Забирая дыхание
Шрифт:
«Комиссарио Нери, вышли мне результаты исследования ДНК! — взмолилась она. — Пожалуйста, сделай это побыстрее, а то я взорвусь! Я больше не выдержу! Я хочу знать, тот ли это человек, которого мы ищем».
47
«Нет ничего более безрадостного, чем покупать недвижимость в Италии», — думал Матиас, нервно покачивая ногой. Уже полчаса нотариус заунывным голосом читал текст договора, и это было так монотонно и неразборчиво,
Это понимал и нотариус, поэтому старался таким методом чтения сэкономить две трети времени.
Матиас скучал до смерти и пытался отвлечься, покусывая нижнюю губу и незаметно осматривая бюро.
Хотя на улице светило солнце, здесь царил вечный полумрак. Тяжелые зеленые занавеси на высоких окнах поглощали лучи света, шкафы и полки были сделаны из темного дерева, а уродливая лампа с абажуром коричневато-бежевого цвета в форме раковины на потолке дополняла картину.
Мрачная атмосфера немедленно вводила клиента в состояние депрессии и одновременно заставляла его чувствовать свою зависимость, и никто уже не решался задавать какие-то вопросы. Да и нотариус, похоже, тоже не был особенно заинтересован в том, чтобы пролить свет на дебри параграфов.
Кай Грегори сидел напротив и вообще не двигался, и Матиас не мог понять, то ли он со стоическим спокойствием изучает собственные колени, то ли просто уснул. Привлекательным, однако, он нашел то, что на губах маклера, который, вероятно, и минуты не вслушивался в текст договора и витал мыслями совсем в других сферах, блуждала улыбка, которая придавала ему довольный и компетентный вид.
Владелец квартиры, наоборот, сидел, наклонившись вперед, и буквально смотрел в рот нотариусу, словно хотел втянуть в себя каждое оброненное им слово. Он держал в руке шариковую ручку и покачивал ее взад-вперед, словно дятел, но при этом не касался покрытой стеклом крышки стола.
«Ему это нужно, — сделал вывод Матиас. — Ему обязательно нужно продать. Ему нужны деньги! И он боится, что что-то может этому помешать. И если бы я раньше познакомился с ним, то, без сомнения, сбил бы цену».
Матиас разозлился. Предчувствие, что он, похоже, платит слишком много, выводило его из себя.
Нотариус все читал.
Агрессивное настроение Матиаса усилилось. Ему вдруг захотелось разорвать договор, выбить шариковую ручку из пальцев нервного владельца квартиры и врезать кулаком по самодовольной роже маклера.
Но ничего этого он не сделал. Он сконцентрировался на дыхании и вдруг вспомнил Алекса.
Алекса, который не то что квартиру, даже обувь или куртку не мог купить, не предаваясь продолжительным раздумьям; который привлекал к себе внимание грубыми выражениями; который всегда говорил слишком громко; который запросто мог перейти на турецкий сленг немецкого языка; который вразвалку ходил по улицам, чтобы продемонстрировать свою силу, и у которого в уголке рта всегда торчала дымящаяся сигарета — даже в местах, где курить было запрещено.
Алекс изображал из себя крутого, но на самом деле был мелким анархистом и самым чувствительным человеком, какого знал Матиас.
Вся его крутизна, в принципе, была сплошным отвлекающим маневром, к которому он прибегал от отчаяния.
«Приезжай ко мне в Италию, — подумал Матиас, — пожалуйста, малыш, приезжай! Мы не будем действовать друг другу на нервы, наоборот, мы проведем в Монтебеники прекрасное время вместе, ты и я, отец и сын».
Нотариус остановился, громко высморкался в огромный носовой платок и перевернул страницу. Матиас увидел, что он наконец-то добрался до последней страницы договора.
Больше всего ему хотелось немедленно сорваться с места, прыгнуть в машину, помчаться в Берлин и обнять сына, но в данный момент это было невозможно.
«Алексу придется подождать…» Эта мысль едва не разорвала ему сердце.
Что Алекс может не захотеть, чтобы отец обнимал его, Матиасу и в голову не пришло.
У него еще сохранились воспоминания о Пасхе десятилетней давности. Алексу только что исполнилось пятнадцать лет, и они встречались два раза в месяц, планируя вместе сходить в кино, в кафе или в ресторан. Эти встречи не были особенно радостными, потому что Алекс не испытывал большого желания видеть отца. Он или возмущался и отвергал любое предложение, которое поступало со стороны Матиаса, или же они сидели в квартире Алекса и спорили.
А потом Матиас уехал на три недели в Кению. Когда он вернулся, его лицо было не загорелым, а серым, щеки запали, глаза лихорадочно блестели. Он чувствовал себя настолько ослабевшим, что с большим трудом дотащил чемодан до стоянки такси. Дома Матиас сразу же улегся в постель и попросил мать приготовить воду, чай и бульон, потому что даже поход в туалет стоил ему огромных усилий.
Это продолжалось двадцать четыре часа, а потом Генриетта вызвала скорую помощь, которая отвезла его в больницу.
«Воспаление легких, возбудителем болезни стала бактериальная инфекция», — таким был диагноз. На антибиотики Матиас не реагировал, и его жизнь висела на волоске. Он спал почти круглые сутки, а когда его не мучили болезненные кошмары, то просто дремал и почти не понимал, что с ним происходит.
Время от времени он замечал, что возле его постели сидит Генриетта или Тильда. Генриетта приходила чаще всего с утра, а Тильда — вечером.
Сначала Матиасу казалось, что он бредит, но по вечерам, когда в отделении уже выключали свет, Алекс прокрадывался в комнату и садился к нему на кровать. Просто сидел, ничего не говорил и даже не решался прикоснуться к нему. Он сидел и тогда, когда Матиас впадал в сон, похожий на беспамятство.
Однажды он услышал, как Алекс плакал. Это было похоже на какое-то нереальное хриплое пение. Матиас лежал с закрытыми глазами, чтобы не смущать его, и продолжал делать вид, что крепко спит.
— Пожалуйста, папа, ты не должен умереть! — всхлипывал Алекс. — Пожалуйста, пожалуйста, ты мне нужен!
Потом он исчез так же тихо, как и пришел.
С этого момента Матиас начал бороться. Он очень хотел жить. Для Алекса. У него был только сын, и этот мальчик стал для Матиаса самым главным на свете.