Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания
Шрифт:
Хотя по проблеме понимания высказываются многие, вряд ли можно с уверенностью считать, что во всех случаях речь идет об одной и той же проблеме. Значительный разнобой наблюдается уже в начальных формулировках и определениях, споры часто заходят в тупик из-за того, что их участники, не прислушиваясь друг к другу, говорят о различных вещах. Кажется, пришло время понять хотя бы то, что же именно мы называем пониманием!
Когда неясна сама проблема, есть соблазн обратиться к ее истории. Так обычно и поступают многие участники споров, прослеживая мысленным взором громадные временные периоды и концептуальные пространства: от Платона через Шлейермахера до Гадамера. Но, во-первых, в истории все отыскивают то, что ищут, поэтому обращаться к истории как к арбитру — дело исключительно деликатное: о ветрености Клио и ее способности менять свой облик известно достаточно. Во-вторых, после длинного разбега часто не остается ни сил, ни места сделать «свой прыжок».
Поступим иначе. Не обращаясь к источникам и огрубляя материал, прибегнем к некоторой принципиальной разбивке множества значений термина «понимание». Ограничимся тремя типами значений, с каждым из которых будут, естественно, связываться и соответствующие проблемы.
В рамках первого типа «понимание» выступает как выяснение или усвоение смысла того, что понимается. Выясненный смысл становится знанием: понять нечто — значит знать смысл этого нечто. Конечно, область знания может быть шире области понимаемого. Например, можно знать выражение «тмутараканский болван» из «Слова о полку Игореве», но не понимать его, т. е. не знать смысла, вложенного в это выражение автором. Мы можем выдвигать различные гипотезы об этом смысле. Современный перевод звучит как «тмутараканский идол»; по-видимому, авторы перевода полагают, что это выражение обозначает некое языческое святилище, истукан, «столп», расположенный где-то в древнем Тмутаракане; к этому «идолу» взывает некий «див», предупреждающий безрассудного Игоря о грозящей ему беде. Андрей Никитин выдвигает иную гипотезу: «див» — это искаженное переписчиками древнее слово «зив», обозначающее аиста или журавля, а обращается эта птица не к «идолу», а к «тмутараканскому соколу» (древнее «балабан» — название одного из видов степных соколов) — так поэтически именуется князь Роман Святославич, герой более древней, чем «Слово», поэмы Бояна, ставшей для автора «Слова» образцом для подражания, воспроизведения, сочетающего в себе элементы содержания и формы бояновского шедевра и сказания о походе новгород-северского князя [163] . Гипотеза эта напрочь отвергается академиком Д. С. Лихачевым, который склонен видеть в «тмутараканском идоле» одну из огромных статуй божеств Санерга и Астарты, воздвигнутых еще в III столетии около Тамани и простоявших вплоть до XVIII столетия [164] .
163
См.: Никитин А. Испытание «Словом…»//Новый мир. 1984. № 7. С. 185.
164
См.: Лихачев Д. Еще раз в защиту великого памятника//Лит. газ. 1985. 28 авг.; Слово о полку Игореве. М., 1983. С. 190.
Мы не знаем, а может быть, никогда и не узнаем в точности, какая из этих гипотез верна, т. е. какой из названных смыслов совпадает со смыслом, вложенным древним поэтом. Но мы полагаем, что к обеим гипотезам применимы характеристики «истинности» и «ложности». Гипотетические смыслы совпадают или не совпадают с изначально присущим данному выражению смыслом. Если бы удалось выяснить этот смысл и сопоставить его с гипотетическими смыслами, мы могли бы говорить о «знании» истинном в его соотношении со «знанием» ложным. Так, к «пониманию» оказываются применимыми все характеристики знания — истинность, вероятность, относительность, абсолютность, подтверждаемость, опровергаемость и т. д.
Этот тип значения термина «понимание» связан с предпосылкой: то, что понимается, объект понимания, обладает смыслом «сам по себе». Смысл понимаемого не зависит от понимающего субъекта, а познается им. Объектом понимания в принципе может быть любой элемент из универсума человеческого познания, включая и сам этот универсум, и самого субъекта (самопознание равно самопониманию).
Иначе говоря, познаваемый мир предстает перед субъектом как колоссальный текст, осмысленный в целом и в каждом своем фрагменте. Отсюда — известные метафоры «книги Природы», «книги Бытия», «книги Жизни». Эти книги — кем бы ни были они написаны, Творцом или Природой— даны человеческому пониманию. Истинное понимание совпадает с объективным смыслом или приближается к нему, ложное понимание искажает объективный смысл, удаляется от него. Непонимание в конечном счете есть просто незнание. Оно проистекает из несовершенства, ограниченности субъекта. В то же время истинное понимание — свидетельство интеллектуального, духовного потенциала человека. Оно доступно любому человеку и является основой для взаимопонимания между людьми, тогда как ложное понимание разрушает взаимопонимание либо придает ему временный, преходящий характер.
Нетрудно заметить, что проблемы понимания в таком случае не содержат в себе ничего специфического по сравнению с проблемами знания и познания. Теория понимания выступает как частный случай теории познания.
Если понимаемое есть «текст», то, чтобы его прочесть, нужно знать язык, на котором он написан. Если мы вслед за Галилеем скажем, что Книга Природы написана языком математики, то это помимо прочего будет означать, что этот язык уже известен читающему эту Книгу! Необходимые и абсолютные истины математических доказательств— ключ к истинному пониманию природы. Но как постигается язык математики?
Один из древнейших мифов о познании — миф о Языке, Слове как о предсуществующих условиях любого познавательного отношения к реальности. Вначале было Слово! Смысл, заключенный в Слове, каким-то непостижимым образом стал понятен, и это открыло путь и горизонт познания.
Другая проблема — истинность понимания. Как сверить мое, твое, наше понимание с тем смыслом, который предсуществует ему? Платон, размышляя над этим вопросом, пришел к выводу: знание-понимание есть воспоминание; бессмертная и бесконечная душа, познавая и понимая мир, лишь возвращается к тому, что уже всегда было и впредь будет ее достоянием. Последующая философия, исходившая из предпосылки объективного и автономного существования смысла, только варьировала и усложняла эту мысль Платона. Диалектико-материалистическая философия раскрывает ограниченность и дефектность подобных теорий познания, абсолютизирующих относительную автономность смыслов. Тем самым она снимает проблемы, порожденные такой абсолютизацией. Но вместе с тем это создает возможность для более адекватных формулировок проблемы понимания.
Второй тип значений термина «понимание» выступает как бы альтернативой первому: понимание есть интерпретация или наполнение смыслом того, что само по себе смыслом не обладает, осмысление объекта [165] . Здесь уже не проходит приравнивание знания и понимания. Знание — объективно, понимание — субъективно. Если субъект наделяет смыслом пред-стоящие ему в познании объекты, то нельзя отказать ему в праве делать это по собственному усмотрению, сообразуясь, например, с удобством, эстетическими предпочтениями, пользой, практическими критериями и т. и. Объективность может выступать как некая начальная интенция, а также как в принципе недостижимая Цель понимания («регулятивная идея», «некий X, расположенный в «конце бесконечности»), Взаимопонимание возможно, но лишь как конвенция, принятие того или иного смысла. Когда конвенции нет, а вкладываемые смыслы различны, взаимопонимание либо невозможно, либо имеет иррациональную основу. Различные понимания сосуществуют, конкурируют друг с другом, чередуются, вытесняют друг друга, но вовсе не потому, что одни истинны, объективны, а другие — нет. Скорее этот процесс можно представить как игру, правила которой не всегда известны даже ее участникам: победитель всегда докажет, что именно он лучше других соблюдал эти правила!
165
Иногда «осмыслением» называют как выявление смысла, так и процесс смыслообразования, ср.: «Смысла так же нет вне понимания, как и понимание всегда есть усвоение некоторого смысла» (Гусев С. С., Тульчинский Г. Л. Проблема понимания в философии. С. 42); такое «слияние» альтернатив ко многому обязывает — все-таки нужно ответить, имеют ли смысл непонятые до сих пор письмена майя?
Проблемы, связанные с этим типом значений термина «понимание», также очевидны. Каков источник смыслов, вкладываемых субъектом в интерпретируемый «текст»? Некоторые авторы говорят об интерпретации как о процедуре приписывания феноменам смыслов и значений, взятых из «ранее созданного смыслообразовательного фонда» [166] , сам же этот «фонд» образуется сложной системой познавательных процедур (символизацией и десимволизацией, контекстуализацией и креацией и т. п.). Смыслы продуцируются как бы про запас, а когда приходит надобность, их используют для осмысливания понимаемой действительности. Но, разумеется, нельзя представлять творение смыслов как нечто чудесное, возникающее само по себе, «изнутри» субъекта; смыслообразование неотделимо от смыслопознания, смыслопонимания. Поэтому проблема интерпретации неразрывно связана с проблемой объективности смысла.
166
Ракитов А. И. Диалектика процесса понимания//Вопросы философии. 1985: № 12. С. 69; см. также; Никифоров А. Л. О понимании человеческой деятельности//Проблемы объяснения и понимания в научном познании. М., 1986.
Но основная трудность связана с проблемой рационального сопоставления различных интерпретаций. Равноправны ли такие интерпретации и соизмеримы ли они? Можно ли говорить о развитии понимания, когда одни интерпретации сменяются другими? Как решить спор между альтернативными интерпретациями?
Затруднения, связанные с указанными типами значений термина «понимание», во многом проистекают из упрощенной трактовки процесса познания и понимания. Если следовать этой трактовке, мы вообще теряем из виду процессуальные характеристики и видим в «понимании» некий акт или последовательность актов, вырванную из контекста исторического развития познания. Находит ли субъект искомый смысл, вкладывает ли его в нечто бессмысленное — эти операции не имеют ни предыстории, ни последствий. Источник смысла помещается либо в сферу трансцендентной объективности, либо в недра таинственной субъективности.
Оба названных типа значений связаны с абсолютизацией или преувеличением одного из элементов отношения «субъект — объект». Для первого типа характерно пассивное отношение субъекта к объекту, для второго — абсолютизация активности субъекта. Впрочем, это противопоставление имеет лишь «внешний» характер: на деле же — это две стороны одной медали, ибо сверхактивиость субъекта, ведущая к утрате объективных оснований понимания, оборачивается сверхпассивностыо, познавательным бессилием.
Напрашивается поиск разрешения этого противоречия: стратегия этого поиска подсказана диалектической традицией. «Понимание» должно трактоваться как процесс порождения и усвоения смыслов в ходе исторически обусловленной практики. Смыслы не предсуществуют пониманию (будь то в постигаемых объектах-текстах, будь то в кладовых субъективных «фондов» смыслообразования), они порождаются самим пониманием.