Забыть Александрию
Шрифт:
– Спасибо, я это очень ценю.
Они чокнулись кубками, и Эрнест жадно отпил вино. Отум лишь обмакнула губы: волнение и так мешало ей трезво мыслить. Принц попробовал разные блюда и заверил, что они приготовлены просто отменно, и, пока он ел, говорила в основном Отум.
– Я… Я вынуждена согласиться, что не согласна с политикой моей матери сейчас. Наша армия испытывает не лучшие времена, да и расширение границ прекратилось. Но и политику моего отца я тоже разделяю не в полной мере. Он угрожал народу океана прекращением торговли, и притеснял его в правах. Мне чужды такие методы. Вы сами знаете, что чревато приобретать таких врагов.
– И как же вы хотели бы править?
– Я… – Она умолкла, подавленная и смущенная. – Я хотела
Отум знала, что ее речи показались бы наивными Галатее или Александрии. Но Эрнест не засмеялся над ними, он серьезно кивнул, и за одно это принцесса была готова одарить его своим искренним расположением.
– Я рад, что мы смотрим в одном направлении. – Она с удивлением поняла, что видит нежность в его взгляде. Эта нежность преобразила его лицо, и в тот миг принц казался ей почти красивым. – Мне отрадно, что вы не похожи на свою мать. Такой королеве, как вы, я постараюсь быть хорошим партнером и союзником.
Гавлон любил сравнивать Люмерию со слоеным пирогом. А планету – с варящимися в бульоне крабами, пытающимися вырваться за пределы кастрюли. Этот чародей в принципе любил вкусно покушать. Еда скрашивала его печальную жизнь, полную лишений.
В Люмерии он сорок лет назад родился. Когда он был совсем крохой, его матушка любила рассказывать ему сказку про Звездных путешественников.
– Они бороздили космос в своем огромном корабле из железа, – говорила она, теребя в пальцах край стеганного одеяльца сына. – И однажды они оказались на этой планете, а тут была только вода и ничего больше. Их корабль столкнулся с водой и утратил способность плыть по космосу. Тогда люди решили построить искусственную сушу, чтобы поселиться на этой планете. Так они создали сперва маленький островок, плавающий, словно огромная лодочка. Потом он ушел под воду, и людям пришлось построить на нем другой уровень города, но вскоре и тот ушел под воду. Но уже третий уровень держался крепко, ибо люди подружились с народом океана, и те помогли нам укрепить положение островка своей магией. Люди обустроили свой город и назвали его Люмерией. Они начали расширять его в разные стороны, используя все дары океана. Но тогда они разгневали Богов, живущих на этой планете. Боги наслали на людей страшную болезнь, превращающую их в монстров. Многие выжившие люди тогда сбежали из Люмерии и создали вдали другие острова. Но те, кто остался, замуровали третий уровень города, заключив всех монстров в каменные стены под каменным потолком. И построили на этих камнях четвертый уровень, на котором многие люди живут и ныне. Со временем старый город, полный монстров, тоже начал уходить под воду, но монстры эти все еще живы и ждут своего часа, чтобы исполнить волю Богов и уничтожить всех оставшихся людей.
– Почему же мы с тобой живем в месте, где нет света? – спрашивал мать Гавлон. – Неужели мы и есть те самые монстры?
Мать на это только вздыхала. Когда Гавлон подрос она объяснила ему, что есть маленькая прослойка, подземный городок между городом монстров и нынешней Люмерией. В этом месте без солнечного света жили «шахтеры». В «шахты» отправляли работать только преступников, и выхода из этого города не было – в него можно было только попасть. Все входы в город, которые назывались «колодцами», охраняла древняя магия. Задачей «шахтеров» было латать каменный потолок города монстров и поддерживать своды Люмерии. Гавлон знал, что его отец никогда не совершал никакого преступления, из-за которого его могли бы сослать на вечные работы. Преступление совершил дед Гавлона по имени Дерек: он работал в королевской страже и в его смену сын короля упал с дерева и расшиб голову насмерть.
Так уж повелось, что, попадая в «шахты» ты наказываешь все свои будущие поколения. Но Гавлон не злился на деда Дерека: тот, угодив в страшный город преступников со своими законами, сумел добиться в нем уважения и даже построил свой дом (по меркам «верхней» Люмерии этот дом был обычной лачугой, но в «шахтах» он казался настоящей роскошью). В «шахтах» были свои правящие династии, с которыми лучше было не связываться, потому что именно они занимались дележкой продуктов и медикаментов, которые спускали через колодцы с поверхности. Дереку удалось влюбить в себя наследницу одной из таких династий, и он безбедно дожил свой век, обзаведясь потомством.
Выживать в «шахтах» было непросто. Без солнечного света и правильного питания дети там росли чахлыми и рано погибали. К тому же те заключенные, которые надолго отказывались от выполнения своей работы или назло системе пытались рушить каменные своды вокруг себя, тоже поражались древней магией и умирали в течении пары-тройки суток. Отец Гавлона помер именно так: однажды он ушел из дома и покончил с собой, прекратив работать. Дни свои он дожил, пропивая последние деньги семьи в местной таверне. Мама Гавлона не стала оплакивать этого труса.
– Я прокормлю нас любой ценой, малыш, – заявила она маленькому сыну.
И она пыталась сдержать обещание. Она уходила из их лачуги, когда Гавлон еще спал, а возвращалась, когда на улицах гасили фонари.
– Я работаю на богатого мужчину. Он позволяет мне прислуживать своим друзьям, – говорила она.
Только спустя годы Гавлон понял, чем она действительно занималась. Но он все равно вспомнил мать с горькой улыбкой. Он очень любил ее, и, когда однажды она не вернулась домой, мальчик горько плакал и звал ее.
В возрасте восьми лет, потеряв всех родственников, он отправился работать. Ему нужно было начать кормить себя, чтобы выжить. Он был еще слишком мал и слаб, и магия еще не требовала от него начинать работать, но выбора не было. В день он получал флягу воды, половину буханки хлеба, немного твердого сыра или пару ломтиков вяленого мяса, а в конце каждого месяца ему немного платили. На эти деньги в некоторых лавках мальчик покупал себе книги или еще еды. В «шахтах» книги почти ничего не стоили, но Гавлона мама успела обучить чтению, и из них Гавлон узнал много нового о себе и мире. Книги учили мальчика всему, чему его не успели обучить родители.
В свой выходной день он любил прогуливаться к колодцам. Там всегда было много народу. Колодцы по своей сути были огромными дырами в потолке, пять-шесть метров в диаметре, из которых сочился солнечный свет. В теплые дни люди, у которых был выходной, любили греться в круге света. Гавлон часто был среди них. А в холодные дождливые дни на полу ставили канистры для воды. Вода в подземельях тоже была на вес золота.
Однажды Гавлон пришел к кругу света в ранние утренние часы, когда все еще спали. Он сел по центру круга и уставился на небо, по которому плыли облака. Ему показалось, что снаружи играет мелодия. Гавлон редко слышал музыку, ведь в «шахтах» было не до нее. Мелодия играла совсем недолго и быстро прекратилась. Мальчику она показалась поистине прекрасной. Он не слышал ничего лучше, и при мысли, что он когда-нибудь может ее забыть, на его глаза наверачивались слезы. Он решил напевать ее про себя целыми днями, чтобы она не пропала у него из головы.
Гавлон напевал ее за работой, когда таскал из угла в угол камни или работал штукатуркой. Он напевал ее, когда ел и перед сном. Иногда, когда он был у себя дома или шел по пустой улочке, Гавлон пританцовывал, напевая себе эту мелодию под нос. И она ему не надоедала. В ней все было прекрасно, но мальчику было немного печально оттого, что он никогда не услышит ее целиком. Когда он думал об этом, мальчика охватывала сильная злость на несправедливость этого мира: раньше ребенок не осознавал так четко и ясно, чего он с рождения лишен. А лишен он был возможности слушать музыку, гулять по траве и играть целыми днями, пить молоко, быть подмастерьем, танцевать на балах и плавать в морских водах с русалками – он все это знал из книг, и хотел бы вкусить свободу, о которой столько читал. Он хотел бы услышать мелодию целиком.