Забытые генералы 1812 года. Книга первая. Завоеватель Парижа
Шрифт:
А Суворов ещё добавил:
– Вы оказались храбрым и даже неустрашимым.
И совсем уже стоя в дверях, прокричал:
– Вы прошли через школу Измаила. Это много. Теперь Вам не страшно ничего.
POSTSCRIPTUM
Вместе с Ланжероном в штурме Измаила принимали участие его приятель, герцог Ришелье, будущий губернатор Новороссийского края, и дядюшка граф Роже де Дам. Так что драться было не скучно.
В 1792 году в Яссах был заключён мир с Турцией, по заключении которого Ланжерон оставил русскую армию и отправился на Рейн для участия в первой антифранцузской коалиции.
В начале этой войны Ланжерон состоял волонтёром в корпусе принца Саксен-Тешенского, участвовал в сражении под Гризуэлем, воевал в Нидерландах. Потом он перешёл в корпус, состоявший из французских эмигрантов, которым командовали братья короля Людовика XVI. В составе этого корпуса Ланжерон воевал в Лотарингии и Шампани, был в битвах при Вердене и Тионвилле. После того, как корпус был рассеян, он вернулся в Петербург.
КАРТИНКА
МАЛЫЙ ЭРМИТАЖ
Общество, собиравшееся в малом Эрмитаже, представляло собой самый близкий круг императрицы. Много веселились; часто по-домашнему, без особых церемоний. Но по правую руку от Екатерины всегда сидел фаворит, которого она времени гладила по плечам и волосам, а ежели была особенно нежно настроена, то бралась пальчиками за его колено – то за левое, то за правое.
Ужинали за механическим столом: тарелки спускались по особому шнурку, прикреплённому к столу, а под тарелками лежала шрифельная доска, на которой писали названье того кушанья, которое желали получить. Затем дёргали за шнурок, и через некоторое время тарелка возвращалась с требуемым блюдом.
Лев Александрович Нарышкин, старинный приятель императрицы, обер-шталмейстер её двора и главный её забавник, сидел на полу и вертел волчок. Но периодически подбегал к столу и сильно дёргал несколько раз подряд за шнурок и опять садился на пол, тут же принимаясь за волчок. Гости, казалось, не обращали на Нарышкина ровно никакого внимания…
Но вот он притащил откуда-то новый волчок, огромный, превышавший размером его собственную голову и тут же пустил его. И вдруг волчок с ужасным свистом разлетелся на три или четыре куска, пролетел мимо государыни и Платоши Зубова и ударился об голову принца Нассауского.
Тут уже все обратили внимание на Нарышкина, а Екатерина захлопала в ладоши, быстро опять их пристроив на коленях Платоши, и заулыбалась. И веселье осветило лица присутствующих. Один только шевалье Ланжерон де Сэсси, обычно галантный и игривый, сидел мрачный и насупленный.
И дело даже не в том, что Карл Генрих Нассау-Зиген был для шевалье приятель, покровитель и в недавнем прошлом начальник. То, что выкинул Нарышкин, то, как на это отреагировала императрица, и то, как подобострастно ей стали подражать присутствующие – всё это Ланжерон воспринял даже не с сожалением, а с возмущением и пришёл в крайне раздражённое состояние духа.
Внутренне он негодовал. «И она смеет претендовать на то, что создаёт европейский двор! При таком неуважении к личности, не говоря уже о том, что Карл Генрих – принц. И крупный военачальник. То есть тут не только личность не уважается, но не принимается в расчёт и королевское происхождение. Не принимается в расчёт не только королевское происхождение, но и государственные заслуги» – проносилось в голове Ланжерона.
Между тем веселье шло полным ходом. Так что, судя по всему, шевалье в своих чувствах был тут одинок, если, конечно, не считать пострадавшую сторону – принца Нассау-Зигена.
Вдруг Ланжерон обнаружил, что около него стоит Лев Александрович Нарышкин. Увидев, что Ланжерон его, наконец, заметил, обер-шталмейстер спросил:
– Шевалье, вы уже очнулись? Так слушайте меня. Вы оштрафованы и по правилам обязаны заплатить немедленно.
Лицо Ланжерона выразило полнейшее непонимание происходящего. Тогда Нарышкин взял его под руку и подвёл к стене. Гвоздиком с алмазной шляпкой там были прибиты правила. Там среди прочего (запрещается вставать перед государыней, говорить о ком бы то ни было дурно, помнить распри, говорить вздор) было отмечено следующее: запрещается быть в мрачном расположении духа. Как раз в это правило и ткнул пальцем. Нарышкин. Ланжерон, обычно весьма улыбчивый, даже не попробовал улыбнуться. Ни слова не говоря, он вытащил маленький изящный кошель (он был из чрезвычайно тонко выделанной кожи, а сверху ещё обтянут лиловым бархатом), извлёк из него рубль серебром и так же молча отдал Нарышкину. Тот, радостно гогоча, поскакал отдавать деньги Безбородко, казначею малых эрмитажных собраний.
Веселье продолжалось. Но без четверти десять императрица встала и объявила, что ей необходимо побеседовать с шевалье де Ланжероном – все знали, что он через два дня уезжает в Нидерланды, в расположение австрийской армия, которая должна была начать боевые действия против французских мятежников.
Ланжерон подошёл к Екатерине, и она, опершись на его руку, лёгкую, сильную, горячую, даже обжигающую, заковыляла в кабинет (распухшие ноги, когда она поднялась, опять стали резко и сильно ныть).
– Шевалье, – сказала императрица, устроившись предварительно в кресле и успев отдышаться, – я уже известила принца Саксен-Тешенского, что вы направляетесь в его распоряжение. Он, как вы знаете конечно, командует корпусом австрийских войск, направляющихся воевать с бунтовщиками. А армия австрийская отдана под начало известного вам принца Саксен-Кобургского. После знаменитого дела при Рымнике я егопожаловала фельдмаршалом. Надеюсь, что вы, шевалье Ланжерон де Сэсси, не посрамите русского оружия, и вместе с тем поработаете во славу своего отечества, что королевская власть во Франции будет восстановлена не без вашего участия.