стала слабее. Он включил настольную лампу.
И только сейчас заметил, что на нем все те же вонючие штаны. Они были грязные, порванные, на коленях — кровавые пятна. Постель тоже была перепачкана. Его рубашка, которая скомканная валялась на полу, выглядела не лучше. Еще никогда в жизни он не ложился в постель в таком состоянии и даже не мог вспомнить, как уснул.
Двигаясь очень осторожно, чтобы прочувствовать, что и где болит и есть ли еще какие-то раны, он подошел к окну и открыл ставни. Жара волнами поползла в комнату.
Море блестело, лодки качались в сиянии солнца, посетителей в барах было немного. Мирное летнее настроение, прекраснее которого и представить себе нельзя…
Матиас посмотрел на часы. Было начало третьего. В углу кухни стояли две бутылки его особенной воды. Одну из них он выпил почти полностью и после этого почувствовал себя намного лучше.
Шарф! Его шелковый шарф! Его нигде не было — ни на полу, ни под рубашкой. Матиаса охватила легкая паника, и он обыскал каждый сантиметр комнаты. Ничего. Шарф исчез. Наверное, он потерял его, и если ему повезло, то шарф, как последний привет, ветер унес со скалы и забросил в море.
И золотая скрепка, которую швырнул в кусты рагаццо, тоже исчезла. Правда, Матиас ее не искал, тогда он о ней даже не подумал.
Он с отвращением стянул с себя брюки и вместе с нижним бельем, рубашкой и обувью засунул в пакеты, которые пока спрятал под мойкой за мусорным ведром. Затем он тщательно вымылся под душем и обработал царапины и ссадины заменителем йода, который не обжигал кожу и который он всегда брал с собой в дорогу. Его лицо было опухшим, но Матиас уже не переживал из-за сломанной челюсти, поскольку мог ею медленно, но двигать.