Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта
Шрифт:
Милый, неужели в людях столь изощрённо и глубоко образованных возможна такая высокая степень самого настоящего идиотизма? Невероятно.
Как бы то ни было, теперь мы знаем: Патриотическое общество получило от князя Сапеги пять миллионов. Надеюсь, милый, это грустное известие, пусть и не обрадует, но хотя бы привлечёт твоё внимание, и ты наградишь моё усердие по достоинству – своими ласками и нежностию.
Люблю и обожаю тебя.
Навеки твоя
К.
Сентябрь 1825 года
Одесса
Любимый мой Янек!
Ты всё сидишь в Вознесенске, вотчине своей, занят, конечно, выше головы делами государственной важности, а тут, в Одессе, опять череда новых польских гостей. Всех их наприглашала я на свои собрания, как ты и велел. Бегают ко мне с удовольствием, с наслаждением даже. И, к счастью, один подозрительней другого.
Все ужас до чего болтливы, самонадеянны, влюблены в себя и своё историческое значение. Каждый представляет себя Давидом, который повалит Голиафа – Россию. И смех, и грех! Но я и виду не подаю и слушаю как бы с полнейшим восторгом, но этого ведь недостаточно, как ты предупреждал меня не раз. Однако неужто я должна соблазнять буквально каждого из этих ничтожеств?!
Понимаешь, любимый, – их много. И эти чванливые поляки всё прибывает и прибывают в Одессу. Несть им числа.
Может, соблазнять их хотя бы выборочно? Жду с нетерпением твоего решения, родной.
Слава Господу, что хоть Пушкина отправили отсюда. Он ведь стал совсем несносный. Приставучий – просто ужас. А злобность его возросла неимоверно. Он ещё и культивирует её, возводя выходки и оскорбления свои в некий род изощрённого остроумия.
Представляешь?! Просто какой-то сплошной идиотизм! И здешняя публика часто не знает, что делать в первую очередь – потешаться ли над ним или бояться его диких, бешеных выходок?! А он-то сам упоён собою, своим совершенно невозможным поведением, возводя его в род некоторого высшего аристократизма…
Поразительно всё-таки! Этот сочинитель, смеющий претендовать на какой-то особый аристократизм, на самом-то деле совершенно не светский человек, отнюдь. Родной мой, да он просто не может вести себя в обществе. Мне было стыдно за него, и неоднократно.
И вообще: или ты поэт, или аристократ. Середины тут быть не может. будь ты хоть четырежды князем. Но ежели ты из любителя, помышляющего лишь об наслаждении искусством, превращаешься в мастера, трудящегося на заказ, то тут же выбываешь из сонма аристократов. Так что пушкинские претензии на то, что он поэт-аристократ, совершенно необоснованные и просто глупые. Но только он не выбыл из сонма аристократов, ибо просто никогда к оному не принадлежал.
Не успели убрать Пушкина, как явился Мицкевич. Час от часу не легче. Ну, он хоть и сумасшедший, но зато не такой бешеный. И слава Богу, даже не думает корчить из себя аристократа. И на том спасибо!
А теперь вот тут эти поляки, аристократические сливки моего салона, и они же – горе-революционеры, борцы за «Великую Польшу». Данные особы ведь тебя, в первую очередь, и интересуют. Не так ли, милый?
Знаешь, я слушаю их совершенно невозможную браваду, и мне просто становится стыдно, что я полька. Ей-богу!
Но я вынуждена внимательнейше выслушивать их глупости и гнусности, да ещё и запоминать изливаемую из их уст возмутительную болтовню, а потом и записывать многое из услышанного.
И всё ради тебя, любимый мой. Ради одного тебя, родной мой Янек.
Твоя верная, преданная, любящая, обожающая, тоскующая
К.
Родной мой, по-настоящему я принадлежу одному лишь тебе.
Октябрь 1825 года
Одесса
Ришельевский лицей в 1823 – 1825-м годах
Как уже говорилось выше, высочайшим рескриптом 15-го апреля 1823-го года генерал-лейтенанту графу Ивану Витту, было поручено управление Одесским Ришельевским лицеем. Скоро государь убедился, что рескрипт был составлен очень даже кстати.
Всё дело в том, что именно управление лицеем как раз и дало возможность Витту открыть существование тайного общества во второй армии, расквартированной на юге России.
Всё дело в том, что в лицей были присланы два профессора Виленского университета, как политически неблагонадёжные (так потом в Одессу попал и Адам Мицкевич). Витт приказал установить за ними тайный надзор. И агенты его, следя за этими двумя профессорами, случайно напали на след другого заговора – уже в среде русских офицеров.
Кстати, сам Витт в лицее и не появлялся (приезжая из Вознесенска в Одессу, он большую часть времени проводил у Каролины) – там постоянно орудовали адъютанты его Чиркович и Бунаков. Они-то и «дирижировали» агентами, которые постоянно крутились вокруг лицея. Кроме того, Чирковичу и Бунакову были подчинены двенадцать лицейских надзирателей.
Когда было достоверно установлено, что присланные в лицей два профессора Виленского университета тут же заимели в Одессе какие-то подозрительные знакомства, их тут же призвала к себе Каролина. Профессора были совершенно очарованы нею и легко приняли за «свою», то есть за польскую патриотку. Всё это было крайне интересно и заманчиво, но дальше дело не шло – ни в какие подробности своих политических интересов они Каролину не посвящали, но она надежды не теряла, и не зря, как выяснилось.
Как-то Собаньская устраивала приём на Херсонской в честь одной заезжей музыкальной знаменитости. Позвала она и виленских профессоров, но от них пришла любезнейшая записочка, в которой было сказано, что они никак не могут разделить счастье в наслаждении музыкой, ибо срочно отбывают в Вознесенск, то есть в столицу военных поселений.