Забвению не подлежит
Шрифт:
— Не волнуйся, это наш Мотеюс Шумаускас.
Во время обеденного перерыва Шумаускас подсел к нам, долго молча на меня смотрел, а потом спросил:
— Твой отец занимался прокатом кинофильмов?
Я утвердительно кивнул.
Мотеюс рассказал, что лет шесть-семь назад бывал в нашей квартире, участвовал в совещании подпольщиков, а меня узнал по поразительному сходству с отцом, которого хорошо помнил.
Во время той встречи в коридоре штаба старший батальонный комиссар М. Шумаускас рассказал, что прибыл к нам на должность начальника политотдела дивизии. Вскоре, а точнее, в середине июля 1942 г.
После освобождения территории республики от фашистских захватчиков М. Шумаускас работал на разных ответственных постах: был председателем исполкома Вильнюсского городского Совета депутатов трудящихся, председателем Госплана, одновременно заместителем Председателя Совета Министров Литовской ССР, первым секретарем Шяуляйского обкома партии, вторым секретарем ЦК КП Литвы, первым заместителем Председателя, Председателем Совета Министров Литовской ССР, Председателем Президиума Верховного Совета республики, заместителем Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Кандидат в члены ЦК КПСС в 1956–1976 гг. С декабря 1975 г. он персональный пенсионер. Скончался в 1982 г. М. Шумаускас был удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда, пяти орденов Ленина и других многочисленных наград Родины. В 1975 г. в Политиздате в свет вышли его воспоминания «В водовороте борьбы».
Во время формирования дивизии многие командиры жили на частных квартирах. Местные жители с радостью предоставляли нашим военнослужащим жилье, стараясь хоть этим помочь Красной Армии. В свою очередь постояльцы делали все, чтобы не оставаться в долгу, и, исходя из своих скромных возможностей, помогали гостеприимным хозяевам преодолевать трудности военного времени — нередко делились с ними своим пайком, с разрешения командования привозили на военном транспорте топливо, предлагали свои дружеские услуги в разных других домашних делах.
Меня приютила семья кадрового рабочего Горьковской электростанции — выделили лучшую комнату с окном на юг. Хозяин дома — уже пожилой человек — работал дежурным ремонтником. Дома бывал мало, был занят две-три смены подряд, зачастую там же, на рабочем месте, и ночевал. На мой вопрос, почему приходится так много трудиться, иногда и вовсе без отдыха, ответил:
— Кто остался в тылу, должен замещать двух, а то и трех ушедших на фронт.
Стало даже как-то неловко, что ему пришлось разъяснять мне такие азбучные истины…
Один из майских дней принес приятную неожиданность — в мой рабочий кабинет зашел дежурный по штабу!
— Идите к телефону, будете говорить с женой.
Голос в трубке доносился как из-под земли. Моя невеста приехала в Горький и не знала, как до нас добраться…
Начальник штаба разрешил мне взять легковую машину, и я отправился за невестой, которую не видел почти целый год.
Лия рассказала, что эвакуировалась из Каунаса автобусом вместе с сотрудниками аппарата Центрального Комитета Компартии Литвы. Когда проезжала через город Укмерге, в котором проживали ее родители, настояла, чтобы и их взяли с собой. Проделали трудный путь,
На следующий день, 15 мая, пошли в местный ЗАГС и оформили наш брак. Вечером была скромная свадьба военного времени.
Через месяц жена уехала в Киров, а для меня опять наступили тыловые будни…
Обстановка в те дни была сложная, и наш начальник полковник Барташюнас подчеркивал на каждом совещании:
— Нам с вами надо повторять одно — бдительность и еще раз бдительность!
Мы это, конечно, отлично понимали, и активная работа оперативного состава отдела приносила свои плоды — в полках и подразделениях дивизии выявили ряд лиц, с которыми было необходимо провести определенную профилактическую работу. В условиях военного времени, тем более в боевой обстановке, они могли сознательно или несознательно нанести определенный вред.
Были и такие бойцы, которые выражали неверие в нашу победу, проявляли недовольство питанием, чрезмерной, по их мнению, учебной нагрузкой и другими сторонами солдатского быта. О таких фактах оперативные уполномоченные, как правило, ставили в известность политработников для усиления индивидуальной воспитательной работы с носителями этих нездоровых настроений, в частности, для разъяснения им причин наших временных неудач на фронте и трудностей в области снабжения войск, а также гражданского населения.
Вместе с тем в частях было разоблачено несколько откровенно враждебных элементов, которые не сидели сложа руки. Они исподтишка стремились деморализовать сослуживцев, создать у них пораженческие настроения и, более того, склонить к измене Родине — переходу на сторону противника. Такого рода преступников необходимо было не только в срочном порядке изолировать, чтобы пресечь их антисоветскую агитацию, но и покарать по всей строгости закона военного времени.
Характерный пример. С санкции военного прокурора дивизии Михаила Францевича Мицкевича Особым отделом был арестован и привлечен к уголовной ответственности командир орудия 148-й отдельной зенитной батареи сержант Йонас Стяполюнас, который проводил среди красноармейцев, в том числе среди своих подчиненных, антисоветскую агитацию.
Причины его враждебного отношения к нашему строю были выявлены оперативным уполномоченным отдела еще до ареста. Оказалось, что он выходец из кулацкой семьи, «обиженный» при проведении в 1940 году в Литовской ССР земельной реформы — от земельных угодий его родителей были отрезаны 9 гектаров и распределены среди деревенских бедняков. Кулаки не могли примириться с тем, что в соответствии, с принятым законом им было оставлено «всего» по 30 гектаров земли и что ее пришлось обрабатывать самим, без привлечения, как бывало, батраков и батрачек, — времена изменились!..
В ходе расследования по этому делу еще выяснилось, что в период фашистской диктатуры Стяполюнас вращался в кругу офицерских чинов полиции, которые оказывали отрицательное влияние на формирование его политических воззрений.
В связи с прогитлеровскими, пораженческими, паникерскими и тому подобными высказываниями Стяполюнаса его подчиненный красноармеец заявил комиссару батареи:
— Если с таким командиром орудия придется вступать в бой, то пропадем! Я буду просить, чтобы меня перевели в другой расчет…