Забирая дыхание
Шрифт:
От этого обсуждения у Матиаса осталось приятное ощущение. Джанни был достаточно тонко чувствующим человеком, и он угадает его вкусы. И это было еще не все. Матиас был уверен, что Джанни оставит в этой квартире кусочек своей души, и он будет чувствовать это с каждым вдохом.
В этот вечер он хотел поговорить не только о квартире. Джанни должен был почувствовать себя не наемным служащим, а другом.
— Зачем тебе ехать в Германию?
— Из-за матери, из-за сына и из-за работы. Но прежде всего — из-за матери. Она очень больна и сейчас находится в приюте. Я ей нужен. Ты же это понимаешь?
Если итальянец мог хоть к чему-то отнестись
— И когда ты едешь? — спросил Джанни и выпил немного вина.
— Завтра утром. Думаю, около восьми. Я хочу добраться побыстрее, и если мне повезет и движение будет не очень интенсивное, то через двенадцать часов я буду дома. Когда-нибудь ты поедешь со мной, Джанни. И я покажу тебе Берлин.
Джанни улыбнулся.
— Va bene.
Матиас посмотрел ему в глаза.
— Мне не хочется уезжать, больше всего мне хотелось бы остаться здесь.
— Si, si [82] … но Берлино есть интересный. Sicuro [83] . Здесь есть скучно.
— С тобой никогда не скучно.
Джанни покраснел. Он почувствовал растерянность и не знал, что сказать.
Матиас взял его за руку.
— Ты стал мне настоящим другом, Джанни. Я очень рад, что мы познакомились.
— Джанни убрал руку и смущенно улыбнулся.
— Я тоже felice [84] .
В этот момент к столику подошел официант и долил им вина, что немножко разрядило обстановку.
82
Да, да (итал.).
83
Конечно, безусловно (итал.).
84
Счастлив (итал.).
Матиасу было понятно, что ему предстоит пройти очень долгий путь, пока Джанни полностью раскроется перед ним. Но однажды он перестанет сопротивляться и полюбит его. Так, как Матиас уже сейчас любил этого юношу. Возможно, у него все же появится второй шанс и второй Деннис.
Около одиннадцати вечера Матиас отвез Джанни домой и расцеловал его в обе щеки.
— Ciao, amico [85] , — сказал он. — Будем время от времени звонить друг другу.
— Va bene.
85
Пока, друг (итал.).
— Береги себя, Джанни, потому что я боюсь каждой капли дождя, как бы она тебя не убила.
Это была переделанная фраза из какого-то стихотворения, но Матиас уже не помнил, из какого именно. Да это было и неважно. Он решил, что эти слова прекрасно соответствуют моменту. Джанни запомнит его как поэтичного и тонко чувствующего человека.
Джанни улыбнулся:
— Buon viaggio. E grade per tutto! [86]
Он вышел из машины, помахал рукой и исчез в доме.
86
Счастливого
54
Это был постоянно повторяющийся кошмар: в дверь звонили, он открывал, и перед ним возникала ухмыляющаяся рожа, которая, цедила сквозь зубы непонятные турецкие или арабские обрывки слов и одновременно вонзала ему в живот нож.
Каждый раз он просыпался мокрым от пота и с трудом поднимался, чтобы отправиться в туалет и хотя бы таким образом стряхнуть с себя ужасный кошмар.
Кошмары были словно вампиры: они боялись дневного света и сразу исчезали. Даже яркий свет в ванной комнате помогал.
И тут в дверь действительно позвонили.
Алекс вздрогнул и посмотрел на часы. Тринадцать часов тридцать минут. Это было не то время, которое выбрали бы Кемаль и Салих для своих карательных походов. Но что еще они могли от него хотеть? Лейла была в Турции, и можно было с уверенностью сказать, что она никогда сюда не вернется.
В дверь снова позвонили. Дольше и настойчивее.
Алекс застонал, как раненый зверь, добрался до двери и посмотрел в глазок.
Перед дверью стоял его отец.
«Господи!»
Алекс несколько дней не убирал на чердаке, не говоря уже о том, чтобы вымыть пол. Он уже целую вечность носил одну и ту же одежду, его жирные волосы прядями приклеились к голове, и, возможно, от него воняло, как от зверя.
Ему ничего не хотелось. Почему они не могут просто оставить его в покое?
Тем не менее он открыл дверь.
Матиас был не настолько хорошим артистом, чтобы скрыть, насколько его потряс вид сына. Перед ним стояла человеческая развалина. У Алекса был вид бездомного бродяги, и лишь то, что он все еще находился в своей квартире, обеспечивало ему хоть слабую, но защиту.
Глаза Алекса были красными и испещренными лопнувшими сосудиками, под ними залегли глубокие тени. Его кожа была мертвенно-бледной, руки вяло и бессильно свисали, и Матиас даже представить себе не мог, что эти руки еще совсем недавно таскали тяжелые чугунные сковородки.
Он протиснулся в дверь и попытался обнять сына, но тот отпрянул.
— Разве тебе не надо уходить? Или ты собираешься пойти на работу в таком виде?
Матиас готов был надавать себе пощечин. Вместо того чтобы спросить, как у Алекса дела, не болен ли он, не случилось ли чего, он сразу же продемонстрировал мещанский интерес и высказал скрытую критику.
— Мне никуда не нужно идти, — устало сказал Алекс. — У меня больше нет работы. Я уволился.
Матиас пришел в ужас:.
— И что теперь?
— Нет никакого «теперь». Вот так-то. Наверное, это нормально в чертовски плохое время и в дерьмовом обществе.
— Ты получаешь пособие по безработице?
— Нет. Я не могу его получать, потому что не подставился этим живодерам, головорезам и мошенникам и уволился сам. А такое в нашей стране наказуемо. Если работодатель несколько месяцев не платит зарплату, это нормально и никто не настучит ему по лбу. Но если ты увольняешься из чувства самозащиты, то тебе надает по голове еще и биржа труда. Будь у меня автомат, я пошел бы в это лживое, дерьмовое бюро по трудоустройству и стрелял бы в каждого, кто попался бы мне на глаза!