Забвению не подлежит
Шрифт:
Когда Розенбергас поведал о встрече в Андреапольских лесах с партизанами, которые приняли беглецов в отряд, я начал расспрашивать о местах расположения партизанских баз и о руководителях народных мстителей. По описанию внешности одного из них я убедился, что это был товарищ, с которым мне выпало немало пройти по Андреапольским лесам и топям во время подготовки партизанских баз. Поистине тесен мир!
После освобождения Красной Армией территории, где действовал этот партизанский отряд, для Розенбергаса начался тернистый путь в литовскую дивизию. И когда наконец уже здесь, в Горьковской области, оперуполномоченный Особого отдела, обслуживавший карантин, спросил его, кто все же может удостоверить, что он действительно попал в плен, будучи раненным,
— Это может подтвердить лишь один человек — Яцовскис, если только он сам вырвался из того пекла. Он спас меня тогда!
Уже будучи в плену, Розенбергас все время не переставал, про себя твердить: «Никогда нельзя терять надежду!» Эти напутственные слова я повторил Розенбергасу при прощании, в окружении у Великих Лук. И светлая, немеркнущая надежда сберегла нас, помогла выжить и снова встать в строй.
Никогда нельзя терять надежду — только так!
Совещание у начальника длилось уже более двух часов, а к единому мнению никак не могли прийти. Сигнал уж больно серьезный, однако налицо всего лишь показания одного-единственного свидетеля — красноармейца Юозаса Летувнинкаса. Он сообщил, что под личиной красноармейца 167-го стрелкового полка замаскировался бывший сверхсрочник старший унтер-офицер литовской армии летчик П. Игнатайтис, которого гитлеровцы в начале войны переправили в наш тыл со шпионским заданием. В дивизии он очень осторожно подстрекает военнослужащих к измене Родине — переходу на сторону врага после прибытия на фронт.
Не верить этому свидетелю не было оснований — характеристика на Ю. Летувнинкаса была безупречна. Большинство мнений склонялось к тому, что Игнатайтиса необходимо немедленно задержать, допросить, разоблачить на очной ставке.
Чебялис был более осторожен:
— Надо действовать как в шахматной игре — предусмотреть два, три, а то и четыре хода вперед. Что будем делать, если очная ставка окажется безрезультатной? Не признается, и все! Придется освобождать! А он возьмет да и сбежит! Рискованно!
С Чебялисом согласились и решили дать оперативному составу отдела срочное задание — выявить в полках лиц, служивших в период буржуазной власти в военно-воздушных силах литовской армии. Уже на следующий день в отдел был вызван лейтенант — командир взвода автороты дивизии. Он был бледен и заметно волновался.
— Желаете ли вы сделать какое-либо заявление Особому отделу НКВД?
Мне показалось, что лейтенант слишком долго думает над ответом, но я его не торопил. Наконец он сказал:
— До начала войны я в Вильнюсе работал в милиции, в уголовном розыске. Все, что мне известно, расскажу!
Он сделал небольшую паузу, глубоко вздохнул и продолжал:
— До 1940 года я служил сверхсрочником в звании унтер-офицера в военной авиации Литвы, В той же эскадрилье, где я был авиамехаником, летчиком служил Игнатайтис…
…Механик и летчик встретились осенью 1941 года в организованном вблизи города Горький временном лагере для эвакуировавшихся работников милиции. Там Игнатайтис поведал своему бывшему сослуживцу об обстоятельствах своего перехода на службу к гитлеровцам.
Арестованный Игнатайтис после предъявления ему мной неопровержимых улик перестал лгать и вынужден был сознаться:
— Да, я нарушил присягу, перешел на сторону врага!
Летом 1940 года после свержения фашистской власти в литовской Народной армии происходила чистка от реакционных элементов. Игнатайтиса, ярого буржуазного националиста, тогда также уволили из военных авиационных частей. Однако, как это ни странно, его, не пригодного по политическим мотивам к службе в государственных учреждениях, приняли в городе Укмерге в создаваемую народную милицию…
После нападения гитлеровской Германии на Советский Союз отряд укмергской милиции эвакуировался в глубь страны, но Игнатайтис остался в оккупированном немцами городе.
На вопрос: при каких обстоятельствах ему удалось остаться на территории, оккупированной противником, подследственный
— Проще простого: как только узнал, что будем отступать на восток, отпросился домой якобы за одеждой и деньгами, а в действительности укрылся на близлежащем хуторе.
Игнатайтис после прихода фашистов незамедлительно явился в Укмергскую военную комендатуру и предложил свои услуги. Гитлеровцы по достоинству оценили усердие предателя и тут же предложили ему заняться ремонтом двух оставшихся на одном из аэродромов неисправных разведывательных самолетов дальнего действия «Анбо-41», системы литовского авиаконструктора А. Густайтиса, находившихся на вооружении литовской армии. Ремонт одного из самолетов оказался несложным, и вскоре фашисты поручили Игнатайтису совершить на нем разведывательный полет в район железнодорожных станций Валдай и Бологое. Игнатайтис летел на задание в форме и с документами военнослужащего немецкой армии, однако в кабину предусмотрительно захватил гражданскую одежду. Гитлеровцы его проинструктировали — если он окажется в тылу Красной Армии, ему следует несколько дней скрываться в лесу, пока не придут «свои»…
Из-за густого тумана Игнатайтис сбился с курса и на обратном пути оказался над городом Торопец, где советские истребители его и подбили. Игнатайтис сделал вынужденную посадку на лесной опушке. Он переоделся и начал ждать. Но шли дни, недели, а немцы все не появлялись… Обросший, исхудалый, полуживой, Игнатайтис был задержан военным патрулем и доставлен в Особый отдел.
— Когда мы отступали из Литвы, я заболел, отстал от своего отряда милиции, а потом заблудился, чуть не умер с голоду! — такое объяснение давал задержанный.
Как раз в то же самое время в Торопец прибыл в командировку бывший работник отдела госбезопасности Укмергского уезда, которого попросили быть переводчиком при допросе задержанного.
— Я вас знаю. Вы работали в Укмерге, — вдруг заявил Игнатайтис.
Переводчик внимательно присмотрелся к задержанному, узнал в нем бывшего Укмергского милиционера и подтвердил это работникам Особого отдела. Сомнения в отношении показаний Игнатайтиса отпали, и его направили в лагерь милиции…
Затем часть милиционеров, в том числе и Игнатайтиса, из этого лагеря перевели на строительство аэродрома, на котором изредка делали посадку небольшие советские самолеты — так называемые «кукурузники». Прослышав про это, изменник начал собирать шпионские данные о частях Красной Армии и их дислокации, исподволь готовясь перелететь к врагу на похищенном им самолете. Довести до конца этот преступный замысел ему не удалось по причинам, не зависевшим от его воли, — вскоре он был призван в ряды 16-й литовской стрелковой дивизии. Здесь Игнатайтис встретил многих военнослужащих литовской буржуазной армии. Судил он о них по своей мерке и принялся осторожно подстрекать некоторых из бойцов к дезертирству, уговаривая добраться до линии фронта и перебежать к фашистам. Красноармеец Ю. Летувнинкас немедленно сообщил о шпионе командованию.
Не могу не рассказать более подробно об этом советском патриоте, который помог разоблачить и обезвредить опасного преступника. Ю. Летувнинкас родился в 1913 году в семье батрака в Симанелишкском помещичьем имении Алвитской волости Вилкавишкского уезда. С юношеских лет он включился в революционную деятельность и в 1930 году вступил в подпольную комсомольскую организацию Литвы. С 1934 года Летувнинкас — член КП Литвы. Уже при Советской власти — в 1940–1941 годах — он работал оперуполномоченным органов НКВД, а в первые дни войны участвовал в боях против гитлеровцев и И июля 1941 года на территории Белорусской ССР получил ранение. После излечения работал на горьковском заводе «Двигатель революции», откуда прибыл в литовскую дивизию. Летом 1942 года Летувнинкас добровольцем пошел в спецроту по подготовке партизан, а в 1943 году, сражаясь против оккупантов на территории Литвы в составе отряда народных мстителей «Партизан Дайнавы», геройски погиб в бою — он до последнего вздоха оставался верен Советской Родине…