Забирая дыхание
Шрифт:
— А где твои вещи, мама?
Она пожала плечами.
— Разве сотрудники реабилитационного центра не перевезли сюда твои вещи?
Опять пожатие плечами.
В Матиасе проснулась злоба. Тильда могла, по крайней мере, хотя бы спросить об этом, позаботиться о Генриетте.
Он подошел к матери и осторожно погладил ее по щеке:
— Как прекрасно, что тебе хорошо, мама! Ты можешь сказать, как ты себя чувствуешь?
— Я не хочу оставаться здесь, — сказала она бесцветным голосом. — Пожалуйста!
— Все, что ты захочешь, мама. Я выполню любое твое желание.
В шесть вечера Матиас коротко переговорил с сиделкой и ушел, когда на стол был подан ужин.
— У вашей матери с каждым днем все больше и больше моментов просветления, — сказала сиделка, — но вы и сами это знаете. Иногда она целый день беспрерывно бормочет что-то себе под нос, а бывает, что после этого целыми днями не произносит ни слова. Вот так-то. Ее мозг еще не в порядке. Он выплевывает то, что в данный момент приходит ей на ум. Любой контакт идет ей на пользу. Сейчас ей нужны положительные раздражители, занятия, ее нужно поддерживать и тренировать ее мозг. Иногда, хотя и не всегда, она даже способна отвечать на вопросы. В ее состоянии это настоящая сенсация! К сожалению, ей нужны памперсы, ходить она не умеет вообще, но уже научилась самостоятельно передвигаться в инвалидном кресле. Все это огромный прогресс. А если вспомнить, как мало времени прошло после инсульта, то это вообще граничит с чудом. Поэтому мы должны быть довольны. Больше я вам в настоящий момент ничего сказать не могу.
Матиас поблагодарил ее и пообещал вернуться как можно скорее. И вообще он собирался регулярно навещать мать, когда будет в Берлине.
Он шел по коридору летящим, чуть ли не танцующим шагом, а сиделка смотрела ему вслед, не зная, должна ли она верить этому обещанию.
В двадцать один час тридцать минут Матиас, после того как завез багаж домой, принял душ и переоделся, зашел в ресторан «Раутманнс».
Карло был рад снова видеть его.
— Что-то вас долго не было! Мы уже начали беспокоиться!
— Я уезжал. В Италию, — широко улыбнулся Матиас.
— Ах! И куда именно?
— В сельское поместье вблизи Сиены. Было чудесно!
— Охотно верю. Мечта!
Матиас уселся и взял меню. У него не было желания продолжать разговор об Италии.
— Что бы вы могли мне порекомендовать?
— У нас сегодня в дневном меню нечто особенное: итальянский салат с макаронами, цукини и вялеными помидорами, затем saltimbocca alla Romana [87] , а на десерт — тирамису с клубникой.
87
Шницель по-римски (итал.).
— Чудесно! Я возьму это. И добавьте еще бутылку «Брунелло».
— Конечно. — Карло удалился, чтобы передать заказ на кухню.
Матиас ел медленно и с удовольствием. Из двух порций пиццы, которые он сегодня заказал, он попробовал только маленький кусочек, а остальное буквально проглотил Алекс. Матиас со страхом ожидал, что он сразу же исторгнет все обратно,
У Матиаса едва не разорвалось сердце. Не может быть, чтобы его сын попал в ту же ситуацию, что и несчастные люди в рассчитанных на внешний эффект документальных фильмах, которые показывали по частным телеканалам, а зрители буквально паслись на историях их разорения и потешались над их неспособностью строить отношения, которые были бы свободны от ссор и насилия.
— Я приду снова, — сказал он Алексу. — Не беспокойся, я найду выход.
И он ушел, оставил сына одного во всем этом хаосе.
Saltimbocca в ресторане «Раутманнс» была фантастическая. Матиас наслаждался, чувствуя, как каждый кусочек растворяется у него во рту, и ему хотелось, чтобы Алекс ходил сюда вместе с ним, вместо того чтобы запихивать в себя тяжелую, жирную пиццу с жестким зачерствевшим сыром и покоробившимися сухими кружочками салями.
После основного блюда он спросил, не нашлось бы у шеф-повара немного времени для него.
— Может быть, — уклончиво ответил Карло. — Когда кухня будет закрыта, то определенно, но теперь… Я узнаю.
— Я могу подождать, у меня на вечер никаких планов нет, — пробормотал Матиас, не будучи уверенным, понял ли его Карло.
В одиннадцать вечера шеф-повар наконец подсел за столик Матиаса. На нем не было поварского колпака, лишь белая куртка позволяла определить в нем принадлежность к персоналу ресторана.
Клеменсу Маевски было тридцать шесть лет, и выглядел он так, словно за время своей профессиональной карьеры попробовал очень много соусов со сливками. У него было классическое круглое лицо, на котором крошечные глазки, нос и сжатый рот были похожи на иллюстрацию к классической считалке «Точка, точка, запятая». Поэтому его мимику было очень трудно оценить.
Его кожа была розовой и гладкой, и Матиас подумал, что то ли тот каждое утро тщательно бреется, то ли у него вообще не растет борода.
Его череп был выбрит, смазан каким-то жиром или кремом и, хотя сильно смахивал на футбольный мяч из свиной кожи, все же имел весьма ухоженный вид.
— Господин фон Штайнфельд! — приветствовал Матиаса Маевски с преувеличенным восторгом. — Как дела? Рад снова видеть вас! Вам у нас понравилось?
— Еда была превосходная. Благодарю.
— Спасибо, меня это радует.
Этого было достаточно. Вежливое начало было положено, и Маевски выжидательно посмотрел на Матиаса.
— Вы знаете, что мой сын — повар? — спросил тот.
Маевски кивнул.
Он десять лет работал в ведущих гостиницах Берлина, все заведения класса пять и пять плюс. — Матиас перечислил гостиницы. — Но сейчас все изменилось, он хочет уйти с крупного предприятия и работать в небольшом ресторане. А поскольку я не знаю ресторана лучше вашего, то решил спросить, нет ли у вас вакантного места для способного, надежного и старательного повара — такого, как мой сын.