Забвению не подлежит
Шрифт:
Главная забота командования дивизии в эти дни — направленная боевая подготовка личного состава. Ведь многие красноармейцы никогда не служили в армии, не имели элементарных военных знаний, винтовки в руках не держали! Одного энтузиазма и искреннего желания как можно скорее отправиться бить врага, конечно, было недостаточно. Все это хорошо понимали, и потому в полках и подразделениях дивизии шла напряженная учеба. Бойцы изучали материальную часть оружия, познавали основы тактики ведения боя и другие премудрости военного дела, занимались строевой подготовкой. На стрельбище весь день гремели выстрелы.
Вместе с этим большое внимание командованием уделялось формированию при дивизии
Командиром спецроты был назначен Миколас Шунакявичюс. Активный участник подпольной борьбы, он провел долгие годы в фашистских застенках и был закаленным бойцом партии.
В дни формирования нашего соединения большую воспитательную работу среди личного состава неустанно проводили политработники — комиссары полков и батальонов, политруки рот, полковые агитаторы, парторги и комсорги частей. Почти все они — коммунисты и комсомольцы Литвы, которые прошли через суровые испытания в сметоновских тюрьмах, а в первые месяцы войны примером личного мужества вдохновляли бойцов на ратные подвиги. Центральный Комитет Компартии Литвы направил в ряды дивизии более 300 руководящих партийных и советских работников, в том числе 11 членов и кандидатов в члены ЦК, 19 секретарей уездных и городских комитетов партии, большую группу комсомольских активистов.
Значительный вклад во всю многогранную политическую работу была призвана внести дивизионная красноармейская газета на литовском и русском языках, первый номер которой вышел в свет 5 апреля. Название газеты «Тевине шаукя» — «Родина зовет». Всего-навсего два слова, но какие емкие, как удивительно полно в них были выражены все наши заветные помыслы, самые светлые чаяния. Над заглавием призыв: «Смерть немецким оккупантам!» Рядом надпись: «Прочитав, передай другому». Она напоминала подпольщикам наши нелегальные коммунистические издания, которые выходили в годы фашистской диктатуры в Литве. В те времена на наших газетах и прокламациях были еще и такие слова: «Не говори, от кого получил!» Подобное предупреждение для дивизионной газеты, разумеется, было ни к чему.
В первом номере газеты поместили взволнованное стихотворение бойца дивизии литовского поэта Вациса Реймериса.
Близок день, которого так ждем, А сейчас готовимся к боям — Чтобы песня счастья разливалась По литовским нивам и холмам.Тут же публиковались данные о взносах бойцов дивизии в Фонд обороны.
«…По случаю годовщины Красной Армии только в одном подразделении связи было внесено 500 рублей деньгами и 1500 рублей облигациями. В транспортной части собрано 1289 рублей…»
Ответственным редактором газеты был утвержден Юозас Паяуийс — мой старый знакомый еще по Каунасскому университету. Он участник революционного движения в Литве,
Редакция газеты «Родина зовет» обратилась ко всем воинам дивизии с просьбой стать активными корреспондентами газеты и писать ей обо всем, что может волновать бойца. Я также откликнулся на это приглашение и вырезал на линолеуме гравюру, символически изображавшую Родину-мать, призывающую своих сыновей на защиту Отчизны. Линогравюру так и назвал: «Родина зовет!»
1 мая 1942 года вышел в свет как литературное приложение к дивизионной газете «Родина зовет» первый номер журнала «Пяргале» («Победа»), ставший впоследствии органом Союза писателей Литовской ССР.
Две встречи тех дней запомнились навсегда.
…Военная гимнастерка, ремень и портупея, брюки в сапоги — все это никак не вязалось с его внешностью. В этой форме он выглядел очень непривычно, даже, сказал бы, немного смешно. И тем не менее это был он самый — прославленный литовский поэт Людас Гира, с которым довелось встречаться в Каунасе на литературных вечерах в 1938–1939 годах. В остальном все такой же — невысокого роста, худощавый, очень подвижный, с живыми выразительными глазами.
Поэт служил в дивизии, и его пригласили на встречу с работниками штаба соединения. Он нам тогда рассказал о деятельности литовских писателей в эвакуации, сообщил печальные вести, поступавшие по разным каналам из Литвы, — о чудовищных зверствах гитлеровцев на оккупированной территории…
Затем поэт читал свои стихи. Некоторые из них мне уже были знакомы, но немало услышал новых произведений, посвященных в основном теме борьбы против фашистской Германии.
Под конец встреча непроизвольно превратилась в вечер вопросов и ответов. В частности, Л. Гира рассказывал, что он теперь увлечен работой над созданием исторической эпопеи знаменитой Грюнвальдской битвы. 15 июля 1410 г. вблизи деревни Грюнвальд (по-литовски Жальгирис) на земле родственного литовцам древнего племени пруссов под предводительством великого князя литовского Витаутаса объединенные литовские, польские и русские войска наголову разбили псов-рыцарей Тевтонского ордена и тем самым, по существу, положили конец длившейся 200 лет экспансии немецких феодалов на востоке.
— Такой же бесславный конец ожидает и сегодняшний гитлеровский «Дранг нах остен» — стремление на восток! — закончил свое выступление Людас Гира.
Погруженный в мысли обо всем только что услышанном, шел я с этой встречи и в полутемном коридоре штаба чуть не столкнулся со старшим батальонным комиссаром. Я ему отдал честь и пытался пройти, но он энергично схватил меня за руку:
— Не узнаешь?
Внимательно присмотрелся и узнал — это был Мотеюс Юозович Шумаускас, Не виделись с ним лет пять, а познакомились при весьма любопытных обстоятельствах. Было это в 1937 году. 9 июня чиновники фашистской охранки произвели очередной обыск на нашей квартире и вынуждены были, как и во время предыдущих обысков, записать в протокол: «Ничего инкриминирующего не обнаружено». Меня все же арестовали. Несколько дней спустя я оказался в мрачных подземельях IX форта — одном из построенных царским военным ведомством вокруг Каунаса укреплений, превращенном фашистскими властями в жуткий тюремный застенок.
Однажды заключенных вывели на работу в торфяник. В паре с испытанным революционером Антанасом Пятраускасом, который меня постоянно отечески опекал как самого молодого политкаторжанина, мы таскали на носилках куски добытого торфа и укладывали их на лужайке для просушки. Навстречу тоже о носилками шли заключенные других камер. Один из них — рослый, широкоплечий мужчина каждый раз уж слишком пристально в меня всматривался. Мне стало как-то не по себе, и о возникших подозрениях поделился с Пятраускасом. Но он меня успокоил: