Заблудившийся во сне
Шрифт:
На сей раз это были его, Степа, слова и его манера.
– Хорошо бы подробности, – попросил я. – Луев этих было, как-никак, восемнадцать штук, серийный товар, и размазаны они по столетиям, как сопли по стене. Луи – какой номер?
Он нахмурился: то ли потому, что не знал номера или забыл, то ли ему не понравилось мое слишком вольное рассуждение о французских королях.
– Номера вроде не называли. Может, затерялся при передаче или железка не справилась с дешифровкой…
– Жаль. Ну ладно – и на том спасибо. Теперь все?
Он кивнул; но так медленно и неубедительно,
– Ну, что еще у тебя за душой?
Он нерешительно поморгал глазами. Я стиснул его плечи покрепче, так что он даже поморщился, но не сделал попытки вырваться.
– Давай. Теряешь время. Что ты еще должен передать?
Он потряс головой:
– Передать – ничего. Но я слышал, как там говорили…
Чувствовалось, до чего ему не хотелось говорить что-то, что было у него на душе.
– Ну? О чем они говорили?
Наконец он решился.
– О твоей дочери.
– Что именно? Что?
– Она спит. Не просыпается. Хотя из наших никто…
Странно, но я не очень удивился. Я был предупрежден, что противники не обойдут девочку вниманием, но надеялся, что наши, даже не получив от меня такой просьбы, сумеют каким-то способом защитить ее. Не сумели, значит. Нет, я не удивился; просто ощутил пустоту там, где располагалось мое кью-сердце.
– Уснула давно?
– Они заговорили об этом, когда я засыпал – наверное, думали, что уже не услышу.
«Сукины дети, – подумал я. – Неужели они такого мнения обо мне?» – Я понимал, конечно, что какие-то меры там принимаются и, может быть, кто-нибудь уже пущен по ее следу. Но все же это непростительно. Ладно, вернусь – разберусь.
– Спасибо, что сказал. Куда ты теперь?
Степ, думается, почувствовал себя совсем хорошо, облегчив совесть – как-никак, одно задание из двух было выполнено, неплохой процент, да к тому же, пожалуй, более сложное из них, – и стал оглядываться, словно только что сообразил, что он не у себя дома.
Вокруг было все то же, что и до него: микроконтинуумы восходили и закатывались, неведомый город с высоченными, непривычных очертаний строениями и гигантской скульптурой спящего льва на громадной площади приближался сейчас к зениту нашего мирка, длинная и широкая платформа мчалась невысоко над холмистой морской поверхностью, оставляя по левому борту небольшую (казалось отсюда) марсельную шхуну, справа же, кабельтовых, как я прикинул, в пяти – четырехмачтовый барк, шедший почему-то лишь под передними парусами крутой бакштаг правого галса. Я не успел подумать – с чего бы такая осторожность, как взгляд мой уже перепрыгнул в следующий мир, где в полутемной комнате двое на ковре, похоже, только что вошли во вкус… И тут Степ дернул меня за рукав, должно быть, ему стало неудобно подглядывать. Или, может быть, пожалел, что это не он там.
– Куда я теперь? (А я и забыл совсем, что спросил его об этом.) Понимаешь, Остров… Я вспомнил – там еще вот что сказали, сам Тигр говорил: если тот, кто тебя встретит… если ты скажешь, что тебе нужна его помощь, то сразу же поступить в полное твое распоряжение.
– Весьма любезно, – сухо прокомментировал я, подозревая, что все сказанное было только что измышлено экспромтом.
– Тебе же понадобится помощь, верно? Ты должен найти и дочь, и Груздя. Я бы мог…
Ну вот. Я так и думал. Хотелось спросить – при себе ли у него носовой платок – чтобы он хоть сопли себе вытирал без моей помощи. Но я не сказал этого: обидеть мальчика легко, но это будет грызть его если не всю жизнь, то, во всяком случае, много-много лет. Но не тащить же его с собой в лихие микроконтинуумы, где и такие далеко не новички, как мы с Боричем, бывает, еле выкручиваются. Одно дело – прибыть к кому-нибудь во сне, что-то показать или внушить мысль, и совсем иное – схватываться с противником, что не слабее тебя, выступать, по сути, кандидатом на постоянное жительство в Аиде…
– Помочь мне ты, пожалуй, можешь, – проговорил я, делая вид, что обдумываю его предложение. – Да, точно. Хорошо, что я на тебя вышел.
Он сразу собрался, как говорится, в комок:
– Я готов.
– У меня связи с Институтом нет, – сказал я. – На уровне сознания. А железка, бывает, сильно врет. У тебя какой возврат?
Он моргнул, предчувствуя неладное.
– Четыре часа. Но я могу…
Я жестом остановил его:
– Не надо. Там будут только лишние волнения – за тебя. Сколько ты уже израсходовал?
– Половину.
– Значит, через два часа по яви ты будешь в Институте. Теперь сосредоточься. Запоминай слово в слово. Передашь Консилиуму или, в крайнем случае, самому Тигру. Готов?
Подчиняясь моей воле, он несколько секунд постоял молча.
– Готов.
– Тогда поехали.
Я медленно, выделяя каждое слово паузами, продиктовал ему то, что следовало передать в Институт. В качестве его памяти я не сомневался: плохо запоминающих у нас не держат.
– Еще раз?
– Не надо. Записано.
– Повтори.
Он повторил без единой ошибки.
– Хорошо. И скажи еще вот что: когда найду Груздя, постараюсь переправить его в ПМ. Но сам не вернусь – пока не разыщу дочери. Так что пусть обеспечат нормальный уход за телом. Запомнишь?
Он кивнул, проглотив комок.
– И – счастливого пути.
Он вздохнул. Снова огляделся.
– А как я – отсюда?.. Где мы вообще?
Он был тут впервые. Не удивительно: я – тоже. Но я успел уже понять, что к чему.
– Мы – в Большом Узле. Отсюда – выходы практически в любой макроконтинуум, если не сразу, то с немногими пересадками. Тебе откуда проще попасть в явь?
– Ну – поближе по времени и пространству…
Он еще не был ходоком на дальние дистанции.
– Ясно. Давай поищем. Твоя полусфера – левая. Увидишь подходящее – сразу говори.
В поле нашего зрения было примерно восемь десятков выходов в микроконтинуумы; через каждые пять-шесть секунд начинали возникать новые, старые уходили за горизонт. Замечать и оценивать надо было быстро, долго разглядывать не приходилось: можно было что-то упустить. В безмолвном напряжении мы провели более получаса. За это время он лишь однажды подтолкнул меня локтем: