Забыть Александрию
Шрифт:
Отум не слышала, как хохочет. Она почти ничего не видела. Она просто протыкала свою мать раз за разом, а та пятилась, пока не упала на кровать, и ее белое платье было теперь бардовым и влажным.
– Отум, – заплакала Галатея, – Отум, кто… кто сделал это с тобой?
Девушка ей не отвечала. Она продолжала втыкать в мать лезвие. Она убивала солнечные дни своего детства, она убивала свое будущее, причины своих комплексов и первых побед, и красное небо было тому свидетелем. Она убивала Галатею на кровати своего отца, который баловал ее
Вдруг тяжелая дверь в комнату распахнулась, но в покои зашли не стража и не слуги. В проеме показалась Александрия. Она не выглядела удивленной. Она смирила брезгливым взглядом окровавленную Галатею, а затем посмотрела на застывшую над матерью сестру, сжимающую окровавленный кинжал. В глазах Отум пульсировало безумие.
– Я должна была увидеть, – сказала она, и Галатея нервно рассмеялась. Смех перетек в кашель, и на губах королевы выступила кровь.
– Я думала… Я думала, ты ее любишь, – выдавила Галатея, и это стало ее последними словами.
Александрия нахмурилась и еще какое-то время смотрела на бездыханное большое тело, после чего ее лицо скривилось от наигранных эмоций: смеси страха и шока.
– Стража! – закричала она. – Все сюда! Сюда!
Разум Отум начал проясняться. Она посмотрела на мать, увидела, что ее глаза остеклели, что ее лицо потеряло краску, и девушка похолодела. Она упала на колени, и кинжал выпал у нее из рук. В покои ворвались стражники, и Александрия, оседая на полу в груде юбок, указала на Отум.
– Она… Она убила королеву! – хрипло произнесла она. – Я все видела…
Все и так было понятно – мужчины не стали больше ждать и грубо скрутили Отум руки. Боль, причиненная ими, еще больше отрезвила ее. Она поняла, что только что покалечила или убила мать. Ей стало очень страшно. Обычно, когда она чего-то боялась, сестра успокаивала Отум, но теперь Александрия отвернулась от нее.
– Спасите ее… Спасите ее, пожалуйста, – пробормотала Отум, но никто не слушал ее.
Она еще раз с надеждой посмотрела на сестру, а затем все перед ее глазами померкло.
Ей снился кошмар. Ей снилось, как на ее огромной кровати лежит гроб, и в нем, возле трупа матери, лежит ее собственный труп. Отум грезила этим кошмаром наяву, пока ее волокли по мраморным полам к лестнице в подземелья. Внизу были темницы.
Она хотела бы еще раз обнять мать. Она хотела бы сказать Галатее, что понимает ее и не осуждает. Отум действительно любила свою мать. Галатея была властной и наглой, но ее страстность и ее целеустремленность всегда казались Отум просто невероятными.
Отум очнулась уже в камере. Там не было ни окон, ни света – единственным источником освещения служил старый подсвечник в коридоре. Отум была прикована кандалами к стене, от которой не могла отойти и на три шага. На ней больше не было коронационного наряда – все, что ей оставили от него, так это браслет-талисман Александрии. Отум сидела в льняном сером платье посреди грязного сырого пола, и в углу ее камеры что-то грызла крыса.
Девушка вспомнила, как ранила мать. Она хотела бы заплакать, но не смогла. Отум показалось, что ей не хватает воздуха, что ее сейчас вырвет, что она сейчас умрет. Но она не умирала. Мир вокруг был предательски четким. Случившееся не было сном.
– Я не могла… не могла… – сипло сказала она самой себе, и стражник, проходящий мимо ее камеры, с опаской на нее покосился. Увидев человека, Отум рывком подскочила к решетке. – Прошу вас, ответьте, она жива?! Ответьте, я умоляю вас!
Страж ускорил шаг и вскоре исчез в темноте коридора. Отум ударила кулачком по ржавой решетке и стиснула зубы. Сожаление и стыд прожигали ее изнутри. Она искренне хотела, чтобы все прекратилось. Чтобы она умерла. И ей представили такую возможность: часы текли, а еды и воды ей все не приносили.
Она сидела на полу, уставившись в стену. Иногда на нее накатывала истерика, и она начинала рыдать. Ее живот ныл, а голова гудела. Ей бы стоило поспать, но она не могла. Когда она закрывала глаза, перед ними представал образ испуганной матери, в которую она всаживает кинжал, и ее предсмертные вопли. Под ногтями Отум все еще была засохшая кровь, и девушка не могла ее убрать, как не старалась.
В какой-то момент – Отум не знала, сколько часов она провела в темнице, прежде чем она сделала это, – она швырнула свой пустой ночной горшок в стену и начала орать. Она хотела привлечь к себе внимание, чтобы ее уже казнили. Или хотя бы поговорили с ней. Отум хотела знать, убийца она или все же нет.
И это возымело эффект. Перед решеткой показался Эрнест. На нем был черный сюртук, а в руках он держал белоснежный подсвечник тонкой работы, который выделялся на фоне старой уродливой темницы.
– Эрнест… – Отум медленно приблизилась к решетке, глядя на принца – он смотрел на нее без прежней нежности, разве что с отвращением.
– Я прибыл к тебе, Отум, чтобы сказать… я не виню тебя. Тебе нужна была помощь, но мы не понимали этого, – великодушно сказал он.
– Я все-таки убила ее? – выпалила Отум. Все внутри рухнуло, хотя она была почти уверена в том, что все так и окажется. Перед глазами все потемнело, но она удержалась на ногах. – Эрнест… Эрнест, послушай, я не понимаю, что произошло. Эрнест, меня отравили. Или околдовали. Я… Эрнест, я…
– Твоя одежда и напиток были проверены на наличие яда или магического вмешательства. Отум, ты не находилась не под каким воздействием, когда совершала это преступление. Я пришел объявить тебе, что ты обвиняешься в убийстве королевы Люмерии и признана виновной. – Эрнест трагично вздохнул. – Наследная принцесса Александрия вынесла решение казнить тебя через принятие яда. Она посчитала это милосердной смертью, ведь ты находилась не в себе, когда совершала преступление. Твоя казнь назначена на завтра.