Забытая история
Шрифт:
— Ох, знаю, дорогой, и прошу прощения, — ответила Полли-Эмма. — И это просто случайная фигура речи. Мне незачем критиковать других. Но, разумеется, мы с Альбертом считаем, что на воре и шапка горит, согласен? И кажется, некоторые уж слишком обидчивы…
— Все в этом городе со мной согласятся. А мнение публики, знаете ли, игнорировать не получится…
— Напрасные громкие голоса, — объявила тётя Мэдж, — Дом траура… Ещё не остыл…
— Уж если упомянуты оскорбления — помнишь, когда твой Альберт явился в Сент-Мовс вскоре после того, как Лиззи переболела пневмонией?..
Энтони, по-прежнему остававшийся единственным отстранённым
Можно всякое сказать про Тома, но по крайней мере, он сумел бы сохранить на этой встрече некое подобие порядка. Он ни за что не позволил бы вовлечь себя в спор, в гущу ссоры, как это случилось в мистером Коудри. И одно его присутствие предотвратило бы ужасную перебранку. Надо отдать ему должное, Пэт, думал Энтони, он на голову выше их всех. А она так и сидела недвижно, потупив тёмные глаза, и на шее пульсировала тонкая жилка.
Как ни странно, именно Энтони первым подал спорщикам знак прекратить. Заскучав, он встал с неудобного сидения, подошёл к окну и остановился, глядя на улицу. В его сутулой позе с засунутыми в карманы руками было нечто, выглядевшее невысказанным комментарием к недостойному спору у него за спиной. Участники ссоры смолкли один за другим, внезапно осознав происходящее и смутившись.
Мисс Вил взяла свою сумку, извлекла носовой платок и громко высморкалась.
— Ну, моё отношение вы теперь знаете. Я воспитана прямолинейной, и такой оставалась всю жизнь. И я верю в честное отношение, куда больше, чем некоторые. Что скажу вам в лицо, то скажу и у вас за спиной. И вы знаете, что я намерена делать дальше. Больше тут и добавить нечего. Ты идёшь со мной, Питер?
Тощий Питер, колеблясь, переводил взгляд с одного родича на другого.
— Да, пожалуй, — наконец сказал он.
— А ты, Полли-Эмма?
— Благодарю, дорогая. Я, пожалуй, дождусь двуколки. Альберт должен за мной заехать.
Тётя Луиза подошла к Патриции и поцеловала в лоб.
— Не тревожься, дорогая. Ни о чём не тревожься, — твёрдо сказала она.
— Не будет, если ты прекратишь, — вставил дядя Перри.
Но сестра, игнорируя его замечание, горделиво прошествовала через гостиную.
До темноты оставалась ещё пара часов, и Энтони ускользнул из дома, направившись на заброшенный старый причал, который выходил в гавань от стены набережной. Причал, утопавший в воде во время прилива, был одним из любимых мест Энтони. Он мог сидеть там, глядя, как вода просачивается сквозь трещины, одну за другой покрывая почерневшие старые доски, и воображать, что попал на необитаемый остров или заперт в подвале под Темзой, и вода поднимается.
На фоне царившей дома мрачной и унылой обстановки приятно было подчиниться воображению, и Энтони наслаждался грёзами подобно тому, как измученный жаждой человек наслаждается водой. Наконец-то Энтони мог избавиться от оков реальности, мог скинуть их, чтобы странствовать по своей воле, не думая о времени и пространстве, о голоде и жаре. Уходя всё дальше, он придумывал себе жизнь, о которой мечтал: романтичную и яркую, раскрашенную самыми разными цветами. В этой жизни не было места сомнениям, недомолвкам, алчности, разочарованиям, скрытым и сложным побуждениям и коварству, свойственному миру взрослых. Там существовало только добро и зло, и каждый мог отличить первое от второго. Добро неизменно побеждало, и даже если герой сталкивался с самыми жестокими и непреодолимыми бедами, его
Энтони хотелось переписать этот мир. Неправильно, когда смерть уготована для хороших людей, как и непреодолимая печаль, и неизлечимые болезни, и странная приглушённая ненависть, годами скрываемая под покровом привычных дел. А если уж суждено умереть, то смерть должна приходить к хорошим людям, когда они очень стары и пресыщены, когда все их дети выросли, и у них уже свои дети и внуки. И главное, за могильным пределом не должно быть горечи, позорной суеты над имуществом мертвеца и грязных оскорбительных слов.
Тем вечером начался отлив, и Энтони не удалось заняться любимой игрой. Но он надеялся найти где-нибудь неподалёку от причала своего приятеля Джека Роббинса.
Для этого времени дня гавань выглядела необычно пустой, больших кораблей стояло совсем немного. Издалека, от устья ручья в сторону пристани, шла лодка с одиноким гребцом. Над поверхностью воды, отбрасывая тёмные тени, вилась и порхала стая скворцов, они дружно, с военной точностью разворачивались и тучей взмывали в небо, а после вдруг рассыпались, как дети, отпущенные с занятий. А несколько птиц по одной или парами, вдруг, хлопая крыльями, приземлялись на крышу дома. Вот только что ни одной не было, и тут же все рассаживались, как колышки в ряд, чирикали, щебетали, вертели хвостиками. Минутой позже все вновь разлетались, как по команде, короткие крылья трепетали у Энтони над головой.
Он наблюдал, как стая птиц исчезает за серым скопищем крыш старого города, потом обернулся посмотреть, отступил ли ещё немного отлив, чтобы подойти на шаг ближе к воде.
И тут он узнал одинокого лодочника. То был Том Харрис.
Глава шестнадцатая
Энтони оставался незамеченным, потому что гребец сидел к нему спиной. Пока мальчик решал, стоит ли обнаружить себя или лучше скрыться, Том повернул голову, кивнул и улыбнулся. Потом он налег на правое весло, чтобы причалить к пристани.
Вскоре они уже оказались достаточно близко, чтобы слышать друг друга. Том взглянул на высокий серый дом с эркерными окнами ресторанов и видом на гавань.
— Привет, Энтони. Я как раз направляюсь во Флашинг. Хочешь со мной?
— С радостью! — сказал Энтони и, чуть поколебавшись, спросил: — А вы надолго?
— Да мне только сети собрать. За час обернусь!
Еще секунду Энтони колебался, раздумывая, не предаёт ли он Патрицию, продолжая общаться с этим человеком. Но в последние дни она почти не разговаривала с ним. О том вечере, когда произошла драка, Патриция ни разу не обмолвилась, сосредоточившись на своих заботах и оставив Энтони наедине с самим собой. Кроме того, она никогда не запрещала ему разговаривать с Томом. Откуда ему знать, что у нее на уме?
Удовлетворившись такими размышлениями Энтони с готовностью шагнул в лодку, когда Том подплыл поближе. Через мгновение он уже сидел на корме, наслаждаясь необычной для себя ролью пассажира, и с удовольствием окунул пальцы в воду, наблюдая, как гребет муж его двоюродной сестры.
Харрис выглядел хуже, чем обычно. Один глаз по-прежнему оставался чуть отекшим, подбородок был залеплен пластырем, но не эти следы драки являлись причиной изменений в его облике. Глаза Харриса выглядели усталыми, а щеки слегка припухшими, словно он не спал или ушел в запой.