Забытые дела Шерлока Холмса
Шрифт:
— Так и вышло.
— Я поверил словам Хауэлла о том, что украденные документы будут постоянно находиться в хранилище и только ему и его клиенту известно содержание этих бумаг. В каждом банке рядом с конторкой есть специальная изолированная кабина, где можно в стороне от любопытных глаз проверить сохранность своих вложений. Было бы вполне естественно, если бы Хауэлл или его клиент при этом поставили саквояж на стол. Разумеется, сначала мошенники затеяли игру «один вошел, двое вышли», так что следов моего препарата в ряде банков не обнаружилось. Господа не заходили в кабинку, поскольку им там нечего было делать. Однако рано или поздно им пришлось бы посетить хранилище, в котором лежат документы. И я надеялся, что саквояж оставит на столе хорошо различимую для тренированного глаза отметку.
— Но вы не могли стопроцентно рассчитывать на это.
Холмс вздохнул с философским видом:
— Разумеется, Ватсон. Иначе мне пришлось бы искать себе другое занятие. Скажем так: я считал маловероятным, что случится иначе. На следующий день я обошел все известные мне банковские хранилища в лондонском Сити и ознакомился с условиями, которые они предлагают. В «Уолкерс-банке» на улице Корнхилл на полированном деревянном столе осталось белое пятно, как будто от легкого касания малярной кисти. Сделав вид, что внимательно изучаю документы, я рассмотрел след при помощи лупы. И определенно различил мельчайшие частицы алюминия и серебра, ошибки здесь быть не может.
Я покачал головой.
— Это нам не поможет, Холмс. Даже если до сих пор ваши выводы были верны, вы все равно не знаете, в какой именно ячейке хранятся бумаги.
Он уклонился от прямого ответа.
— Помните второго человека, вышедшего из «Драммондс-банка», когда вы следили за Хауэллом?
— Отчетливо помню.
— Высокий худой мужчина, ссутулившийся, словно много часов провел за книгами. Очень бледный, с запавшими глазами. Голова, кажется, едва удерживается на шее — так она перегружена знаниями.
— Да, при встрече я сразу узнал бы его.
— Надеюсь, вам представится такая возможность, Ватсон. Это профессор Джеймс Мориарти, знаменитый математик. Я назвал бы его Наполеоном преступного мира. Именно его я имел в виду, когда говорил сэру Артуру Биггу о человеке, стоящем за спиной у Хауэлла. В этом деле сразу чувствуется участие сумасшедшего гения — а Мориарти, безусловно, гений в своем роде. Он никогда не пользуется псевдонимами, не меняет внешность, полагая, что его блестящий ум служит надежной защитой от любых обвинений. Скотленд-Ярд может арестовать его в любую минуту, но от этого не будет никакого толка. То, что профессор Мориарти оказался в нужный момент возле «Драммондс-банка», подтверждает мою догадку: он и есть тот самый клиент, о котором говорил покойный Чарльз Огастес Хауэлл. Мориарти и вправду способен раздавить такого, как Хауэлл, одним пальцем. Кажется, так я выразился в беседе с сэром Артуром.
— Но кто он? Неужели преступник может быть профессором?
— Увы, Ватсон. Точнее говоря, он был ученым, пока обвинения в разврате не положили конец его карьере. О гибели молодой женщины на Хеймаркете вспоминают и по сей день. Мориарти в возрасте двадцати одного года получил международную известность после опубликования трактата о биноме Ньютона. Он сумел доказать последнюю теорему Ферма спустя два века и первым за сто лет подтвердил правильность догадки Гольдбаха. Он не знает сомнений, не ограничен никакими нравственными запретами, не испытывает чувства жалости. Это гений, Ватсон, преступный гений и, безусловно, самый опасный человек в Европе. Ничто не доставило бы ему большего удовольствия, чем публичное унижение королевской семьи и всей нашей страны. Представьте себе, какой ужас будут внушать его угрозы после этого!
— Но как вы установили, что он бывал в хранилище на Корнхилл?
Холмс едва заметно улыбнулся:
— Мои выводы основаны не только на белом пятне, дорогой друг. Когда я обсуждал в банке условия аренды ячейки, у меня попросили рекомендательные письма. Я сослался на вас, Ватсон, но клерк отрицательно покачал головой. Боюсь, он никогда не слышал о таком враче из Паддингтона. Тогда я назвал имя профессора Джеймса Мориарти, и лицо служащего тут же засияло. По его словам, это один из самых ценных клиентов банка.
— Значит, вы собираетесь пойти на компромисс? Теперь, когда вы знаете, где хранятся документы, он фактически загнан в угол.
— Скорее я решусь пристрелить его как бешеную собаку, чем поступлюсь своими принципами, — с жаром ответил Холмс.
— В таком случае что мы должны предпринять?
— Сегодня пятница, — задумчиво произнес сыщик. — К понедельнику Мориарти, скорее всего, выяснит, что его агент умер вовсе не от пневмонии. Поэтому, Ватсон, вы проведете субботу с лотком, подвешенным на шее, — будете продавать спички для благотворительных целей. Нужно только решить, кому именно мы собираемся помогать. Придумал! Вы поддержите всеми забытых ветеранов. Мистер Киплинг на недавней встрече с поклонниками своего творчества как раз читал стихотворение «Последние из Летучей бригады» [34] .
34
Посвящено оставшимся в живых участникам кавалерийской атаки под Балаклавой во время Крымской войны. У нас стихотворение известно в переводе Виктора Широкова.
— А вы, Холмс? Что будете делать вы?
Он вынул трубку изо рта.
— Боже милостивый, — вздохнул он. — Кажется, у меня нет выбора. Придется переквалифицироваться во взломщика и посетить корнхиллское хранилище.
Это была самая сумасбродная из идей Холмса. По крайней мере, мне так казалось. Однако, как должны помнить читатели других моих рассказов, Шерлок Холмс в совершенстве владел искусством взломщика и никогда не отказывался использовать его в интересах правосудия.
Корнхиллское хранилище находилось на одной из самых оживленных улиц Лондона, но к полудню субботы она опустела — горожане разъехались на выходные.
Хранилище было оборудовано сейфами с двойным корпусом системы Милнера, разрекламированными как «надежная гарантия от любого ограбления или мошенничества». Кроме них, вдоль бронированных стен зала стояли стеллажи из жаропрочной стали толщиной в полдюйма, в ячейках которых были заперты документы.
Главная сложность для потенциального грабителя состояла в том, что помещение все время оставалось на виду. После закрытия на окна опускали железные жалюзи, но случайный прохожий или полицейский на дежурстве мог заглянуть внутрь через отверстия. Хранилище днем и ночью освещалось яркими газовыми фонарями. А еще владельцы банка нашли простое, но действенное решение, дополняющее меры безопасности: объявили о вознаграждении в пятьсот фунтов тому, кто заметит злоумышленника и сообщит о нем в полицию. Кроме того, зеркала в зале располагались так, чтобы с улицы можно было видеть подходы к каждому сейфу.
В субботу, в два часа дня, я занял позицию возле опущенных ставней, повесив на шею лоток со спичками и деревянным бочонком для денег. К этому времени банки и конторы Сити уже закончили работу. До понедельника Корнхилл сделался таким же безлюдным, как проселочная дорога. Завидев случайного прохожего, я должен был выкрикивать слова: «Последние из Летучей бригады» — и громко трясти монетами, чтобы Холмс, который находился внутри хранилища, услышал меня. Когда пешеход отправлялся дальше по своим делам, я снова гремел мелочью, но на этот раз уже молча.