Забытые дела Шерлока Холмса
Шрифт:
— Полагаю, вам лучше задать этот вопрос тому, кто дал мне скопировать эти тексты, — добродушно ответил доктор Нил. — Уолтеру Харперу.
Дальше тянуть с арестом этого молодого человека было уже нельзя. Вечером Лестрейд отдал распоряжение своим «любимцам», как называл их Холмс, доставить Уолтера Харпера на Боу-стрит.
— Все идет к тому, — мрачно заметил инспектор, — что мы не сможем осудить доктора Нила за вымогательство, не обвинив его при этом и в убийстве.
Таким образом, на следующее утро американец занял место в шеренге мужчин, выстроившихся вдоль стены во дворе полицейского участка. Их было больше двух десятков, все в костюмах
Шерлок Холмс сохранял на лице выражение терпеливой покорности человека, который видит, что время расходуется впустую, но слишком хорошо воспитан, чтобы напоминать об этом. Вместе с Лестрейдом и еще двумя полицейскими он занял место в дальнем углу двора. Миссис Филлипс, подобно галеону под парусами, величественно проплыла вдоль шеренги. Она едва взглянула на доктора Нила и пошла дальше и только в самом конце строя остановилась и коснулась плеча невысокого мужчины. Следом за ней привели Салли Мартин и Дженни Фрер. Они также прошли мимо доктора Нила, хотя Салли убавила шаг и внимательно посмотрела на его ботинки. Затем они дружно указали на того же коренастого господина. После того как свидетели покинули участок, Холмс одарил Лестрейда сочувственным взглядом, полным вселенской скорби. Поскольку все три женщины опознали не доктора Нила, а Уолтера Харпера.
Когда Лестрейд вышел из кабинета, чтобы отдать распоряжение об аресте Харпера, Холмс отвернулся от окна и тихо произнес:
— Надеюсь, вы понимаете, мой дорогой друг, что я ни в коей мере не смеялся над вами?
— Хотелось бы верить, что у вас и в мыслях такого не было, — только и смог ответить я.
— Но меня все равно мучает вопрос, разрешили бы вы мне оказать вам помощь в расследовании или нет. До этого момента вы превосходно справлялись сами. Однако не могу не поделиться с вами наблюдением: ваши выводы оказались удивительным образом перепутаны. Уверен, вы не смогли бы уснуть спокойно, если бы невольно помогли недоумкам Лестрейда отправить на виселицу невинного человека.
— Давайте договоримся раз и навсегда, — раздраженно сказал я. — Это не мое дело, а наше. И вы можете, черт побери, вести его так, как посчитаете нужным!
— Превосходно, — улыбнулся он. — Тогда, если не возражаете, вернемся к нашему говорящему трупу.
Весь следующий день мы обследовали злачные места к югу от Темзы, в лабиринте улиц и переулков, где низкое небо всегда затянуто дымом паровозных труб, а стук колес проходящих поездов эхом отзывается под мостами и арками. Холмс начал поиски у Вестминстерского моста, возле входа в увенчанный куполом «Амфитеатр Эстли». Мы прошли вдоль стен мюзик-холла «Кентербери» и варьете Гатти, мимо красно-синих афиш с изображениями певцов, воздушных гимнастов, акробатов, дрессированных лошадей. Мы обыскивали каждый тупичок с одинаковыми, измазанными копотью и грязью кирпичными домами, нижние этажи которых были обклеены рекламой сигар, кондитерских изделий и лекарственных мазей. Обложки еженедельников типа «Всякой всячины» и журналов
Вечером мы купили билеты в «Кентербери», зрительный зал которого напоминал восточный дворец с куполообразным потолком и позолоченной лепниной в ложах и галереях. Здесь представляли «Балет рыб» — танцовщицы в серебристых трико выступали за тонким полупрозрачным занавесом, натянутым перед арочной сценой.
Во время наших редких посещений мюзик-холла Холмс мало интересовался самим шоу. Его больше занимал бар. Отсюда также можно было наблюдать за спектаклем, но задние окна выходили на улицу. Разговоры, громкий смех и звон бокалов, устрицы и бутерброды — других развлечений Холмс не искал.
Было бы глупо не замечать, что большинство посетителей бара составляли конторские клерки, изображающие людей из высшего общества, и уличные женщины в манто и шляпках, накрашенные чуть скромнее обычного. Мы с Холмсом сидели за круглым столом с мраморной столешницей, лакомились устрицами, запивали их рейнвейном и наблюдали за происходящим вокруг. Проходил час за часом, и внезапно я осознал, что мы смотрим представление по второму или даже третьему разу. Вдруг Холмс озадачил меня тем, что поднялся и улыбнулся одной из девушек, на мой взгляд ничем не отличавшейся от прочих.
— С днем рождения, моя дорогая! — приветливо сказал он. — С днем рождения, Люси Роуз!
— Прошу прощения?
Она обернулась с недовольным видом, но Холмс продолжал дружелюбно улыбаться.
— Мы слегка поторопились, поздравляя вас на неделю раньше, но с самыми искренними пожеланиями. С днем рождения, Люси Роуз! Или, возможно, правильнее сказать: с днем рождения, Луиза Харви?
Я вскочил на ноги, и точно так же поступила девушка, намереваясь убежать. Однако, увидев меня на своем пути, она остановилась, и Холмс ухватил ее за руку:
— Не бойтесь, Луиза! Мы не причиним вам вреда.
— Какого черта? — несколько раздраженно воскликнул я. — Вы же утверждали, что она была на Ламбетском кладбище!
— Она и в самом деле была там, не правда ли, моя дорогая? Стояла вместе с любопытными бездельниками за оградой и с ужасом наблюдала за тем, как выкапывают из земли бедную Мэтти Кловер.
О зоркости глаз Холмса, способных выхватить из толпы знакомое лицо, ходили легенды, и все же я, вероятно, не сумел скрыть своего удивления.
— Ватсон, Ватсон, — успокаивающе произнес Холмс. — Скольким мы обязаны Сомерсет-хаусу и его журналу регистрации смертей, который мы все так старательно изучали! Но еще более полезен журнал регистрации рождений, куда догадался заглянуть лишь я один. Если помните, день рождения этой молодой особы — четвертое апреля. Однако, если верить отчетам, в этот день на свет не появилось ни одной Люси Роуз. Зато семнадцать лет назад, именно четвертого апреля, была сделана запись о Луизе Джейн Харви, которую мы видим перед собой.
Он нежно держал ее за запястье. Она попыталась вырвать руку, но с тем же успехом могла бы освободиться из стального капкана.
— Что вам от меня нужно?
— Только правда, — уже серьезно ответил Холмс. — Вы слишком долго ее скрывали. Правда о докторе Ниле, которую вы должны рассказать в память о Матильде Кловер.
Она больше не сопротивлялась. Просто села за мраморный столик так резко, словно у нее отказали ноги. Но так и не произнесла ни слова. Мой друг, щелкнув пальцами, подозвал официанта и заказал три стакана шербета.